Айлин прикусила губу, радуясь, что в спальне темно, только в окно чуть‑чуть светит луна, прикрытая облаком, но этого света не хватит даже на то, чтобы рассмотреть очертания тел. Претемная, как стыдно!

В кабинете лорд Бастельеро, то есть Грегор, был совсем другим. Она даже не представляла, что такое может быть! Всегда подтянутый и чопорный, застегнутый на все пуговицы, неважно – в камзоле или мундире, образец аристократа и мага… Он внушал ей благоговейное почтение, граничащее со страхом, одним взглядом и звуком голоса!

Но сегодня она увидела Грегора Бастельеро, похожего и не похожего на себя одновременно. Наверное, мэтр недавно принимал ванну, и его черные вьющиеся локоны, всегда стянутые в строгий хвост, рассыпались по плечам влажными черными завитками. Айлин впервые увидела мэтра в одной лишь рубашке и штанах! Небрежно расшнурованный ворот открывал шею и часть груди! Так… непристойно, откровенно, красиво…

И то, как лорд Бастельеро на нее смотрел! Его пальцы на ее запястье. Надо же было додуматься – самой прикоснуться к мужчине! Первой! Ох, что он теперь о ней подумает! Она сама неизвестно что подумала бы о себе, если бы не жаркое восхищение в темно‑синих глазах… Ведь это же было восхищение, правда?

Теперь Айлин точно знала, что мечты сбываются! Она всей душой хотела впервые познать таинство любви в объятиях человека, которого любила, – и это случилось! Губы мэтра, его руки, такие настойчивые и нежные… Она чуть со стыда не умерла, когда он ее раздевал, но от поцелуев по телу разливалась томная горячая сладость, которую она уже однажды испытала…

Нет‑нет, о том поцелуе даже думать нельзя! Это будет изменой, самой настоящей! А она… она никогда не изменит лорду Бастельеро, то есть Грегору. Так же как он ее никогда не обидит. И хотя то, что они делают, очень развратно и недопустимо до брака, но кому же и довериться, если не ему? Ведь он тоже ее любит!

Айлин вдохнула горячий чистый аромат, незнакомый, но очень приятный, и поняла, что так пахнет мужское тело. Никаких благовоний или душистой воды… Разве что запах карвейна примешивался горьковатой струей, когда она целовалась с Грегором или он к ней наклонялся, но это ничего! Наверное, у мэтра был тяжелый день, да и он же не знал заранее…

Очутившись в его руках, Айлин почувствовала себя самой счастливой на свете! Ей все еще было горячо и сладко, внизу живота что‑то напряглось, а грудь… Она напряглась, и то, что в любовных романах стыдливо именовалось «розовыми бутонами», затвердело. Айлин с замиранием сердца ждала, что мэтр разденет ее полностью… Ему ведь наверняка хочется ее увидеть! А она… она готова на все, чтобы он тоже был счастлив!

Но Грегор отнесся к ней с таким уважением. Он почти не трогал ее тело, только продолжал целовать, и томное чувство, наполнившее ее, стало менее горячим и острым, так что Айлин вздохнула немного легче.

А потом свеча в спальне погасла – и Айлин очутилась на прохладной постели, придавленная неожиданно тяжелым и твердым телом. Ей стало страшно, но мэтр что‑то зашептал ей на ухо, непонятное, сбивчивое, но вроде бы успокаивающее. Кажется, это была просьба потерпеть и обещание, что будет не очень больно.

Конечно, она знала, что должно быть больно! Матушка не раз говорила, что супружеский долг – это то, что приличная женщина должна просто терпеть ради удовольствия своего супруга, но когда отец вернулся домой, леди Гвенивер стала выходить к завтраку с такими плавными движениями и румяными щеками, что Айлин, даже не понимая, в чем дело, никак не могла поверить, что это очень уж противно.

Вот! Вот сейчас она тоже это узнает! И окончательно станет взрослой! Настоящей женщиной… Она снова закусила губу, уговаривая себя, что нельзя же просто вскочить и выбежать из спальни! Она сама… сама хочет этого! И неважно, что приятное тепло в теле исчезло, оставив болезненное напряжение от страха, это вполне можно перенести. И твердые, чуть шершавые пальцы, гладящие и мнущие ее бедра – тоже. И острый гадкий стыд, когда ее ноги оказались раздвинуты, а тяжесть мужского тела вдруг показалась неприятной и совсем лишней…

Когда резкая боль пронзила тело Айлин внизу, она вскрикнула и вцепилась в плечи мэтра ладонями, зажмурившись и желая только, чтобы все быстрее закончилось. Но это ведь не всегда так будет, верно? Наверное, она сама что‑то делает неправильно, потому что в романах тело девушки, отдающейся возлюбленному, всегда наполняется медовой сладостью и нежностью цветочных лепестков. Непонятно только, как это сочетается с тем, что говорила ма… леди Гвенивер?!

Прерывисто дыша, Айлин терпела болезненные толчки, глухо отдающиеся во всем теле, и все больше убеждалась, что хотя бы в чем‑то леди Гвенивер оказалась совершенно права. Никакой медовой сладости и лепестков она не ощущала и близко, но потерпеть можно. Наверное, она все‑таки не совсем развратная, если ей не нравится…

Несколько раз двинувшись особенно сильно, мэтр… то есть Грегор напрягся, выдохнул ей что‑то в ухо и обмяк, а потом стал снова целовать ее щеку, шею, плечо… В губы он почему‑то не попадал, и Айлин была этому даже рада. Запах карвейна показался противным, а им от Грегора пахло теперь очень сильно. Или просто она стала сильнее его замечать?

Сдвинувшись с ее тела, Грегор лег рядом, и Айлин вздохнула свободно. Внизу живота что‑то болело, не очень сильно, но тупая противная боль не давала сосредоточиться. Хотелось плакать… И вот это – все? То, о чем она так долго мечтала? О чем шептались старшие девицы? Наверное, они сами не знали, на что это похоже, вот и придумывали себе всякие восхитительные глупости.

И все равно она рада. Ведь рада же? Грегор ее любит, и теперь все будет хорошо. А поцелуи – это очень приятно! И объятия – тоже! И если он будет часто обнимать и целовать ее, все остальное Айлин как‑нибудь переживет! Да и тетушки говорили, что после рождения детей многие мужья оставляют своих жен в покое, но вот об этом ей точно рано думать!

Айлин прислушалась. Мэтр Бастельеро дышал ровно и мерно, и она с изумлением поняла, что он заснул! Вот так вот взял – и заснул! А где же признания в любви?! Она почувствовала себя обманутой, в горле встал горький ком, и Айлин тихонько всхлипнула. Вдобавок, внизу, между ног, у нее творилось что‑то гадостное. Нет, конечно, она знала, что невинность девицы подтверждается кровью, но никогда не думала, что этой крови много и она пачкает ноги противной липкой влагой… В тех же романах что‑то очень смутно говорилось об алом цветке на простынях, принесенном девицей в дар своему возлюбленному… А реальность снова оказалась гадкой!

– Ай… лин… – выдохнул лорд Бастельеро, она замерла, но Грегор лишь повернулся на другой бок, отвернувшись от нее, и явно заснул еще глубже.

Все не так! Все неправильно! Айлин едва сдерживала рыдания, представив, что не может даже попросить теплой воды. Она в чужом доме! И понятно, что подумают о ней слуги, ведь они не знают, что Айлин с Грегором любят друг друга! Она же выглядит, как… как непристойная девка! Сама пришла к мужчине и легла с ним в постель!

Претемная, а что, если Грегор тоже в ней разочаруется? Он, конечно, теперь знает, что Айлин отдала ему невинность, но ведь до брака! И… что ей тогда делать? Если он ее не любит…

Она осторожно пошевелилась, постоянно оглядываясь на спящего мужчину, но Грегор разметался по кровати и спал так крепко, что Айлин зажгла магией одну свечу, подобрала свою одежду и кое‑как вытерлась лифом, а потом натянула панталоны, камизу и мантию. Испачканный лиф у нее теперь вызывал гадливость, и Айлин скомкала его, а потом сунула в поясную сумочку, искренне надеясь, что тетрадь мэтра Лоу не замарается. Чулки она отыскать так и не смогла, они куда‑то исчезли. Ну и все равно! На улице холодно, конечно, но не оставаться же ради их поисков?

Щеки у нее горели, а еще все время хотелось плакать. И вымыться. А потом лечь в свою постель, свернуться, укрыться теплым одеялом и всласть нареветься. Она представила, как придется идти через чужой особняк, искать кого‑то из слуг и просить ее выпустить… Потом ехать по ночному городу в Академию! А может, остаться?