Ночью Арине снился странный сон.

Будто идёт она по берегу моря, вечер ровно такой же тёплый и яркий, как тогда, в молодёжном лагере. Ей очень хорошо, тепло, спокойно, и она понимает почему. Потому что рядом с ней беззаботно гуляет крепко держащий её за руку Никита.

Однако через мгновение он почему-то падает, выпуская её ладонь, и она видит воткнутый в его спину нож, а откуда-то сзади слышит истерический хохот Воронцова. Арина мечется вокруг Никиты, пытается позвать на помощь, а голоса нет — одни всхлипывания, тогда она вынимает телефон, чтобы позвонить в скорую, но его выхватывает Игорь, и пытается её прижать к себе, а она отбивается и истошно кричит. Лицо его искажено страшной злобой, не лицо, а какая-то ужасная гримаса. Воронцов надрывно вопит:

— Никому тебя не отдам, ты моя, моя. — Игорь с силой ударят её в живот, и Арина скрючивается, оседая на песок.

— Не трогай её, — хрипит из последних сил Никита и замолкает, вот уже из его рта струйкой течёт алая кровь.

Арина истошно вопит и просыпается от своего крика.

Ещё полностью не отойдя от сна, понимает, что лежит на боку, тесно прижавшись спиной к чьей-то груди, и этот кто-то сзади обнимает её и дышит прямо в ухо.

В панике после сна она нащупывает чужую руку на животе, который нещадно ноет, а когда понимает, чья ладонь, сразу расслабляется, радостно вздохнув: рядом сопит Никита. Даже живот, кажется, перестаёт болеть.

Арина посмотрела на часы: полшестого, сейчас прозвенит будильник, и встанет Никита — пора на службу.

Пересветова поцеловала ладонь парня и осторожно отодвинулась, решив приготовить ему завтрак.

Но какой ужасный сон, она ещё долго не может прийти в себя!

— Дрыхнешь, а меня чуть Воронцов ночью не утащил.

— Я ему утащу, — фыркнул Никита, приоткрыв один глаз.

— Так он и тебя чуть не убил.

— Ну и сны у тебя… Куда ему побить меня, ну ты скажешь тоже! — хрипло усмехнулся Бернгардт и потянулся, наслаждаясь замечательным утром. Он был полностью доволен жизнью, что случалось с ним последние лет восемь нечасто.

Как ни странно, на работу тоже не хотелось, вот так бы лежал на этом старом, скрипучем диване, слушал, как по квартире расхаживает в своём махровом халате с вышитыми розовыми мишками эта вредина Пересветова, командует им, как хочет, требуя невозможного — позавтракать. Хотя знает ведь, что утром он никогда не ест — это у них семейное.

Никита с трудом встал, подошёл к Арине, по-прежнему не веря своему счастью — мелкая здесь, рядом. Она повернулась к нему и, будто умела считывать мысли, крепко обняла, прижавшись всем телом:

— Я люблю тебя.

Никита, наклонившись, поцеловал её волосы, почувствовав нежно-цветочный аромат.

— Во-от, помни об этом и никогда не забывай, кто твой любимый мужчина. Я тебя тоже очень люблю, — и нахально подтолкнул её в сторону дивана: — Может, займёмся более интересным делом?

— Пока нельзя. Только завтра. Физиология, будь она неладна.

Он выпустил Арину из рук:

— Опять нельзя… Обману-ули. У-уу! — взвыл Никита, дурачась.

— Садись завтракать, обманутый всеми, — засмеялась Арина.

Никита ушёл на работу, а Пересветова занялась обоями, наметив размер полос, чтобы с Лизой без проволочек начать клеить.

Позже, вечером, когда парни расстилали линолеум, Никита, рассматривая глубокий, грубо зашитый разрез на плече у Артёма, спросил:

— Что у тебя за рваная рана? Неудачно упал?

В квартире было душно: Арина и Лиза к приходу ребят уже наклеили обои и закрыли окна, потому парни сняли футболки, и тут Бернгардт заметил шрам.

— Да ничего серьёзного, один мудак подрезал как-то на гоночной трассе, хорошо ещё не набрали скорость. — Все знали, что Самохин увлекается мотоспортом и даже однажды участвовал в республиканских соревнованиях. — Я не справился с управлением байка и влетел в ряд болельщиков, надо отдать должное организаторам: всё было огорожено, иначе бы случилось такое месиво, трудно вообразить. А так, кроме меня, никто не пострадал.

— И что, тому хаму ничего не было? — спросила Арина.

— Воронцову-то? Почти ничего, просто на год отстранили от соревнований. Правда, я ему ещё потом морду набил. — Все переглянулись друг с другом и дружно уставились на Артёма.

— Что вы на меня так странно смотрите?

— Ничего не странно, просто мы немного знакомы с этим мудаком, — сыронизировал Никита. — Но некоторым этого хватило вот так, — провёл он ребром ладони по шее и невесело усмехнулся.

Ночью, оставшись вдвоём, Пересветова и Бернгардт рассматривали результаты своей деятельности.

— Да, труд, несомненно, облагораживает, — засмеялся Никита. — Лично меня он сегодня облагородил.

Пересветова подхватила его игру:

— Подойди-ка ко мне.

— Зачем? Хочешь похвалить? Тогда лучше поцелуй.

— Нет, хочу посмотреть хоть на одного благородного.

— Я не только благородный, но ещё и самый скучный человек в мире. Вот уеду в командировку, и сразу буду по тебе скучать.

— О да, это сколько угодно, ибо всё взаимно!

— Правда? — хмыкнул Никита.

— Коне-ечно, — протянула Арина и игриво провела ладонью по его груди.

Как же Пересветовой было хорошо с Никитой! Да, она была счастлива, и скрывать этого не могла и не хотела, её состояние считывалось на раз-два во взгляде, в движениях, в улыбках и смехе.

Никита всё время думал: как же они столько лет умудрились потратить впустую, так обокрали себя. И винил во всём себя.

Как будто этих терзаний было мало, так ещё добавил Илья, когда они навестили молодых родителей, чтобы познакомиться с новорожденным. Самойлов показал кулак и сказал:

— Только обидь её, — и кивнул на Пересветову. — Дело будешь иметь со мной.

— Но-но, я сам за мелкую, кого хочешь, уделаю.

Арина наблюдала, как внимательно смотрел Никита на младенца, как осторожно брал его на руки, будто у него был опыт, а вот Илья боялся прикасаться к сыну, вдруг уронит или что-то сломает.

— Ух, ты! Для человека, который не имеет детей, ты довольно резво управляешься с ними. Откуда опыт? — поинтересовалась удивлённая Эльвира.

Никита усмехнулся, махнув рукой:

— Да приходилось, когда был курсантом, участвовать в рейдах в неблагополучные семьи, вот там и набрался опыта общения с маленькими. Всякого насмотрелся.

— Из тебя получится отличный папа. — Эльвира со значением посмотрела сначала на Никиту, потом — на Арину. — Я за вас рада, честное слово!

В тот день, вернувшись домой к Пересветовой, Никита поцеловал Арину и прошептал, ощущая к ней невероятную нежность и любовь:

— Какая сладкая! Ты у меня самая замечательная, хочу такую же сладкую девочку, а лучше две.

Арина улыбнулась, вдруг вспомнив другой эпизод: как когда-то давно сообщила Игорю о своей беременности, и его реакцию на слова… А Никита сам просит ребёнка, да ещё похожего на неё. Удивительно! И тут же осадила себя: зачем сравнивать, здесь нет и не может быть никакого сравнения.

Никита возвращался домой поздно вечером, и по договору с Ариной должен был заехать в её московскую квартиру, ибо всё равно дорога лежала через столицу.

Он знал: Пересветова не ждала его так рано, однако у него появилась возможность завершить командировку на день раньше, и он этим воспользовался, не предупредив Арину заранее. Сюрпри-из!

Вообще, они договорились, что Пересветова, выйдя за него замуж, сразу переедет в родной город, благо там есть филиал компании, где она работала. Никите было сложнее, ибо на раз-два перебраться в Москву не мог — пять лет со дня окончания вуза ещё не истекли, а просить генерала Пересветова об этой услуге не хотелось. Не позволяла гордость. И будущей жене запретил: сами должны всего добиться.

Да и начальство Никиты, заметив перспективного полицейского, начало двигать его по карьерной лестнице.

Он улыбнулся, вспоминая тот разговор с Пересветовой, когда она приехала к нему в первый раз, и вдруг поймал себя на мысли: как только начинает думать о мелкой, сразу у него рот растягивается до ушей.