К черту это.

Ей не удастся спрятаться от меня. Не сейчас.

– Что произошло? – спрашиваю я.

– Мне было холодно, – говорит она отстраненным тоном, и ее лицо лишено эмоций. – Ты знаешь, как становится холодно, когда тонешь? Когда задыхаешься? Когда хватаешь ртом воздух, но все, что получается вдохнуть, – лишь вода?

– Нет.

Она невесело усмехается:

– Конечно. Ты же ничего не чувствуешь.

– Ты пытаешься к чему-то подвести?

Какое-то мгновение она пристально смотрит на меня. Но молчит.

Я смотрю в ответ, продолжая ее игру в молчанку.

Это один из методов, которым Джонатан научил меня и Леви. Молчание может быть использовано в наших интересах.

Людей обычно тяготит долгое неловкое молчание, и они вынуждены заполнить его или дать нужный ответ.

Эльзе лучше не использовать эту тактику против меня, потому что требуется нечто большее, чем просто тишина, чтобы расколоть меня.

Я пытаюсь разглядеть ее, чтобы что-то сказать, но она остается пустой, как доска.

Хм. Интересно.

С каких пор она стала нечитаемой?

Когда я узнал о случившемся, я позвонил Джонатану. Он сказал, что никогда не разговаривал с Эльзой в школе. Кроме того, предполагалось, что все это должно быть в моих руках. Джонатан не стал бы вмешиваться.

Однако интуиция, которая не замолкала ни на мгновение после тренировки, отказывается отступать.

– Тебе было весело? – наконец спрашивает она.

– Что?

– Разыгрывать весь этот спектакль, желая уничтожить меня за то, что сделали мои родители.

Моя голова склоняется набок.

Она не должна этого знать.

Джонатан не лжет. Если он сказал, что не разговаривал с ней, значит, он этого не делал. Кроме того, ему нравится заставать своих жертв врасплох. Не в его интересах, если она узнает эту информацию.

– Откуда ты это знаешь? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно.

– У меня есть свои источники.

Я прищуриваю глаза от тона, которым она это произносит. Она бросает мне вызов, и зверь внутри меня рвется наружу, чтобы противостоять ей.

Полегче, мальчик. Не сейчас.

– Я задала тебе вопрос, – продолжает она.

– Какой вопрос?

– Ты знаешь, я не хотела в это верить, но теперь это обретает смысл. В конце концов, при первой встрече ты сказал, что уничтожишь меня. Ты ведь знал о моем прошлом уже тогда?

Тишина.

– Ты не ответишь? Хорошо, а как насчет этого? – Она замолкает. – Разве твоя мать не покончила с собой или что-то в этом роде? Как могли мои родители убить ее в Бирмингеме?

Как много она знает?

Как далеко зашла?

Погодите.

К ней вернулись воспоминания?

– Ты собираешься сдержать свое обещание? – спрашиваю я.

Ее брови хмурятся.

– Какое обещание?

Значит, она ничего не помнит. Это имеет смысл. В конце концов, Алисии не должно быть места в ее воспоминаниях.

– Я хочу расстаться. – Она качает головой с горьким смехом. – Вообще-то, нет. Мы никогда не встречались, поэтому я хочу покончить с тем, что у нас есть, прямо сейчас.

Мой левый глаз дергается, но я продолжаю молчать. Если я заговорю, то сразу перейду к действиям. Я прижму ее к кровати и выкину эту идею из ее головы.

Но это предупредит ее опекунов, которые могут подслушивать наш разговор.

Кроме того, ей нужно отдохнуть.

Вместо этого я заставляю себя улыбнуться.

– Попробуй еще раз, сладкая.

Она скрещивает свои бледные руки на груди.

Это глупо, на самом деле.

Она уже должна была понять, что ничто – абсолютно ничто – не удержит меня вдали от нее.

Эльза может носить доспехи, но я проткну их насквозь. Черт возьми, она может спрятаться за крепостью, и я разрушу ее к чертовой матери.

– Если ты меня не отпустишь, – невозмутимо отвечает она. – Все узнают, что это ты столкнул меня в бассейн.

– Какие у тебя доказательства?

– Мне они ни к чему. Это показания жертвы.

– Хм. Это будет твое слово против моего, сладкая, и так случилось, что в качестве алиби у меня есть вся футбольная команда и тренеры.

Она приподнимает плечо.

– Не имеет значения. Вся школа будет знать, что я не могу встречаться с человеком, которого обвинила в нападении.

– Ты думаешь, мне есть дело до того, что подумают люди?

– Будет. – Ее бесстрастный тон действует мне на гребаные нервы. – Потому что на этот раз это будет битва не на жизнь, а на смерть, Кинг.

Кинг.

Она назвала меня Кингом.

Я велел ей называть меня так, когда хотел уничтожить, но теперь это похоже на удар прямо в спину.

– Ты думаешь, что сможешь победить меня, сладкая? – Я встаю и направляюсь к ней медленными хищными шагами.

Жаль, сегодня от нее не пахнет этим кокосовым дерьмом. Вместо этого она вся пропитана запахом больницы.

Прежняя Эльза смотрела бы на меня диким взглядом. В этих пронзительно-голубых глазах были бы сомнения, бороться ли ей или поберечь силы.

Но это не она.

Она не вздрагивает. Она просто остается неподвижной, как статуя.

Холодная, ледяная статуя.

Это не моя Эльза.

И если мне придется разбить эту статую, чтобы вытащить ее, то так тому и быть.

Она смотрит на меня затуманенным взглядом.

– Мы враги, не так ли?

– Может быть.

– Тогда между нами все кончено, – говорит она с большей силой, чем нужно.

Я заправляю выбившуюся светлую прядь ей за ухо, не торопясь ощутить тепло ее кожи на своей.

– Вот тут ты ошибаешься, сладкая, – бормочу я возле ее губ. – То, что мы враги, не отменяет того факта, что ты, черт возьми, моя.

Ким берет меня под руку, когда мы идем по школьным коридорам.

Сегодня безрадостно.

Мрачная энергия исходит от старых стен, как будто они наполнены призраками.

И хотя никто из студентов не бросает в нашу сторону никаких издевательских замечаний, это похоже на те дни, когда мне требовалось проходить через этот зал так, словно я шла по зоне боевых действий.

Нет.

На этот раз все гораздо хуже.

Это глупо, но я бы предпочла терпеть издевательства, чем ходить с мертвым грузом на груди.

Тогда никто из них не мог пробиться сквозь мою ледяную броню.

Никто из них не мог добраться до меня.

В каком-то смысле я была неприкасаема.

Теперь я тону и не могу вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха.

– Ты уверена, что тебе не нужно отдохнуть? – Ким пристально смотрит на меня, как будто я хрупкая ледяная ваза, которая вот-вот треснет. – Школа никуда не денется.

Она, тетя и дядя постоянно наблюдали за мной с тех пор, как вчера меня выписали из больницы.

Поскольку никаких травм не было, меня госпитализировали только для двадцатичетырехчасового наблюдения.

Тетя, дядя и Ким не отходили от меня ни на шаг. Даже когда я ходила в ванную, меня сопровождали либо тетя, либо Ким.

Это нормально, что они волнуются.

Но это еще не все. Эти трое не высказывают вслух подозрений, безудержно роящихся в их головах.

Поскольку я никогда не подхожу к бассейнам по собственной воле, они не купились на чушь в стиле «я споткнулась и упала».

Они, наверное, думают, что я… что? Что я пыталась покончить с собой? Что я склонна к самоубийству?

Я испускаю долгий вздох. Поскольку даже я не уверена в том, что произошло в тот день, трудно успокоить их беспокойство, не показавшись сумасшедшей.

– Я в полном порядке. – Я улыбаюсь Ким. – Кроме того, ни за что не оставлю тебя одну.

Она обнимает меня сбоку.

– Хочешь потусоваться со мной и Киром позже?

– Конечно.

Это ее способ держать меня в поле зрения и не оставлять наедине с моими мыслями.

Она права.

Мне лучше, когда я не зацикливаюсь на своей голове.

Она слишком быстро становится темной.

– Доброе утро, дамы.

Мы останавливаемся, услышав голос Нокса. Он стоит, засунув руку в карман брюк, с непринужденной улыбкой на лице.