Герхарт стоял, закусив губу до боли. Завтра ему предстоит дать ответ на самый серьёзный вопрос в его жизни. И что бы он ни решил, это будет предательство.
Воины споро разбивали палатки. До вечера он помогал им, указывал, где ставить лагерь и разводить костёр. И всё это с единственной мыслью — забыться. Но только он отвлекался, перед ним вставала правда, беспощадная и неумолимая. Он должен был сделать выбор.
Герхарт зашёл в свою палатку и устало присел на топчан, приказав никому не беспокоить его. Время близилась к закату. У него впереди только ночь. И за эту ночь он должен решить, кого он предаст — свою родину, свою страну, людей, которые доверились ему или одну единственную девушку, но любимую, до боли любимую. О, теперь он это понимал. А ещё сожалел всем сердцем, что не сказал ей об этом. Может быть, Илиане было бы сейчас легче, знай она, что он её любит.
Но это никак не отменяло того, что он должен сделать выбор. Предать родину? О, это казалось таким обманчивым в своей простоте. Уехать с Илианой, бросить всё, спрятаться, отдать страну брату Илианы. Как его там, Картес? И тут же виски заломило от непрошенной боли. Ему снова показалось, что он слышит крики и чувствует запах дыма. Снова город будет гореть. О, он не сомневался теперь в Картесе. Этот человек пройдёт по головам и не остановится не перед чем. Отцеубийца с гнилой душой. В его глазах была страсть, ради которой он не пощадит никого. Страсть доказать всем, чего он стоит, доказать огнём и мечом.
Он предаст страну, которой обещал быть защитником, людей, которые надеются на него. Словно воочию перед глазами встала картина, которую он видел когда-то в детстве на улицах города — женщина в ужасе прижимает к груди маленького ребёнка, а за её спиной ревёт и лижет здания беспощадное пламя. Он не знал, успела ли она убежать. Он просто помнил её глаза, полные слёз и мольбы. Он тогда поклялся, что защитит, что убережёт, что не допустит больше такого.
И вот сейчас… Но если он сохранит свою страну, то погибнет Илиана. И всё равно будет война, потому что он найдёт тогда Картеса и не оставит от его дворца камня на камне. И Герхарт словно воочию увидел свою невесту, такую беззащитную и прекрасную, такую, какой он запомнил её. Она верит ему. И пусть любви он не заслуживает, но он мог говорить о доверии. Она доверила ему свою жизнь. Уже через пару дней он должен был поклясться в храме, перед лицом свидетелей и священника, что будет охранять её и беречь. И вот… Снова не сдержал своё обещание, упустил.
Он словно вживую увидел, как Картес собственной рукой, не дрогнув, перережет горло своей сестре, вспомнил эту каплю крови и застонал.
Боже! Он упал на колени и опустил голову на руки. Что бы он не придумал, всё будет плохо. Предать людей, доверившихся ему, обречь их на смерть или предать ту единственную, которую любил и ради которой готов был сердце достать из груди?
Что ему делать?!! От боли, казалось, не было спасения. Он молил Творца, к которому, казалось, обращался в первый раз в жизни, о помощи. Потому что, что бы он ни решил, это было равносильно смерти его самого. Словно половина его должна умереть, отмереть, разделиться. И как ему жить после того, что он решит, он не знал.
Позорно хотелось спрятаться, сбежать, не принимать решение, но суда собственной совести не избежишь. Ноша под названием власть и бремя ответственности придавили к земле. Он задыхался, он больше не мог вынести их на своих плечах! Он не мог никому передать престол. Он просто не мог!
Отец! Как бы он поступил, его отец, который был слишком слабохарактерным, чтобы собрать воедино разрозненные княжества. И слишком добрым. И который вмиг лишился всего за свою доброту. Он тосковал по отцу, он набивал ошибки, он не знал, как управлять страной. Но в таком отчаянии он никогда не был.
— Отец, что мне делать? — Прошептал Герхарт, кусая губы. Только боль могла его отрезвить. Да даже если бы он и хотел — не смог бы забыться. Слишком тяжёлый выбор ему предстоял и слишком больно было его делать.
Он увязал в этом чёрном мрачном тягучем больном безвременье. Ему показалось, что прошло всего ничего, когда полог палатки приоткрылся.
— К вам посетитель, государь. Впустить?
А Герхарт увидел алую полоску зари. Занималось утро, которое должно было всё решить. Уж лучше бы оно стало последним в его жизни! В его! А она жила! Но страна… Он не мог, не должен был пожертвовать жизнями других людей.
— Впустите, — произнёс он после долгой паузы, глядя на стражника воспалёнными глазами. Больно. Как больно.
Но ни блаженного забытья, ни смерти не было. Он взял ответственность и должен нести её до конца. Кто, если не он? Вот только от этих мыслей было не легче. Наоборот. Он ненавидел себя. Он не справился. Он слишком слаб. Он не может найти решения, тогда как другой бы правитель смог, придумал бы что-нибудь. А он не мог. На одной чаше весов стаяли люди. Живые. Те, которые надеялись, жили, мечтали, верили в него. Целый город, целая страна людей. А на другой чаше весов — Илиана, его любимая, его единственная. И весы шатались, никак не желая успокаиваться. И то одна чаша перевешивала, то другая, а он не Создатель, он не может решать. Не может и не должен!
Он забыл обо всём на свете, погрузившись в свою боль, как в кокон, в чёрную и беспросветную, и вздрогнул, услышав за спиной:
— Приветствую тебя, энтарх.
Герхарт обернулся, чтобы увидеть Варда. Неровно горели светильники, едва освещая его фигуру. Но энтарх узнал его. Интересно, Вард пришёл, чтобы убить его? Смерть не будет благом и выходом. Это лишь обман. Но так хочется в него поверить.
— И тебе здравствуй. — Устало ответил он. И замолчал.
Вард пристально рассматривал его. Но Герхарту было всё равно. Он не думал о том, как он выглядит.
— Я узнал о том, что случилось, — наконец заговорил его бывший враг. Потом помолчал немного и добавил. — Я могу помочь.
— Это — Картес заставил тебя дать клятву, верно? — Вместо ответа равнодушно спросил Герхарт. Как Вард ему поможет? Умрёт вместе с ними? Будет управлять страной? Хм… Умрёт… А это выход… Картес специально сделал всё так, чтобы у него не было времени собрать войско, но и с тем отрядом, что есть, он может напасть, допустим на его войско и хотя бы доблестно умереть рядом с Илианой. Это, наверное, единственно на что он способен и чего достоин. Хотя, не факт, что брат не убьёт Илиану раньше, увидев, что воины энтарха исчезли. Гер сжал кулаки.
А Вард мотнул головой, как бы не говоря ни «да» ни «нет», но Герхарт всё понял. О, да, брат Илианы дураком не был, хотя и в ракс играть не любил и не умел. Но чёрная душонка всегда найдёт как подстелить солому, там, где возможно падение.
— И чем ты можешь помочь? — Всё-таки спросил он у Варда.
— Треть, наверное, войска Картеса состоит из моих людей, — тихо ответил бывший враг. — Мы можем поднять бунт и пока воины отвлекутся на моих людей я проберусь в палатку и освобожу Илиану.
— Зачем тебе это? — Тихо спросил Герхарт. Да это был план, самоубийственный, но, в отличии от того, о чём он думал, хотя бы имеющий шанс на успех.
— Мой брат мёртв, — выдохнул Вард. — И Картес знал об этом, с самого начала, заставляя меня давать клятву. А ещё я не удивлюсь, если он сам приложил к этому руку. — И такая неприкрытая ненависть звучала в его голосе, что Герхарт неожиданно поёжился. Но ему казалось было что-то ещё.
— Вард? — Он подошёл к юноше вплотную. — Зачем ты пришёл ко мне? — Он выделил голосом последние слова.
Несколько минут они так стояли, глядя друг другу в глаза. Достойные противники. А потом Вард выдохнул:
— Я люблю её и хочу, чтобы она была счастлива.
— Со мной? — Переспросил Герхарт. Им не нужно было имён. Они понимали друг друга с полуслова Достойные противники или возможные друзья, которым никогда не стать настоящими.
— Пусть бы и с тобой, — кивнул Вард. — Ты достоин.
Гер покачал головой, но ничего не сказал. Он не считал себя достойным.
— Когда ты отправляешься?
