– Добилась своего, – прошипела Иоланда сердито, выглядывая из‑за плеча Айлин. – Своих кавалеров нет, так ты моих распугивать взялась?!

– Напиши кавалерам расписание, когда можно петь, – буркнула Айлин, взялась за створку, чтобы закрыть, наконец, окно, – комнату и так уже выстудило не хуже ледника – и замерла.

Юноша за окном прижал ладонь к сердцу и низко поклонился, а потом… потом… Послал воздушный поцелуй! И этой же рукой, свободной от лютни, красиво выписал в воздухе руны Ариф и Рейваз, на миг вспыхнувшие золотистым сиянием. Чтобы никто не перепутал, кому предназначалась серенада! И все, кто, подобно Айлин и ее соседке, успели выглянуть в окно женского крыла, это видели! Айлин точно знала, что больше ни одной девицы с такими инициалами здесь нет…

Глаза Иоланды стали круглыми, как две плошки.

– Он, наверное, слепой! – пробормотала соседка, а юноша снова тронул струны.

– Люблю – и ответа не жду я! Люблю – и не жду поцелуя…

И отчего это Айлин показалось, что он фальшивит?..

Нет, конечно, петь на рассвете – это нехорошо, и спать хочется ужасно, но все‑таки… все‑таки приятно, когда петь под окно приходят не только к Иоланде! Она отвернулась, осмотрела комнату: взгляд упал на стоящий в изголовье кровати кувшин с собранными по заданию мэтра Лориса веточками пурпурного упокойника – традиционнейшего цветка любого дорвенантского кладбища. Из упокойника на сегодняшнем уроке алхимии полагалось варить какое‑то зелье, но… А, ничего страшного, если Айлин подарит всего один цветок!

Она решительно вытащила из кувшина самую красивую веточку, увенчанную пышной шапкой густо‑багряных, зато абсолютно не имеющих запаха цветов, и, вернувшись к окну, бросила ее юноше. Тот, как ни странно, поймал, снова поклонился, прижав руку к сердцу, и поцеловал цветок.

Кровь бросилась Айлин в щеки – интересно, что себе вообразил этот разумник?!

– Слепой… И фальшивит! – сердито заключила Иоланда, с грохотом захлопнув свою половинку окна. – Это же надо было додуматься – на рассвете петь! Но отважен, надо признать. Даже твоих Воронов не испугался.

– Можно подумать, они такие… пугающие! – буркнула Айлин, хотя отвага неизвестного поклонника ей, пожалуй, польстила.

– Разумеется, нет! Подумаешь, самые отчаянные забияки своих курсов! К тому же некроманты! – фыркнула Иоланда, закатив глаза. – Ревенгар! Послушай редкого доброго совета, намекни им, что караулить тебя в сто глаз вовсе необязательно! Иначе они никогда в жизни к тебе никого не подпустят. Так и окончишь Академию нецелованной дурой!

Айлин не стала отвечать, да и ответа, к счастью, Иоланда явно не ждала. Отойдя от подоконника, от души зевнув и потянувшись, соседка побрела обратно в постель, досматривать прерванный утренним музыкантом сон. Айлин тоже задумалась, не поспать ли еще хоть чуть‑чуть? С другой стороны, начертательная некромантия начнется всего через два часа, так стоит ли ложиться? Может быть, лучше еще раз перечитать учебник, тем более что мэтр Денвер на прошлом занятии грозил устроить письменную работу?

Подойдя к столу, на котором лежали вперемешку учебники и тетради, она уже протянула руку к рыжему корешку «Начертательной некромантии в примерах и схемах», как вдруг увидела длинный сверток из плотной коричневой бумаги, перевязанный ленточкой. Ой… интересно, что это и откуда оно взялось? Вчера утром никаких свертков на столе не было, днем – тоже, а после вечернего практикума по поиску маточника упырей Айлин так устала, что не бросила на стол ни единого взгляда. Да что там, у нее едва хватило сил, чтобы раздеться и умыться перед сном! Может быть, сверток принадлежит Иоланде? Но почему на ее столе?!

– Иоланда, – позвала она, надеясь, что соседка еще не заснула.

– Ну что тебе? – сонным недовольным голосом откликнулась та, и Айлин, осторожно подняв неожиданно тяжелый сверток двумя пальцами, показала его соседке.

– Это твое?

– Нет, – буркнула Иоланда, заразительно зевнув еще раз. – Вчера принес кто‑то из обслуги. Сказали – для адептки Ревенгар… Отстань, я спать хочу.

Для адептки Ревенгар? Может быть, это подарок от тетушки? Айлин торопливо потянула за ленточку, и та неожиданно легко развязалась, открыв длинный, обтянутый кожей футляр. К футляру прилагалась карточка, и Айлин тут же схватила ее. Если это от тети Элоизы, на карточке должно быть что‑то написано!

Но никакой надписи не было. Зато на карточке был изумительно красиво нарисован черной тушью цветок вишни… или яблони?.. с одним‑единственным листиком на тонкой ветке. Над самой веткой восходила полная луна. И никакой подписи.

Что бы это значило? Айлин осторожно кончиками пальцев откинула крышку футляра и едва не вскрикнула. Внутри на светло‑золотистом бархате лежал нож! Настоящий нож некроманта с длинным клинком, даже на вид необыкновенно острым и выполненным, сразу видно, из лучшей стали, а рукоять, роговая у ученических ножей, у этого была обтянута прекрасно выделанной кожей. Не выскользнет, если вдруг вспотеет рука! У основания клинка, почти у самой рукояти, Айлин заметила гравировку: те же цветок и луна, что были нарисованы на приложенной к ножу карточке.

Поколебавшись, она вынула нож из футляра и почти не удивилась тому, что он лег в ее ладонь как влитой. Сделан на заказ? И по ее мерке! Но кто мог сделать ей такой подарок?

Дарра? Несомненно, он мог бы, но подарок он принес бы сам и просто вручил, как обычно. Как и Саймон…

Или?..

Айлин вдруг вспомнила, как на прошлом практикуме мэтр Бастельеро заметил, что у ее старенького ножа, с которым она не расстается, сильно потрескалась рукоять, и сказал, что так можно повредить руки… Ой, но ведь не мог же мэтр Бастельеро прислать ей подарок?

Ведь не мог же?!

– Ваша рапира, юный лорд!

Месьор д'Альбрэ указал взглядом на острие шпаги Аластора, с которого слетел защитный колпачок, и по обыкновению не преминул съехидничать:

– Убить меня, конечно, проще, чем продолжать уроки, но неужели вам понадобилось целых пять лет, чтобы это осознать?

Аластор фыркнул, подобрал колпачок, вернул его на место, придирчиво проверив, чтобы такого конфуза больше не случилось, и отозвался в тон:

– Ну что вы, месьор! Убить вас я хотел только первые три года наших занятий!

– О! Неужели потом смирились и отказались от этой вдохновляющей мысли?

Месьор напоказ встал в фехтовальную позицию и даже рапиру взял как в учебнике, словно Аластор еще ловился на такие трюки.

– Ну что вы… – Аластор крутнул оружием, разминая слегка затекшее запястье. – Просто решил, что старость нужно уважать.

– Ну и наглец вы, юноша! – искренне и с огромным удовольствием восхитился фраганец. – Старость? Ну‑ну…

Молниеносный укол из положения, в принципе при такой позиции почти невозможного, Аластор парировал. Но уже не возгордился собой, как непременно сделал бы раньше. Хотя то, с чего д'Альбрэ всего лишь начинал разминку, для менее искусного соперника стало бы концом поединка.

– А еще я подумал… – Аластор зорко следил за фраганцем, держа кисть в меру расслабленной, чтобы не перенапрячь ее раньше времени, – что освободить вас от своей персоны – это слишком великодушно. Вдруг вы уже и сами готовы помереть, лишь бы не… как же это… – Он припомнил и процитировал по‑фрагански: «Не мучиться с упрямым ослом, у которого обе руки не просто левые, а еще растут пониже спины, завязавшись в узел!»

– Какая прекрасная память, – удовлетворенно сообщил д'Альбрэ на том же языке. – С такими способностями не пройдет и следующих пяти лет, как вы научитесь держать рапиру изящнее, чем конюх – лопату для навоза. А там уже рукой подать до возможности меня убить! Что касается желания это сделать, то я был непростительно благодушен в последнее время, если оно утихло. Постараюсь исправиться!

Его рапира взметнулась жалящей змеей – и Аластору стало не до острот. Стиснув зубы, он отбивался, иногда переходя в атаку, но гораздо реже, чем хотелось бы. И ни одна из этих атак не закончилась победным уколом. Улучив момент, Аластор перебросил шпагу в левую руку, но не потому, что это дало бы какое‑то преимущество – только не с этим противником! – а просто ради тренировки. Месьор глазом не моргнув поддержал игру, пару минут поработав правой, а потом тоже сменил руку, но вдруг опустил оружие.