Деревня была деревней лишь номинально — по факту тут жило больше тысячи человек, и на Земле для деревни это было бы уже чересчур. В средневековье такое поселение и вовсе назвали бы полноценным городом. Но здесь такого четкого разделения по количеству людей не велось. Если большая часть жителей живет с сельского хозяйства, управляется она старостой с десятком подручных, а вместо стражи полусотня провинциальной милиции на полставки — значит, деревня. Даже если она размером с целый город, если брать с полями. А настоящему городу в обязательном порядке нужны были стены, нормальная стража, чиновничество, официальные представительства гильдий… В таких поселениях, конечно, сельским хозяйством занимались уже постольку-поскольку, закупая недостающую еду у соседних деревень, вроде нашей.

Что я делаю за этим сараем? Жду процессию гертэна Церетеуса Таубера, в чьем владении находится наша деревушка. Тот решил съездить в гости к соседям и по пути заглянуть в несколько своих поселений — проверить, как идут дела, и не охренели ли, случаем, старосты и наместники без должного пригляда. Эдакий бодрящий визит начальства. И, надо сказать, староста с помощниками весьма взбодрились. Носились по деревне, как наскипидаренные, с самого утра.

Ну а мне было банально интересно взглянуть на настоящего аристократа. В местном устройстве общества я еще не особо разобрался, но пока, по обрывкам информации, складывалось ощущение некой вариации феодальной раздробленности. Только с местной спецификой. Были небольшие лендлорды, гертэны, вроде Таубера. Были побольше, инареты — вроде того, кому Таубер принес вассальную клятву. Были совсем маленькие, тэны и ольтэны, зачастую даже без земель, поскольку тот же титул ольтэна автоматически присваивался любому Обладателю Истока при достижении этой ступени. В итоге получалась скромная лесенка в четыре ступени с максимально прямым пониманием — кто выше, а кто ниже. Безо всяких там десятков переплетающихся титулов и званий, как в Средневековой Европе, где при встрече зачастую и не сразу разберешься — то ли ты должен кланяться, то ли тебе.

Инареты всего континента Э Хор Омана, на котором мы жили, периодически, раз в пару лет, собирались на Малые Советы — обсуждали изменения в общем своде законов, уточняли таможенные пошлины, объявляли друг другу официальные войны. Раз в десяток лет на Советы звали еще и гертэнов — как свободных, так и подчиненных. Такие Советы звались Большими, и решения там принимались посущественней. И… в общем-то, все. Никаких королей или императоров, даже чисто формальных. Попытки подмять под себя хотя бы часть континента бывали, но инареты тщательно блюли баланс, оберегая свою свободу. Думаю, существенным фактором, удерживающим эту немного странную для меня конфигурацию, являлась система противовесов в виде вассальных ольтэнов, Обладателей Истока, которые чаще всего не участвовали в обычных междоусобицах, спокойно занимаясь саморазвитием. Вассальные клятвы у них были максимально размытыми и свободными, и вполне позволяли чуть что не так — разорвать ее и уйти на свободу или к другому аристократу, который не будет донимать занятого ольтэна всякой чепухой. Так что высшая аристократия Обладателей особо не дергала. Себе дороже. Но при этом их в обязательном порядке призывали на войны с чересчур наглеющими инаретами, посягавшими на не особо устойчивое равновесие. А каждый Обладатель — это, считай, небольшая армия в одном лице. И таких мини-армий — сотни, если не тысячи. Так что они оперативно раскатывали катком всех смутьянов, бурча под нос, что их ради такой мелочи оторвали от важных дел, и возвращались к собственному развитию.

Даже в таком виде мне все это казалось довольно необычным — почему, например, за сотни лет ни разу не появлялся какой-нибудь амбициозный и талантливый практик, перешагнувший не только ступень Обладателя Истока, но и следующую за ней? Такому должно хватить сил, чтобы поломать всю эту систему и прогнуть ее под себя. Увы, ответа на этот вопрос я пока не нашел.

Процессия была… пышной. Церетеус, в черно-синих цветах рода, ехал впереди на вороном жеребце, безразлично оглядывая кланяющихся крестьян. Сзади, на таких же вороных скакунах, следовала достаточно небольшая свита — всадников десять, не больше, — и… девчонка лет шести. Все те же черно-синие цвета дорогого платья, распущенные волнистые волосы, небрежно рассыпавшиеся по плечам, нос с внушительной горбинкой. И этот нос она задирала куда больше, чем кто бы то ни было, включая самого гертэна. Сидя в обычном мужском, не дамском седле, она оглядывала мир с таким… презрением, что я невольно почувствовал к ней сильную неприязнь. Вот же разбаловали девицу.

Пока я разглядывал процессию — невольно вышел из-за сарая, сам того не заметив. И только когда всадники начали проходить мимо нашего дома, понял, что, несмотря на мой рост — меня тоже прекрасно видно. Заборы-то в деревнях были сугубо символические — максимум, низенькая кованая решетка из хренового железа, как у нас. А зачастую и ее не было. А я тут стою с глупым лицом и едва ли в носу не ковыряюсь. Типичный необразованный крестьянин, блин.

Девчушка, проезжавшая мимо, остановила на мне мимолетный взгляд, после чего фыркнула и громко сказала в воздух:

— Ха! Одиннадцать процентов сродства! Не знала, что в деревнях даже такое встречается!

Ах ты…

Я поднял руку, на автомате собираясь оттопырить средний палец, но тут до меня дошло, что в этом мире такой жест неизвестен. Ну, или просто имеет другое значение — по крайней мере, я не видел, чтобы его кто-то использовал в таких ситуациях. Так что я сделал то, что сделал бы типичный ребенок. Передразнил ее.

— Ха! Одиннасать просентов сротства! — и, подумав, показал язык, скорчив гримасу понеприятней.

— Отец! Он… он… меня оскорбил! — девчонка, явно к такому непривыкшая, разинула рот, как рыба, выброшенная на берег.

Черт. Черт. Черт. Клятое детское тело, опережающее разум!

Куда делись мои мозги? Зачем было тыкать палкой спящего медведя? Ну повела она себя грубо — мне-то какая разница? Ей же лет шесть, блин! Я едва не застонал, застыв на месте и торопливо соображая, что делать. А если местные аристократы имеют право за такое выпороть и меня, и всю мою семью заодно? Или сделать еще что хуже?

Пока я лихорадочно размышлял, процессия остановилась, и Церетеус подъехал поближе. Голубые глаза с любопытством уставились на меня. Наконец, он издал легкий смешок, но не презрительный, а будто увидел забавную зверушку, и повернулся к дочери.

— И что?

— Пусть его накажут!

Гертэн покачал головой и тяжело вздохнул.

— Диомеда, ему года два от силы. Невозможно требовать вежливости от настолько маленьких детей. Тем более что ты первая повела себя грубо, — он повернулся к одному из мужчин в свите, седому, вислоусому, испещренному кучей шрамов. — Алькаус, будь добр, увеличь моей дочери нагрузку по занятиям, в первую очередь по этикету. Думаю, лишнего часа в неделю хватит. Хотя… Ей явно скучно и не хватает проблем в жизни, если она так себя ведет. Значит, можно этих проблем немного добавить. Добавь еще лишних два часа тренировок с оружием.

— Да, господин, — вислоусый коротко кивнул, едва сдерживая улыбку.

— Но… отец! — девчонка открыла было рот, чтобы ляпнуть еще что-то, но…

— Три часа.

— Да, господин.

Церетеус с насмешливым ожиданием уставился на сердито пыхтящую дочку. На его лице было прямо-таки написано: «ну же, давай, еще слово — и часов станет четыре». Но девчонка, несмотря на всю свою заносчивость, мозги имела, так что накидывать себе лишних занятий вдобавок к уже полученным не стала. Промолчала и отвернулась, продолжая негодующе сопеть.

Вот это ни черта себе… Я прищурился, глядя на Церетеуса. В моем представлении аристократ обязательно должен был быть снобом, мнящим о себе невесть что. А тут — первый попавшийся, и настолько адекватный. Интересно, это он тут такой весь из себя необычный, или это норма в мире, где обиженный тобой человек может через десяток лет внезапно усилиться в разы, вернуться и отомстить? Тут либо веди себя нормально даже с крестьянами, либо решай такие вопросы сразу и радикально, вырезая обиженных под корень…