– Тыковка, то, что ты сейчас услышала, это…

– Правда, – обрываю я его. Я никогда не перебиваю дядю или тетю, но сегодня все по-другому. – И я хочу знать все остальное.

– М-милая, – заикается тетя. – Это было очень давно.

– То, что ты бросила меня и маму, тоже было очень давно, тетя?

Она задыхается, прикрывая рот руками.

– Я слышала тебя на днях. – Мой голос нейтрален, почти отстранен.

Я не знаю, как говорить другим тоном, не сорвавшись.

– Вы должны мне все объяснить, – говорю я им.

Глубокий вздох вырывается из груди дяди, когда он, пошатываясь, отступает назад и падает рядом с тетей.

– Скажи ей.

Тетя касается своего виска дрожащими пальцами.

– Н-нет.

– Мы знали, что этот день настанет, Блэр. – Дядя сжимает челюсти. – Просто скажи ей уже. Она заслуживает того, чтобы знать.

– Я сказала нет, Джексон!

Я отрываю от нее взгляд и сосредотачиваюсь на дяде.

– Кто такой Илай?

Его глаза расширяются так, как никогда раньше.

Как будто у него сердечный приступ.

– О боже, – голос тети срывается на рыдание.

Обычно я бы сделала все что угодно, лишь бы не видеть их такими, но не сегодня.

Сегодня мне нужны ответы, даже если в процессе мне придется причинить им боль.

– Мне приснился сон – нет, кошмар – о том, как я сжимала его руку перед тем, как он исчез в озере. – У меня под кожей начинается зуд. – Кто он?

– Это был просто кошмар, милая. – Голос тети больше не звучит убедительно.

– Это никогда не были кошмары, тетя. Боль, мучения и слезы никогда не были ночными кошмарами. Кровь, крики и стоны никогда не были долбаными кошмарами!

– Через что, черт возьми, тебе пришлось пройти, тыковка? – Дядя выглядит побежденным, совершенно измотанным.

Через что мне пришлось пройти?

Они те, кто должен сказать мне это.

– Я спрашиваю в последний раз, тетя. Кто, черт возьми, такой Илай?

– Он был твоим братом, – тихо говорит дядя.

Я так крепко сжимаю лямку своего рюкзака, что удивляюсь, как она не лопается.

– Б-был?

– Он погиб в том озере, о котором тебе снятся кошмары.

Это чувствуется так, словно кто-то взял нож и вонзил его прямо в мое ущербное сердце.

У меня идет кровь, и никто не может ее остановить.

– К-как?

Глаза дяди наполняются сочувствием.

– Он утонул, тыковка. Ему было всего семь, на год старше тебя.

Нет.

Илай не может быть мертв. Илай должен быть жив.

– Ты лжешь, – кричу я.

Дядя начинает вставать, без сомнения, собираясь утешить меня, но я поднимаю руку.

– Нет, даже близко не подходи. Мне нужно знать, как это произошло. – Я свирепо смотрю на тетю, которая следит за своими туфлями и раскачивается взад-вперед. – Скажи мне, тетя.

Дядя подталкивает ее локтем. Она вздрагивает, но не поднимает головы.

– Я любила Эбби. Я действительно по-настоящему любила ее. Она была застенчивой девушкой, которая всегда терпела то дерьмо, которое вытворял наш отец. Он становился гребаным психом, когда пил, но после смерти мамы все стало еще хуже.

Она продолжает раскачиваться взад-вперед, выглядя как потерявшийся щенок, а не как сильная женщина, какой я всегда ее знала.

– Мама забирала Эбби с урока музыки, и они попали в аварию, в результате которой наша мама погибла. Папа выместил весь свой гнев на нас, особенно на Эбби, потому что она была очень похожа на маму. Он сказал ей, в то время двенадцатилетней девочке, что хотел бы, чтобы она умерла вместо мамы. – Тетя встречает мой взгляд со слезами на глазах. – Отец был жестоким человеком, Элси. Он был порочен и неприступен, когда напивался. Я всегда проводила большую часть времени на улице, но Эбби была с ним. Она отказывалась отходить от него, даже когда он бил ее, когда он бил нас. После того как я получила стипендию в Кембридже, я умоляла ее поехать со мной, но она отказалась. Я сказала ей, что никогда не вернусь в Бирмингем, в место, которое медленно убивало меня, и к отцу, который душил меня. Я сказала, что, возможно, больше ее не увижу, но она не передумала.

Она громко сглатывает, словно набираясь смелости произнести следующие слова.

– Затем, год спустя, она прислала мне свадебные фотографии с твоим отцом. Она сказала мне, что счастлива и хочет, чтобы я тоже была счастлива. Затем… – Она прочищает горло. – Она прислала мне фотографии своего первенца, Илая, а после… тебя.

– И ты все равно не приехала.

– У меня была психологическая травма в Бирмингеме, Элси. Когда я въезжаю в город, все, что я вспоминаю, это как папа швырнул мне в голову пепельницу за то, что я спрятала его выпивку. – Она приподнимает прядь своих рыжих волос, чтобы показать мне поблекший шрам. – Я истекала кровью до тех пор, пока не подумала, что умру. После того как меня выписали из больницы, я собрала свои вещи и пообещала никогда больше не возвращаться в Бирмингем.

– Что ты знаешь о браке моих родителей? – спрашиваю я.

– Элси…

– Скажи мне, тетя.

– Эбби была психически нездорова. – Тетя вздыхает, кажется, погруженная в свои мысли. – Она страдала от депрессии и некоторых маниакальных эпизодов после смерти нашей матери. Из-за того, как папа обращался с ней, все стало еще хуже. Когда она вышла замуж, казалось, что ее жизнь налаживается. Она больше улыбалась и постепенно выздоравливала от жестокого обращения отца. Итан выглядел так, словно заботился о ней. В то время он был самым богатым долбаным магнатом в Бирмингеме. Он владел угольным и сталелитейным заводами, и все его боялись, включая нашего отца. Я была счастлива, что он больше не мог причинить ей боль.

– Подожди. – Я поднимаю руку. – Итан? Я думала, моего отца звали Джон.

– Мы хотели спрятать тебя от людей твоего отца, – говорит дядя.

Людей моего отца? Что они хотят этим сказать?

– Почему вы хотите спрятать меня от них?

– Потому что они хотят забрать тебя у нас, – рычит тетя.

– Блэр, – успокаивает ее дядя.

– Расскажи мне больше, – прошу я.

– Больше? – Тетя хмурится.

– Ты сказала, что мама выздоравливала, но что-то произошло, не так ли?

– Я же говорил, тыковка. – Дядя выглядит огорченным. – Илай утонул.

Рыдание застревает у тети в горле.

– Я не думаю, что Эбби оправилась после этого. Тебе было шесть, а ему семь. Вы играли на берегу озера, когда он ушел в воду и больше не вынырнул. Эбби писала мне письма, в которых говорила, что она держит тебя на руках, пока ты спишь. Она назвала Илая тем, чье имя нельзя называть, потому что теперь она сосредоточится только на воспитании тебя.

Мое сердце бьется так быстро, будто вот-вот выскочит из груди.

Теперь все обретает смысл.

Я помню, что она держала меня так, словно хотела выдавить из меня жизнь. Что она пела мне песни своим завораживающим голосом.

Почему я не могла вспомнить, что случилось с Илаем?

Как получилось, что он посетил меня только один раз в моих снах?

– А что насчет моего отца? – спрашиваю я. – Где он был?

– Он помогал ей. – Тетя шмыгает носом и вытирает слезы. – Или, во всяком случае, пытался. Теперь, когда я думаю об этом, то понимаю, что смерть Илая уничтожила ее точно так же, как смерть мамы уничтожила моего отца.

В комнате воцаряется тишина, нарушаемая лишь моим прерывистым дыханием.

Мне следует остановиться, обработать всю информацию, которую я только что собрала, а затем вернуться с вопросами.

Но теперь, когда я начала, то не могу просто остановиться.

Я как ненасытное чудовище.

– Как я выжила в пожаре, тетя?

– Я действительно не знаю, Элси. – Она бросает взгляд на дядю, и он берет ее за руку. – В тот день нам позвонили, потому что мы были ближайшими родственниками. Мы нашли тебя в больнице, раненую и кричащую. Иногда ты била меня. Доктор Хан сказал, это было потому, что я напоминала тебе твою мать.

– Раненую? – Я недоверчиво смотрю на них. – Я думала, мне нужна была операция из-за проблем с сердцем.