— Я не знаю, Софи. Наверное, нет, не готов. Но нас тянет друг к другу. Нельзя игнорировать очевидное.

— Ты математик, ты привык к фактам. Точки и запятые у тебя чётко расставлены по местам. У меня же знаки меняют места. От их перестановки зависит весь смысл написанного предложения. Я могу, используя всего тридцать три буквы алфавита написать тридцать три разных повести. Тебе же нужна только одна. Та, что устроит лишь тебя. Мы очень разные, Кирилл. Мы — прямые.

— Но прямые пересекаются, Софи! У них может быть не одна, а множество общих точек для пересечения.

— Пересекаются, чтобы затем разойтись. Всё так, как устраивает тебя. По правилам. Всё у тебя всегда по правилам, — не соглашаюсь я.

— Но в языке тоже правила, Софи.

— Да, правила. И у каждого правила есть исключения. Даже у самого строгого. Я стану твоим исключением, Кирилл?

Он долго молчит. Возможно, просто уснул. Я осторожно пытаюсь перевернуться на живот. Его неприятно тянет, а трусики снова промокли. Этому мужчине достаточно поцеловать меня в волосы, а я уже сгораю от желания. Чёрт. Как же я понимаю Анжелику.

Слегка отвлёкшись, я не замечаю, как рука Кирилла оказывается под моим телом, прямо внизу ноющего живота. Твёрдая ладонь с силой прижимается к моему горячему пухлому холмику, и тонкая ткань трусиков совсем ничего не скрывает.

— Хочешь меня, — шепчет мужчина, придавливая моё тело к кровати. Я отчётливо чувствую его возбуждение собственными ягодицами. Как же это приятно. Определённо, с Сашкой такого не было. Может, всё приходит с возрастом? Так вот отчего бабульки у подъезда всегда такие завистливые и завидующие. — Софи, дыши! Это не смертельно.

— Последний раз я с тобой сплю в одной кровати. Честное слово, Воронцов. Последний раз, — обещаю то ли ему, то ли себе.

— Значит, он должен запомниться, — шепчет мужчина мне в ушко. От его дыхания на моей коже разбегается целый муравейник с мурашками. Всё туда же, к низу живота.

Я не могу сдержать собственного стона, когда его пальцы начинают гладить меня, сдвинув трусики в сторону. Неудовлетворённое желание вспыхивает во мне не только очередным болезненным спазмом, но и злостью. Я раздвигаю ноги, почти насаживаясь на его руку:

— Давай, Кирилл. Я хочу, и ты хочешь. Только это сейчас имеет значение. Ты прав, я сильная и свободная, сама уйду утром и не прибегу назад. И как-нибудь, но тебе это уже будет неинтересно, разберусь с собой!

— Давай снимем, всё равно уже мокрые, — тихо говорит он про мои трусики, словно и не слыша моих последних слов. Сдвигается в сторону, освобождая моё тело от собственной тяжести. Я покорно приподнимаю ноги, и он аккуратно стягивает влажный кусочек ткани. Майка тоже задралась, но я не спешу прикрыться. Тихо лежу и жду.

— Ты что, плачешь? — неожиданно спрашивает мужчина.

— Анжелика за нас двоих поплачет, — бурчу я. — Где твой драгоценный пакет? Далеко, надеюсь, не прятал?

— Не нужно никакого пакета, — отвечает он, накрывая меня одеялом. Его рука вновь касается горячего местечка между моих ног. — Расслабься, Софи. Завтра будет обычное утро. Я ничего не испорчу.

Вжимаюсь лицом в его плечо, когда пальцы Кирилла собирают влагу между нижних губок, лаская чувствительную кнопочку. Каждое прикосновение его пальцев такое, как нужно. Он словно откуда-то знает, с какой силой надавливать, где именно касаться, как меня нужно погладить. Я начинаю извиваться под его рукой, желая, нет, требуя большего.

— Кирилл, пожалуйста, слишком мало.

Я верчусь, пытаясь потереться о его тело, почувствовать тяжесть и твёрдость его возбуждённой плоти. Он приспускает боксеры, обхватывает рукой мою попу, прижимая к себе. Я обнимаю его за плечи, чтобы соприкосновение наших тел стало ещё теснее. Теперь мой чувствительный бугорок трётся о его тяжёлый член. Но мне и этого мало. Разбуженное тело жаждет проникновения. Я буквально хнычу от силы собственного желания.

— Кирилл, чего ты тянешь?

Он по-прежнему прижимает одной рукой мою попу к своим бёдрам, а пальцы второй осторожно проникают внутрь меня. Я выгибаюсь, впуская их глубже, на всю длину, прося ещё и ещё. Только желание слишком сильно. Я пытаюсь отстрочить собственную разрядку, но сдаюсь под неконтролируемой силой возбуждения. Внутри разлетается яркий фейерверк, поднимая моё тело на недосягаемую волну. На эмоциях слишком сильных для меня ощущений, я впиваюсь ногтями в плечи мужчины, а губами в ямочку на его шее, где бешено бьётся такой важный для меня пульс.

Кирилл ещё несколько минут ласкает меня пальцами изнутри, затем аккуратно убирает руку, но не перестаёт прижимать к себе.

— Всё хорошо, солнышко? Успокоилась?

— Не успокоилась. Но хорошо, — капризничаю я.

— Можем повторить. Также. Это ведь ничего не изменит.

— Не изменит, — соглашаюсь я, удобно устраиваясь под его боком и обхватывая рукой налившийся член.

Кое-какой опыт уже есть. Я ласкаю, прислушиваясь к реакции его тела и собственным ощущениям. О том, как мне хорошо самой, пока я доставляю ему удовольствие, княжескому величеству знать совсем не обязательно. Когда горячая жидкость проливается мне на руку, я ели сдерживаюсь, чтобы не наклонить голову и не облизать всё ещё возбуждённую плоть. Это, определённо, будет лишним.

Поднимаюсь, чтобы принести из ванны бумажные полотенца. Но трусики не надеваю. Всё равно промокнут. Кирилл протягивает руку, чтобы я могла удобно устроиться под его боком.

— Софи, прости. Меня занесло. Но я исправлюсь. Обещаю.

— Друзья не спят в одной кровати, Кирилл. Исправления нужно начинать с этого момента.

Он не успевает ответить, так как его телефон извещает о входящем сообщении.

— Чёрт, — бормочет мужчина и убирает из-под моей головы свою руку, чтобы написать ответ.

— По работе? — интересуюсь я. — Чьи-то деньги убегают?

— Лучше бы деньги, — ворчит Воронцов. — Анжелика сегодня решила перепиской заняться.

— А-а. Как в народе говорят: «Любишь кататься — люби и саночки возить», — по-дурацкой привычке обратно думаю вслух. Так как руку забрали, устраиваю свою голову где-то под воронцовским плечом и с чистой совестью засыпаю. А тот, у кого она нечиста, пусть тычет в темноте пальцами в экран гаджета.

Утром всё на повторе: ранний подъём, завтрак, дорога домой. На прощание Кирилл аккуратно целует меня в висок и обещает написать, когда долетит.

Я неспешно бреду по бурлящему от людского потока проспекту. Воздух ещё морозен, но пахнет весной. Этот лёгкий бодрящий, наполненный кислородом, цветочный запах не заглушить тяжёлыми ароматами бензина и пыли двухмиллионного города. Дышу полной грудью, изредка прислушиваясь к себе. Но бесёнок молчит. То ли спит, то ли увяз в густом и сладком мёде. Я не скучаю по нему. Я. Сама у себя. Мне достаточно!

Кирилл на неделе звонит лишь один раз. Мы перебрасываемся дежурными фразами. Он спрашивает про ремонт сантехники, я рассказываю, что всё сделано хорошо. Ну, смотрится хорошо. Если опять прорвёт, то он узнает об этом первым.

Конец недели плотно занят работой, а в воскресенье привычно приходит Алина с Владиком.

— Одна? — прежде, чем зайти, подруга зачем-то смотрит через моё плечо.

— А с кем мне ещё быть? Аллергия на котов не лечится.

— Я Кирилла имела в виду. Всё же — что у тебя с ним?

Честно пожимаю плечами:

— А что у меня может быть с ним?

— А что бывает у мужчин и женщин? — вопросом на вопрос отвечает подруга. — Кирилл не похож на сноба. Да и тебе не нужно у него побираться. Дружите в своё удовольствие.

— Дружим, — подтверждаю я.

— Ну какая у вас может быть дружба? — Алина словно сама с собой разговаривает. — Когда дружат бабка с дедкой, ещё понять можно. Они дальше общей лавочки просто не дойдут ещё с кем-нибудь подружить.

— Значит, у нас не понятая дружба, — отвечаю я и перевожу разговор на другую тему: — Как твой новый сосед?

— Я снова себя дурой выставила, — признаётся подруга.