Он с усилием отодрал пластиковую крышку, понюхал.

— Ух… Убойная… — Скривился Фима.

С момента наших разборок с Мамиконом прошло полмесяца. Сухой август разразился жарой в этом году. И хотя вечерами и по утрам уже становилось зябковато, а иногда попадались совсем прохладные ночи, днем солнце сушило нещадно.

Дела Обороны шли своим чередом. Через пару дней мы со Степанычем должны были ехать за стволами для охранного агентства, а Женя четыре дня назад получил прямо по почте набор сертификатов из «Алекса». Документы подтверждали, что все сотрудники и руководящий состав Обороны прошел курсы обращения с оружием, и теперь ничего не мешало получить полноценную лицензию на ношение ствола.

С Сиплым история тоже закончилась нормально. Я отпустил бандита, прибрав еще несколько записей про Мамикона, на всякий пожарный. Правда, такая предосторожность была без надобности. Слух о том, что Мамикон погиб в перестрелке с Сомом Младшим, быстро разошелся по городу. Мою фамилию при этом даже не упоминали. Мало кто знал, что я участвовал во всей этой заварухе.

Братья Шелестовы тоже убрались из города. Примерно через неделю после того, как я довез их до больницы, они, немного придя в себя, куда-то выехали. Куда, я не знал. Да, собственно, и мне было не интересно.

Единственной проблемой, после моего возвращения, было то, что мужики на меня разозлились, когда я рассказал им, где пропадал те двое суток. Сильнее всего закусил Корзун. Он даже неделю со мной не разговаривал. Не нравилось Жене, что я, как он сказал, «поперся» на такую самоубийственную разборку в одиночестве. Тем не менее со временем он перестал дуться и все пришло на круги своя.

Этим вечером мы все собрались в квартире Кулыма. Марина уговорила меня не переезжать, и спустя день после похорон, мы снова съехались. А сегодня собрались как раз по просьбе Жени Корзуна. Он хотел рассказать всем какую-то страшно важную новость. Однако на уговоры поделиться раньше времени, решительно отвечал отказом.

— Узнаю запах, — задумался Фима, отпрянув от банки. — Теть Фросина?

— Угу, — серьезно кивнул Степаныч. — Слышал я, что ее менты накрыли за незаконную торговлю самогонкой. Соседи пожаливались, что она полный двор калдырей припоила. Ну, и стала она по дешевке все свои вещдок продавать. А я урвал.

— Новость Важная, — заулыбался я, обнимая за талию прильнувшую ко мне Марину, — а жрать мы будем вот эту самогонку? А че, ниче поприличнее не нашлось?

— У нас где-то был коньяк, — Марина встала из-за стола.

Девушка полезла в один из настенных ящиков кухни, в котором мы хранили спиртное.

— В смысле? — Удивился Степаныч. — Раз уж новость у Жени важная, а тем более хорошая. Хорошая же?

— Угу, — кивнул Женя, меланхолично.

— Ну вот. Раз уж новость хорошая. Тогда надо ужраться. А если надо ужраться, лучше самогонки ничего не найдешь!

— Я б на твоем месте так не радовался, — пожал плечами Женя нервный оттого, что бросил курить.

Честно говоря, для всех это стало большой неожиданностью. Еще в Авгане Корзун приучился шмалить, как паровоз, и долго не расставался с этой привычкой. Мы шутили, что на него нужно сбросить атомную бомбу размером не меньше «Толстяка», чтобы он бросил. Это, конечно, если повезет. Потому как если Женя выживет после взрыва, то первым делом закурит.

— Это почему ж? — Нахмурил пушистые брови Степаныч.

— Я слышал, что от Фроськиного пойла люди слепнут, — сказал Женя.

Степаныч изобразил задумчивость. Потом пододвинул открытую банку к Фиме.

— На, — сказал он. — Пробуй.

— А че я? — Удивился Ефим.

— Тебя не жалко. Тогда мож, перестанешь вечно окно в конторе нараспашку держать. Тома, после твоих сквозняков, уже не знает, чем мне поясницу на ночь мазать. Всю звездочку перевела.

— Пусть помажет самогоном, — заявил Фима. — Может, поможет. Воняет он даже хуже, чем звездочка.

— Да ладно вам, — Марина поставила на стол большую бутылку коньяка. — Давайте выпьем как нормальные люди. Степаныч, убери ты уже эту вонючую дрянь со стола.

Устроившись за столом, все выпили, закусили.

— Ну так че у тебя там за новость, Жень? — Спросил я, хрустя огурцом.

— Женюсь, — без затей ответил Женя.

Все за столом затихли.

— А у тебя что, невеста есть? — Спросил Фима недоверчиво. — А почему мы ее не знаем?

— Есть, — улыбнулся я, — просто кое-кто нам ничего не рассказывал.

— Есть, — согласился Корзун. — На третьем месяце уже. Весной рожать будет.

— Ты поэтому курить бросил? — рассмеялся Фима.

— Ну.

— А чего ж ты молчал, дубина⁈ — Заулыбался Степаныч и схватился было за бутылку коньяка.

— А чего мне вам рассказывать? У вас, как женщины не появятся, так обязательно их какие-нибудь братки похищают. Что с Мариной такое было, что с Томой твоей. Не, пускай моя лучше у себя в станице сидит и про наши дела ничего не знает.

— Здраво, — одобрил я.

— Так это что? — Вдруг осенило Степаныча. — Ты скоро папкой станешь? Имя уже придумал?

— Конечно, — кивнул Женя. — Если будет девочка, то станет Кристиной. А если пацан — то будет Димка.

«Димка, — подумалось мне. — Тот самый Димка, с которым мы вместе работали в „Нимфе“, в две тысячи двадцать четвертом. Вот только теперь он не будет без отца расти».

— Думается мне, будет пацан, — хитровато улыбнулся я.

— Что ж, — Степаныч отставил коньяк и достал из-под стола банку самогона. — За это надо выпить.

— А еще, у нас в сентябре свадьба. В деревне будет, у ее родителей. Я вас всех приглашаю, — улыбнулся Корзун.

Степаныч аж встал и принес себе с кухонного стола граненый стакан. Поставил вместо рюмки.

— Вы как хотите, а я за это выпью как надо! Кстати. А как твою невесточку-то хоть зовут?

Внезапно в зале зазвонил телефон. Марина пошла взять трубку и спустя минуту вернулась.

— Витя, тебя к телефону, — сказала она.

— Ща, мужики, — ответил я. — Без меня не наливать. Степаныч, в пенале еще такие стаканы есть. Достань на всех, кроме Марины.

Отправившись в зал, я взял трубку с телефонного столика.

— Летов Слушает.

— Виктор? — Мягко и даже как-то вальяжно протянул на том конце женский голос.

— Да.

— Вас беспокоит Арусяк Араратовна Казарян. Нотариус. Армавирский городской округ.

— Что вы хотели? — Спросил я.

— Скажите, кем вы приходитесь покойному Марату Игоревичу Кулымову? Вы родственник?

Я глянул на Марину, прислушавшуюся к разговору.

— Можно сказать, что внучатый зять. Ну почти.

— Очень хорошо, — сказала нотариус. — Сейчас я держу в руках завещание Марата Игоревича. Вы указаны в нем как один из наследников его имущества.

Нотариальная контора находилась почти в центре Армавира. Расположилась она напротив местной гимназии, на первом этаже старинного, многоквартирного дома еще дореволюционной постройки.

Хоть и достаточно большой, с обширным внутренним двором, дом был весьма пошатанным: красная штукатурка во многих местах облупилась, обнажив кирпичную кладку, а окна с гниловатыми, старыми обналичниками из дерева смотрели на широкую трассу, разделенную скромным парком.

Контора же ярко контрастировала на фоне старинного здания. Фасадные стены ее отремонтировали и выкрасили свежей краской. Над массивной железной дверью висела богато украшенная вывеска: «Нотариус».

Несмотря на то что государственный нотариат переродится в частный еще не скоро, предпосылки к этому были уже налицо. Нотариусы, кто был побогаче, уже могли позволить себе отдельный офис. Одним из таких и была Казарян Арусяк Араратовна.

— Зря это он, — сказал я, осматривая вывеску. — Зря он упомянул меня в завещании.

— Это почему же? — Спросила Марина озабоченно. — Я его понимаю. За полгода ты сделал для дедушки больше, чем большинство его родственников за всю жизнь.

— А много у него родственников? — Хмыкнул я.

— Ну… Я, мои папа и мама. Больше я ни о ком не знаю, — пожала Марина плечами. — Семья у нас небольшая. Был еще у меня дядя но…