— Имя как имя, — ответила новая знакомая и недовольно поджала губы. — Очень даже красивое.

Она могла бы рассказать, как мать тяготела ко всему иностранному, ей казалось, что таким образом она приобщается к яркой и фантастически красивой жизни — жизни на зависть всем соседям и друзьям. И пусть у дочери отчество Ивановна, а фамилия Хижнякова, но что это меняет? Барбара многое могла бы рассказать, но зачем новым друзьям такие подробности? Важно сохранять ореол таинственности — так учила мать.

— Должно быть, тебя назвали в честь Барбары Иден или Барбары Херши? — улыбнулся во весь рот Илья и шепнул Арине: «Щас мы её сделаем, не переживай».

— Кто это?

— Ну как же, их имена, как и другие, ты должна знать, если собираешься учиться в театральном — любезно пояснил Илья.

— Барбара, это известные американские актрисы, — пришёл на помощь Никита.

Пересветова зачастую занималась просвещением друзей, которые не любили мелодрамы или комедии, отдавая предпочтение боевикам. Зато она их обожала и на каникулах могла смотреть дни напролёт.

— Ой, какой ты умный, Ники! — восхитилась Барбара, только что в ладоши от умиления не захлопала.

— Ой, какая грубая и неприкрытая лесть, — улыбнулся Бернгардт. — Здесь все умные, дураков не держим.

— А ты самый умный, Ники, и вижу, здесь главный.

— Он — Никита, — не выдержав, зло вставила Пересветова. — И главного мы только в телевизоре видим.

— А может, Барбара — твоё сценическое имя? — подмигнул Арине Илья, вернувшись к её вопросу. — А в миру какая-нибудь Вар-вара? А что? Очень даже хорошее имя Варя.

— Или Барби, — подхватила Пересветова, решив, что так отплатила будущей актрисе за её слова о мелкой.

По лицу новой знакомой пошли некрасивые красные пятна.

Все, кроме неё и Бернгардта, засмеялись.

— Какое это имеет значение? — неожиданно заступился за девушку Никита. — Что вы к ней привязались? Нравится ей, чтобы называли Барбарой, значит, так и будет.

Пересветова часто спорила с Никитой по разным поводам, хоть и считала парня самым умным из всех, кого знала, но сейчас понимала, что он прав, пора заканчивать это шоу.

Новая знакомая перевела презрительный взгляд с Ильи и Арины на стоящий возле кресла футляр с инструментом.

— Ой, а чья гитара?

— Я попросила Никиту принести гитару — скрасить вечеринку, — улыбнулась Ира.

— Класс! Это я удачно сюда попала, люблю петь! — И призывно взглянула на Бернгардта: — Споём?

— Споём. Почему нет? — Никита кивнул, подошёл к гитаре, подтянул на грифе колки, перебрал струны и запел, а все подхватили любимую песню их компании:

Вот опять тебя в далёкий рейс зовут*

Самолёты, самолёты, самолёты…

— Ужас! — возмутилась Барбара, — песня написана ещё до нашего рождения. Может, подыграешь мне?

Никита подёрнул плечами:

— Что именно?

Барбара красивым голосом с ярким тембром вывела мелодию известной песни. Бернгардт кивнул и заиграл:

— Твои карие глаза, твои сладкие уста…** — Барбара пела, не прерывая зрительного контакта с Никитой.

Все, кроме Арины, подхватили припев:

— Это небо для тебя, эти звёзды для тебя…

Пересветовой захотелось плакать от понимания, что Никита, скорее всего, для неё потерян, ибо он не смотрел на Барбару только тогда, когда переходил на сложные переборы. Казалось, и песню пел только для неё — других не существовало. Он даже хрипотцы в голосе добавил для солидности, подражая то ли Высоцкому, то ли Лепсу.

Убедилась она в своих подозрениях окончательно, когда спустя час решила уйти домой и, желая предупредить об этом вышедшего на балкон друга, увидела его в компании новой знакомой. Они целовались. Нестерпимая боль пронзила грудь. «Ну что ж, — прошептала Арина, — вот всё и решилось само собой: мой Никита уже не мой.

Она предполагала, такое вполне может произойти: друг не поймёт её любви или не примет её, но не думала, что это свершится так скоро и настолько болезненно.

Не сказав никому ни слова, Пересветова тихо прикрыла за собой дверь и пошагала домой.

Она шла и в такт своим шагам повторяла: «Никита влюбился, Никита влюбился». Арина отлично понимала: дело здесь даже не в том, что эта гламурная Барбара, или как там её, очень красивая, здесь что-то другое, ибо разного рода милашек в школе было предостаточно, одна из них Светка Лукьянова в одиннадцатом классе получила титул «Мисс область», а Никита на неё даже не взглянул. Красотке - однокласснице он очень нравился: до Пересветовой часто долетали подобные слухи, касающиеся Бернгардта. Светка не раз приглашала его на школьных дискотеках на медленный танец, а он отказывался и хватал за руку Арину, как будто это спасательный круг. Пересветова тогда считала, что парень просто скромничает, стесняется вдруг повзрослевших и похорошевших одноклассниц. Однако позже поняла, что они ему просто не нравятся, несмотря на каждодневную осаду: вон и Светка, и ещё одна красотка из параллельного класса обращались к нему за помощью, будто нужно помочь по алгебре и физике. Никита ожидаемо отказал, понимая, чего от него хотят девицы на самом деле.

Проанализировав нестандартное поведение друга, Арина решила: теперь вряд ли ей что-то светит и, забежав домой, начала спешно собираться в Москву, чему родители были чрезвычайно рады. Ночью отец сам отвёз дочь в столицу, поселив её на время у дальней родственницы — старенькой профессорши Амалии Густавны.

Здесь Арина чувствовала себя недалёкой провинциалкой. Дело было не только в том, что квартира с множеством дверей и окон, с высоченными потолками казалась огромной, а в том, что она вся насквозь была пропитана духом истории, куда не посмотри: на старинную резную мебель, на висящие картины, названия которых Арине не были знакомы, на фолианты, выглядывающие из шкафов. Прошлым летом Пересветова выяснила, что эта квартира досталась Амалии Густавне после смерти мужа-академика, из-за которого лет сорок назад профессорша рассорилась с бабушкой Арины — своей двоюродной сестрой. Помирились сёстры в прошлом году, когда встретились на похоронах общего родственника. Делить им больше было нечего, они обнялись и простили друг другу вольные и невольные прегрешения. С тех пор сёстры периодично гостили друг у друга и общались вполне миролюбиво. Вот и теперь было решено на время поселить Арину у старой профессорши.

Следующим утром, когда Никита позвонил Пересветовой, чтобы узнать, куда она пропала, Арина уже заходила в фойе столичного вуза, неся оригиналы документов для зачисления в университет.

— Прости, что звоню так рано.

— А ты не рано, ты зря. И мне некогда с тобой разговаривать, — сухо ответила она, — я в Москве, буду учиться в университете гражданской авиации.

Бернгардт молчал, для него это было неожиданностью, требующей осмысления, потому он несколько секунд обдумывал сказанное и глубоко дышал в трубку, а затем всё же спросил:

— И когда ты хотела мне об этом сообщить, мелкая? Первого сентября?

— Хотела сказать вчера, но ты был так занят новой знакомой Варькой, пардон, куклой Барби, — раздражённо ответила Арина, — что решила, тебе это не интересно. И уехала. — Она тихо шмыгнула носом, потом отвела в сторону внезапно повлажневшие глаза и обидчиво сжала губы.

— Ошибаешься, если думаешь, что мне безразлична жизнь друзей.

«Вот именно — жизнь друзей, — подумала Пересветова, — он чётко очертил границы дозволенного. Я оказалась в стане друзей Никиты. Всего-то. Это реальность. Ну и пусть. Насильно мил не будешь».

— Прости, я больше не могу разговаривать, — только это и смогла произнести, размазывая по лицу слёзы и силясь унять тихие всхлипывания.

Никита обескуражено слушал внезапно наступившую тишину в телефоне. На душе у него было прескверно и настолько тоскливо, что хотелось немедленно помчаться за Пересветовой, схватить её за руку и вернуть назад. Как так могло получиться, что верная Аринка уехала, ни словом не обмолвившись, не предупредила, что им предстоит разлука? Ведь вчера только обсуждали планы на последний летний месяц. Да и зачем ей эта Москва? Можно подумать, их областной центр, находящийся в трёхстах километрах от столицы, хуже. Ну и пусть, она ещё пожалеет.