— Какой же ты конченный хуесос. Сидишь, пируешь, меня взглядом оцениваешь, изврат несчастный… ты худший из людей, отброс, дегенерат конченный! — Желочью исходясь, косясь на меня и постоянно сглатывая, рычала богиня.

— Да, да, да… ругай меня почаще, это так… возбуждает. — Взглядом указав на приподнявшийся в штанах бугорок, говорю я, и Астаопа тут же затыкается. — Мне пленные много про тебя рассказывали, говорили, ты большая любительница членов. Если внезапно заскучала, только скажи. У меня в войске пятнадцать тысяч «штыков», и почти нет женщин. Могу заверить, всю дорогу до юга ты скучать не будешь, только попроси, и твою «Лариску» до блеска полировать будут.

Понимая, что Астаопа хочет начать игру в молчанку, подливаю в пламя бензинчика, и она вновь вспыхивает потоком бранной матерной речи. О да… то, что надо, хе-хе-хе, сука, и почему я вареник её Лариской назвал? Вновь маты, агония, проклятия, за которыми вновь следует бессилие. Эх, однообразие нашей беседы начинает утомлять.

— Тебя тут кормят? — Допивая очередную кружку холодного пива, решаю перейти на напиток покрепче. Повозка пошатнулась, стук, удар, кажется, мы наехали на яму. В очередной раз выругавшись, в этот раз из-за кочки, в один голос со мной Астаопа ругается, после отрицательно качает головой. Аналог салата Цезаря, на майонезной основе, со свежими листьями капусты, сыром, сухариками и поджаренной курочкой, приносится мне под стопочку кое-чего крепкого, перегонного, созданного на сахаре, дрожжах и картошке. Самогон, очищенный, с тройным перегоном, данный напиток сейчас, в этом мире, являлся одним из самых крепких, ядрёных и дорогих. Сахар в этом мире по-прежнему дефицит и роскошь, если конечно ты не император.

Создав из потоков маны нечто на подобии щупа, запускаю магическую тентаклю в тарелку, обхватив немного еды, подношу её к рту Астаопы и чувствую, как кто-то начинает высасывать из щупа ману. Силой, резким движением, запихиваю ей в рот салат, проталкиваю по горлу и, заставив поперхнуться, кашлять, с злостью произношу:

— Еще раз посмеешь такое выкинуть, устрою для тебя генг-бенг с быком-минотавром и лошадью, поняла⁈

Прокашлявшись, с проступившими слезами на глазах, Астаопа хотела что-то рявкнуть, минотавров этот мир не видел, но, осознав, что я не шучу по поводу лошади, вновь повесив голову, умолкла.

— Не слышу ответа⁈

— Поняла. — Отвечает покорно она.

Так то лучше. Захлебнув грамм тридцать, понимая, что мою очередную попытку наладить отношения вновь восприняли как слабость, сверля её взглядом, думаю, как быть дальше. Она меня раздражала, бесила, обуза, враг, бесчувственное существо, не имеющее даже намеков на наличие чести. И всё же, как-то она ведь смогла заполучить и расположить к себе народ Горлеона? Интересно, это её заслуга, или «золотой мамочки»? Может, хоть это удастся выяснить…

— Есть будешь, или предпочтешь и дальше ехать голодной? — На мой вопрос, всё так же не поднимая головы и взгляда, Астаопа отвечает коротким «буду». Ишь как испугалась перспективы попасть под коня. Язык реальных угроз превратил её в покорную, пусть и строптивую пленницу. Кажется, эта дура, как и все в этом мире, понимала лишь язык силы.

Кормил я её лично, почти что с ложечки, внимательно следя за тем, чтобы ничего лишнего не попало ей в рот. Магия, преобразовавшаяся в божественном теле, высасывалась через кандалы, еда могла утолить разве что физический голод, но никак не восполнить её силы, и потому я не переживал, что моя доброта может кому-то и чем-то вылиться боком.

— Я говорил с Эсфеей не так давно. Она очень обеспокоена твоим положением, благодарила меня за то, что не казнил тебя. Горлеон и империя заключили союз, больше никакой вражды. — От еды и слов моих, Астаопа чутка взбодрилась. — Разумеется, наши с ней переговоры ни коим образом не повлияли на твой статус пленницы или отношения имперцев к соседям. Мы укрепили границы и по-прежнему видим в вас опасность.

— Зачем ты мне всё это говоришь? — Прожевав последнюю порцию салата, любезно предоставленного мной, спрашивает богиня.

— Не, по ходу ты реально тупая… Хоть в этом мы с Эсфеей сходимся. — Махнув ещё стопарь, говорю я, и божество вновь показывает белые зубки. — Нахуя ты всё это устроила? Зачем… к чему была эта война, особенно сейчас, когда демоны на пике своей силы. Ты думаешь хоть на день вперёд, думаешь о последствиях?

— Свет всегда сильнее тьмы. В моём видении тысячелетие — секунда, когда ты…

— Завали еб… ах… молчи, пока не разрешили говорить. — Отмахнувшись, стараясь уменьшить число матов в своём лексиконе, не даю той продолжить своё бахвальство. — Послушай, этот мир огромен, имеет множество своих проблем, решив которые, можно начинать враждовать между собой. Погляди на тех, в окружении кого мы находимся. Они ведь отсталые в развитии, они уступают миру Аида, Нулевому миру, как вы его называете. Ими можно и нужно управлять, вести к светлому будущему, править, говорить, что хорошо и что плохо. Они ведомые и радуются любому прогрессу, не обязательно устраивать войны, ибо территориальная победа лишь один из вариантов конца игры. Есть ведь ещё множество других способов показать себя с лучшей стороны, к примеру те же победы научные или духовные, по очкам и…

— Для тебя всё это игра? — Спрашивает Астаопа.

— Да. — Отвечаю я. — Именно игра, вся моя жизнь, как отдельные кат-сцены, так и сюжет, который я создаю сам. Я в этой игре главный герой, и итог катки будет зависеть только от меня, от моих стараний, от моих свершений и действий. Именно поэтому я стараюсь не рубить с горяча, не обрубать связи или отношения со всеми, чьё существование не угрожает моей безопасности. Астаопа, твой взгляд со стороны силы, твоё высокомерие, появившееся всего из-за родства с Древней, должны исчезнуть, навсегда. Только отказавшись от них, осознав, что всегда найдётся кто-то хитрее, сильнее и умнее тебя с Эсфеей, ты сможешь двигаться дальше, хоть как-то развиваться и становиться лучше.

— Будешь меня учить жизни? Матвей, ты перхоть на моих ногах.

— Скорее псориаз на твоей голове. — Перебиваю я. — И уже дважды тебя победил, однажды спас, а ты всё не хочешь с этим смериться. Я не враг тебе, и был им по-настоящему лишь раз, да и то в компьютерной игре. Теперь посмотри, куда нас с тобой двоих это завело⁉ Дура ты голимая, убила меня из-за слитой партии, а после и сама оказалась в полнейшей заднице.

— Я не люблю проигрывать…

— Заебись, оправданна на хуй! — Словно судья бьющий по столу молотком, кулаком ударяю по ладошке, и Астаопа внезапно роняет смешинку, улыбнулась и даже хихикнула.

Улыбка на лице богини стала шоком не только для меня, но и даже для неё самой. Кажется, общаясь с ней вот так, впервые на прямую, мы оба внезапно потеряли друг к другу желание убить собеседника. Странное чувство, однако.

— Слушай, Матвей, извиняться не буду, тем более просить прощения. Ты не прав, не имеешь права вот так относиться ко мне, но всё же вынуждена признать, я и вправду проиграла, потому что была слабей. Мне ещё многому придётся научиться. — Подняв взгляд, говорит богиня. Слова её оказались одной большой неожиданностью и радостью для моего сердца. — Можно кое о чём тебя попросить, буду должна…

— Отпускать не стану.

— Сама знаю, что не отпустишь! — Воскликнула она, и вновь мы застыли в комичном положении, когда, кажется, оба поняли друг друга. Я смотрел на Астаопу, а она на алкоголь.

— Налить? — Ехидно скалясь, просил я.

— Угу… а запить есть?

— Обижаешь… — вытащив из кармана штанов специально на этот случай припрятанный стакан, говорю я.

В распитии алкоголя с тем, кто желает тебе смерти, есть некий шарм. Понимая, что опасность обоюдна, и каждое слово может стать последним, все, включая богов, сильно меняются, начинают следить не только за языком, собственным поведением, но и за поведением и настроением своего собеседника. Астаопа пила и ела, не спускала с меня глаз, а я с неё. Мы говорили на разные, бессмысленные, а иногда очень даже животрепещущие темы. Будь то игры, мультипликация, фильмы, ну и конечно же развитие, наши с ней пути — мой созидательский, и её подчинительный.