– Да вы злопамятны! – с восхитительной смесью облегчения и одобрения воскликнул д'Альбрэ и вдруг покачнулся.

Аластор рванулся к нему, едва не выронив секиру, но фраганец предупреждающе выставил ладонь.

– Ничего… – сказал он не без труда. – Пустое. Но что это все‑таки за дрянь? Я всегда полагал рассказы о демонах сказками. Или видениями горьких пьяниц. Наподобие зверя Перлюрена, знаете…

– Во Фрагане это, может, и сказки, – мрачно сказал Аластор, приглядываясь к безжизненной туше, – а у нас вполне быль. К счастью, редкая. Прорыв… Я про него только читал! Ну и мечтал увидеть, конечно. В детстве.

– С таким везением советую мечтать осмотрительнее, – поморщился фраганец, вытирая рапиру неизменным белоснежным платком и брезгливо бросая его на пол. – О, проклятье!

Темное марево, все это время колыхавшееся над полом, сгустилось, приобретая очертания колодца, который каким‑то чудом положили набок. Черная бездонная дыра, уходящая в неведомые дали… Вот в ней что‑то показалось, и не успел Аластор испугаться, что сейчас все начнется заново, как из провала метнулась тварь в несколько раз меньше, величиной с крупную собаку. Кинулась к ним – и наткнулась на рапиру д'Альбрэ. Хладнокровно проткнув шипящую и щелкающую зубастой пастью гадину насквозь, фраганец вытащил рапиру и скомандовал Аластору:

– Уходим! Похоже, их там много!

Еще две твари, пытаясь вылезти из портала – а что еще это могло быть? – и мешая друг другу, своим видом подтвердили его правоту.

Выбегая вслед за месьором д'Альбрэ из комнаты, Аластор остановился рядом с тушей, попытался вытащить вторую секиру, но та плотно застряла в черепе.

– Бросьте! – крикнул д'Альбрэ и рванул его за плечо, с удивительной силой вытащив в коридор и еще умудрившись захлопнуть дверь и задвинуть на ней засов за несколько мгновений до того, как с другой стороны в нее гулко ударились два тела.

– Они же побегут в дом, – задохнулся от ужаса Аластор. – Надо всех предупредить!

– Прекрасная идея, – кивнул фраганец, утомленно опираясь на перила. – Не смотрите так, меня слегка достали в плечо, но если когти не ядовиты, то ничего страшного.

– А если ядовиты?! – вскинулся Аластор.

– Тогда мы в любом случае ничего не можем с этим сделать прямо сейчас, – поморщился д'Альбрэ. – Но вы ведь собираетесь известить Орден о безобразии, что здесь творится? Полагаю, я составлю вам компанию и навещу там целителей.

Фраганец тронул левое плечо и снова скривился, а Аластор только сейчас заметил, что его неизменный камзол цвета воронового пера в этом месте кажется еще темнее.

– Вот потому я и предпочитаю черный цвет. – Уголки губ месьора тронула обычная насмешливая улыбка. – Никогда не позволяйте врагам видеть вашу кровь, юноша, это прибавит им сил, а вам испортит настроение.

– Я знаю отличный способ этого избежать, – нахмурился Аластор и покачал секиру, поражаясь, как удобно, словно влитая, она легла в ладонь. – Надо испортить им настроение первым!

И, высунувшись из окна, гаркнул во двор, где двое конюхов водили на недоуздке разгоряченного жеребца:

– Томас, бегом в дом и выводи всех на улицу! Всех, ясно?! До последнего поваренка и поломойки! Ричи, беги в кузницу за Долгим Мартином и сыновьями. И всех мужчин, кого встретишь, тоже сюда! Ну, пошли!

Дождавшись, пока парни, как ужаленные, бросятся выполнять приказ, он повернулся к фраганцу, снова одобрительно кивнувшему, и с холодной злостью сказал:

– Плевать я хотел, сколько их там, этих уродов. Это мое поместье и моя земля. В Дорвенну нам поехать придется, но сначала я раздам людям оружие. Раз этих тварей можно убить секирой, значит, подстрелить их из лука или поднять на рогатину тоже получится. Что от Баргота явилось, то к нему и отправится, не будь я Вальдерон!

– Отпустите его величество, – тихо сказал Аранвен, кладя ему на плечо руку, и Грегор словно вынырнул из забытья.

Отпустить? Но разве душа Малкольма не ушла в Сады Претемной так легко и быстро, что он едва успел уловить ее мелькнувший отблеск? Зачем ее отпускать? Он взглянул на тяжесть, придавившую его колени, и понял, что Аранвен имел в виду не дух, а тело. Конечно, он же профан.

Рядом сосредоточенно работал Райнгартен, окончательно и надежно сращивая разорванную ткань мироздания. Грегор вяло подумал, как же повезло всем живущим во дворце, что рядом оказался не просто стихийник, а магистр гильдии. Если бы портал успел стабилизироваться… Нет, конечно, его бы закрыли и в этом случае, послав за теми же стихийниками с Райнгартеном во главе, но один Баргот знает, сколько демонов успело бы прорваться во дворец. Повезло. Всем, кроме Малкольма и Криспина.

Думать об этом было больно, мысли обжигали, и все время казалось, что это дурной сон. Кошмар из тех, в которые погружают некоторые виды проклятий. Самое сложное в этом случае проснуться, и обычно проклятый не в силах сделать это сам. Но сейчас никаких проклятий – чистая беспощадная явь.

Грегор убрал руки, и подскочившие слуги подняли тело Малкольма с его колен, унесли куда‑то, пачкаясь в крови и прочих неприглядных следах насильственной смерти. Криспина забрали еще раньше, кажется…

– Кристиан, – с усилием проговорил Грегор, цепляясь за то, что по‑прежнему оставалось важным. – Его нужно найти. И сообщить ее величеству…

На имени Беатрис мысли снова спутались, он одновременно увидел женщину, которую любил столько лет, и образ, нарисованный Малкольмом. Они никак не желали сойтись вместе! Кого он любил? Нежную чистую принцессу, надевшую корону Дорвенанта по воле своих родителей, или шлюху, осквернительницу супружеского ложа? Реальность, еще недавно такая незыблемая, ясная и простая, рассыпалась острыми осколками, и Грегор снова мучительно попытался сосредоточиться на самом нужном.

Найти Кристиана. Закрыть портал. Выяснить, как вообще случилось так, что он смог открыться в защищенном дворце? Поговорить с Аранвеном. Младшему принцу уже семнадцать, он может принять корону, но что делать с Беатрис? Если все, сказанное Малкольмом, правда, она недостойна положения королевы‑матери, а ее дочери – титула принцесс Дорвенанта. Наследных принцесс, если вдруг и с Кристианом…

Нет, вот об этом сейчас думать точно нельзя.

Он поднялся с пола галереи, на котором сидел, держа тело короля, и огляделся. Толпа придворных держалась поодаль, окружив их с Райнгартеном с двух сторон. Не из учтивости, конечно, просто их сдерживали несколько гвардейцев, среди которых Грегор мельком заметил чернявого лейтенанта. И этому повезло с дежурством, похоже. Его товарищ, убитый демоном, все еще лежал у стены галереи чудовищной сломанной куклой, и Грегор нахмурился.

– Кто‑нибудь, сюда! – приказал он в сторону гвардейцев и велел первому подбежавшему, указав на тело: – Займитесь. Он умер за короля доблестно, как подобает солдату.

– Да, милорд, – отдал честь гвардеец, а Грегор подошел к Райнгартену, уже едва держащемуся на ногах, судя по бледности.

– Бастельеро? – оглянулся на него стихийник. – Я ничего не понимаю. Это какой‑то бред. Или я адепт первого курса, или такой Прорыв невозможен в принципе. То есть не то чтобы невозможен… Да нет, все‑таки бред.

– Говорите уже, – бросил Грегор, приглядываясь к дрожащему мареву, на глазах светлеющему и исчезающему. – Что это и как оно случилось?

– Не знаю, – огрызнулся Райнгартен, вытирая мокрый лоб прямо рукавом камзола. – Всеблагой Матерью клянусь! Я бы поставил свой пост магистра на то, что дворец идеально защищен от подобного.

Пост магистра? Грегора словно хлестнуло наотмашь. Малкольм погиб, а этот… измеряет потерю только в уроне своей репутации?! Он закусил губу, чтобы прийти в себя и все‑таки услышать, что продолжает говорить Райнгартен.

– … только в случае наведенного вектора…

– Повторите, – приказал Грегор тем тоном, каким разговаривал с офицерами, допустившими то ли глупый, то ли преступный промах. – И потрудитесь изложить так, чтобы я понял.