— Принесу тебе какой-нибудь закуси. Но сначала поговорим.

— Ага, давай.

— Американец, Нойзман этот, он кое-что говорил мне. Говорил, что немало про меня знает. Что есть у него среди наших подвязки.

— И? — Нахмурился Корзун.

— Кто-то сливает ему информацию про меня. Кто-то близкий. Нойзман говорил мне такое, что мало кто может знать.

Женя потемнел лицом. Даже хлеб перестал жевать, глянул на меня с каким-то недоумением.

— Ты это о чем, Витя? — Спросил он мрачно.

— Ты думаешь, что среди наших крыса затесалась? — Лицо Жени тронуло настоящее угрюмое изумление. Он нахмурил брови. — Витя… Ты чего?..

— Он заявил это сам. Мне в лицо, — проговорил я. — Американская мразь знает, на что давить. Знает, как вывести из равновесия любого. Даже со мной у него это почти получилось.

— Ты подозреваешь меня, Фиму или Степаныча в том, что мы работаем с этим твоим Нойзманом, — Женя покачал головой. — Да я ушам своим не верю. Витя, мож тебе это в коме приснилось?

— Нет, Женя, — я вздохнул. — Я бы хотел, что б приснилось. Но, к сожалению, нет.

— Тогда он просто тебе набрехал. На понт взял. Вот и все. Ты знаешь, что я, Фима, Степаныч, ты — мы друг за друга умрем, если надо будет. Я тогда, на свадьбе, не думал ни секунды, когда открыл огонь по бандитам. Я тогда уже с жизнью распрощался. Я знаю, что ты, если вдруг придется, для меня то же самое сделаешь. Вообще не сомневаюсь в этом. А тут, выходит, что ты меня подозреваешь⁈

— Я помню, Женя, что ты рисковал, — сказал я ровным тоном. — Не кричи. И в том, что я за тебя умру, тоже прав. Я не подозреваю тебя. Потому и решил поговорить.

Женя горько вздохнул, опустил голову. Взяв графин, глотнул с горла. Скривился от неприятного вкуса водки.

— Я просто поверить не могу, что ты заводишь со мной такие разговоры, Витя.

— Женя, — глянул я на него серьезно. — Я сам поверить не могу, что говорю об этом. Но факт остается фактом. Кто-то сливает ему инфу.

— Говорю же! Он врал! Наплел тебе в три короба!

— Нет, — покачал я головой. — Он каким-то образом хорошо меня узнал. Я уверен, что Американец не врет.

— Почему ты так думаешь, Витя?

Я поднялся.

— Почему ты так уверен? — Повторил Женя, глядя на меня снизу вверх.

— Я не могу изменить мир. Не могу поправить то, что твориться в стране. Но могу сделать лучше мир вокруг себя. Сделать его безопасным для тех, кто мне дорог.

— Я помню эти твои слова, — проговорил понуро Женя.

— А ведь я мало кому говорю об этом. Мало с кем обнажаю душу.

— И это знаю.

— Нойзман тоже знает. Все знает. Он ударил по мне моими же словами, Женя. Этими самыми словами. И, признаюсь, поразил. Говорю же, он знал, на что давить.

Женя сглотнул.

— Ты же не веришь этой падле, Витя? Не веришь, что кто-то из наших стучит ему на тебя?

— Я стараюсь не верить. Но факты говорят об обратном.

Женя тяжело засопел.

— Но будь уверен, кто бы это ни был, я выведу его на чистую воду. Все. Этот разговор был только между нами. Не говори об этом Степанычу и Фиме.

— У нас никогда не было таких секретов друг от друга, — покачал Женя головой.

— Знаю. Прошу, не говори. Пока что. Я во всем разберусь.

Женя поджал губы и опустил взгляд. Покивал.

— Я точно тебе говорю — это не кто-то из наших. Вот увидишь, Витя. Может… Может, какая-то прослушка? Жучки, шпионы?

— Я надеюсь. Пусть лучше прослушка, чем предательство. Ладно. Я пойду принесу тебе какой-нибудь закуси. Подожди здесь.

Когда я вернулся в зал, гости набрались еще сильнее. Они стали вялыми и краснощекими от водки. Музыка тоже изменилась. Заиграл спокойный медляк, и жены потащили мужей: кто еще мог держаться на ногах, танцевать.

Взяв со стола поднос с бутербродами со шпротами, я огляделся и вышел к Жене. Корзуна на ступеньках уже не было. Не было тут и графина водки. Оставив поднос у входа, я вернулся в зал.

Подойдя к своему месту, увидел, что Марины все еще нет. На танцплощадке девушки я тоже не заметил. Присев, подождал пять минут. Ни есть, ни пить мне не хотелось, да и переедать было нельзя. Марины все еще не было, и тогда я просто пошел ее искать.

В главном банкетном зале я ее не нашел. Кулым тоже не знал, куда Марина делать. Не нашел я девушки и у туалетов. Когда побрел по небольшому коридору, соединявшему большой зал и хозяйственные кабинеты, услышал негромкие голоса. Уменьшил шаг.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите? Зачем вы говорите мне это? — Сказала Марина где-то за углом коридорчика.

— Я просто хочу обезопасить вас. Вот и предупреждаю, — ответил ей Нойзман.

Ах ты американская сука… Что ты задумал?

Я тут же завернул за угол, увидел, как у дверей бухгалтерии стоят Марина и Нойзман. Девушка прижалась к стене, закрылась от Нойзмана, скрестив руки на груди и испуганно схватившись за локотки.

Нойзман же, до тошноты самодовольный, стоял рядом девушкой в горделивой позе: опершись локтем о стенку и скрестив ноги.

Марина, увидев меня, посмотрела как-то испуганно. Нойзман почти не изменился в лице. Только улыбнулся мне одними губами.

— Отстань от нее, — сказал я строго. — Марина, подойди ко мне.

Девушка тут же послушалась.

— Что ты ей наплел?

— Ты знаешь, Виктор, — посерьезнел Нойзман. — Что подслушивать нехорошо. Это признак двуличного, лживого человека.

— Судишь всех по себе.

Нойзман хмыкнул, но не ответил.

— Что он сказал тебе, Марина? — спроси я, взяв девушку за плечи.

— Витя… Пожалуйста… Я хочу уехать… Я устала. Можно, я пойду?

Глядя в ее напуганные и какие-то грустные глаза, я медленно кивнул.

— Иди в зал. Я тебя скоро догоню.

Покивав, девушка зацокала каблучками прочь. Я зло посмотрел на Нойзмна. Приблизился.

— Еще раз увижу тебя рядом с ней — набью морду.

— Как грубо, — скривил физиономию Нойзман. — Но, очень в твоем духе.

— Пошел к черту, — сказал я холодно.

— М-да уж… — Он вздохнул. — Но не переживай, Виктор. Ничего плохого я не сказал твоей милой даме. Лишь предостерег. Дал пищу для размышлений.

— Мне все равно, что ты ей наплел. Это все равно ложь.

— Кто знает… Кто знает… — Хмыкнул он. — Ну так что, вернемся к нашему разговору? Я обещал спросить тебя еще и в третий раз. Вот. Спрашиваю. Твой ответ?

— Нет, — без тени сомнения проговорил я.

— Угу… — протянул Нойзман помолчав. — Ну что ж. Признаюсь, я ожидал этого. Ну ладно. Надеюсь, твое решение было взвешенным, Виктор. Иначе обещаю тебе, ты все потеряешь. Я…

— Обещаю тебе, Нойзман, — опередил я американца. — Если ты хоть пальцем тронешь Марину, или еще кого-то из моих, ты пожелаешь об этом. Даже то обстоятельство, что тебя выперли из Москвы, покажется тебе пустяком, по сравнению с тем, что я с тобой сделаю.

Нойзман нахмурился, сузил глаза. Его тонкокостная физиономия приобрела какие-то змеиные черты.

— Осторожнее, господин Летов. Больше всего я не люблю, когда мне угрожают. И что же ты, позволь спросить, собрался делать?

— Мои предки были крестьяне. И во времена революции вешали господ на сучьях. Поэтому, господин Нойзман, если хочешь узнать, что я сделаю, то рискни. Тронь кого-нибудь.

Я заглянул Нойзману в глаза. На пару мгновений мы застыли друг напротив друга. Американец не выдержал. Отвел взгляд.

— Пустой разговор, — сказал он с пренебрежением в голосе. — У меня нет на тебя времени, Летов. Еще много дел. Я пойду. До скорого.

Я проводил взглядом американца и бросил ему вслед:

— Скатертью по жопе, Нойзман.

Американец на миг остановился, втянул голову в плечи, видимо, от злости. Однако не обернулся, а только продолжил свой путь.

Следующий мой день начался немного странно. Марина, проснувшись первой, быстро собралась и уехала, как я узнал позже, в институт. Утром она даже не сказала мне ни слова. Тихая, как призрак, просто исчезла.