Чтобы попасть в бар, нужно отстоять очередь, но вышибала, должно быть, увидел, как я подъезжаю к обочине, словно летучая мышь из ада, потому что он не останавливает меня, когда я проскакиваю мимо него и направляюсь внутрь.

Музыка встречает меня, как удар кулаком в лицо. Сердце колотится в груди, когда осматриваю толпу в поисках ее. На обширном пространстве расположены три бара, и я нахожу Эмелию во втором, рядом с каким-то парнем, который, наклонившись, разговаривает с ней.

Подойдя к ней, беру ее за руку и осторожно поворачиваю.

На полсекунды ее глаза расширяются от тревоги, а затем она с облегчением поворачивается ко мне.

— Кто ты? — спрашивает меня парень.

Я даже не смотрю на него.

— Пошли, — говорю я, помогая Эмелии слезть с барного стула.

Она теряет равновесие, поэтому я прижимаю ее к себе и направляюсь к двери.

Александр останавливает нас на полпути.

— Эмелия, я искал тебя. И ни хрена себе! Смотрите, кто присоединился! — он хлопает меня ладонью по груди.

Один взгляд на его расширенные глаза говорит мне все, что нужно знать, наркотическая привычка, которую он подхватил в Сент-Джонсе, жива и здорова.

— Уйди с дороги.

Когда он не двигается, я начинаю обходить его, и он смеется.

— В чем проблема, чувак? Останься. Повеселись с нами.

Я не оборачиваюсь.

— Ночь только начинается!

Его крики остаются без внимания.

Мое кровяное давление сразу же падает, как только я вывожу Эмелию на свежий осенний воздух. Без громкой музыки я могу мыслить более ясно. Разворачиваю ее лицом к себе и беру за подбородок. Ее веки опущены и выглядят усталыми, но она не под кайфом.

— Александр давал тебе что-нибудь?

Черты ее лица искажаются в замешательстве.

— Выпить? — спрашивает она. — Да.

— Нет. Он давал порошок, таблетки? Наркотики, Эмелия.

Даже в пьяном состоянии мой вопрос настораживает ее.

— Нет, — настаивает она. — Ничего.

Почувствовав облегчение, отпускаю ее, затем беру за руку чуть выше бицепса и мягко направляю к машине. Мне повезло, что она все еще там, и без штрафа.

— Сюда, — говорю я, помогая ей опуститься на пассажирское сиденье и стараясь защитить ее голову. Надежно пристегиваю ее, затем обхожу машину спереди. К тому времени, как сажусь, ее глаза уже закрыты.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашиваю я, заводя машину.

— Устала, — тихо говорит она.

— А как желудок?

— Все в порядке, — обещает она, не открывая глаз.

Протягиваю руку, чтобы коснуться внутренней стороны ее запястья. Не знаю, зачем я это делаю. Я не врач и не знаю, что ищу, но чувствую себя лучше, когда она в моих руках. Мне нравится считать ее пульс и знать, что с ней все в порядке.

Она не шевелится, когда я вливаюсь в поток машин и еду домой. Когда подъезжаю к дому, ее голова откидывается в сторону, и я понимаю, что она без сознания. После того как припарковался, я не бужу ее. Расстегиваю ремень безопасности и заношу в дом, следя за каждым ее вздохом.

Сразу же направляюсь в свою комнату и кладу ее на кровать. Убедившись, что она не откатится в сторону, беру футболку из шкафа и начинаю раздевать ее. От одежды, в которой она была в баре, пахнет алкоголем и дымом. Раздеваю ее так уважительно, как только могу, двигаясь и прикасаясь к ней, как родитель, ухаживающий за ребенком, а не как любовник, соблазняющий женщину. Я не задерживаюсь на ее теле. После того как заканчиваю стаскивать платье, выбрасываю его в коридор. Затем надеваю ей через голову одну из своих футболок.

— Эмелия? — спрашиваю я, с любопытством ожидая, не зашевелится ли она.

В идеале надо было бы дать ей попить воды, но она не двигается.

Достаю из ванной мусорное ведро и ставлю его на пол рядом с кроватью, а затем осторожно переворачиваю ее на бок, чтобы убедиться, что она в безопасности. Cажусь на кровать позади нее, прислонившись к изголовью, и смотрю, как она спит. Когда она кажется слишком неподвижной, я протягиваю руку и проверяю пульс у нее на шее. Каждый раз он нормальный. Я беспокоюсь по пустякам.

Если я и сплю, то короткими перерывами. Большую часть ночи провожу на вахте. Парень из Сент-Джонса, на несколько классов старше меня, задохнулся собственной рвотой после обильной ночной попойки. Это было предупреждение, и я прислушиваюсь сейчас к Эмелии.

Она несколько раз вздрагивает, но в остальном крепко спит до десяти утра. Я пью уже вторую чашку кофе, работая на ноутбуке в углу комнаты, когда она стонет и садится.

Наблюдаю, как она приходит в себя. Больно видеть, как она морщится, а потом прикрывает глаза от утреннего света.

— Рядом с кроватью есть лекарство.

Мой голос заставляет ее подпрыгнуть, как будто она не уверена, где она и с кем.

— И вода. Пей маленькими глотками, пока не почувствуешь, что желудок нормально работает.

— Спасибо, — говорит она скрипучим и слабым голосом.

Не теряя времени, она запивает таблетку, а затем перекидывает ноги, хватается за край и остается там, зависнув.

Ее взгляд устремлен в пол. На меня она по-прежнему не смотрит.

Ее каштановые волосы растрепаны, макияж размазан, губы потрескались. Моя футболка едва доходит до верха ее бедер, ее длинные ноги свисают с края матраса. На правой голени — синяк.

— Мне стыдно, — говорит она, не отрывая взгляда от пола.

— Не стоит.

Она колеблется, прежде чем признаться.

— Не помню, чтобы вы приходили за мной в бар.

По ее шее пробегает румянец.

Не сразу понимаю, что сжимающая мою грудь эмоция — это гнев.

— Было трудно идти в ногу с Александром и его друзьями, — продолжает она. — Я не понимала, во что ввязываюсь, когда согласилась пойти с ним.

— Я должен был предупредить тебя.

Наконец, она смотрит на меня из-под опущенных ресниц.

— Александр тусовщик…

— Это еще мягко сказано. Он богатый парень, ни перед кем не отчитывающийся.

Она хмурится.

— Он был добр ко мне.

— Прошлой ночью он подверг тебя опасности.

Не упускаю из виду, как она откидывается назад в ответ на мой резкий тон.

Делаю глубокий вдох и пробую снова.

— Он милый, но у него есть проблемы, о которых я не знал до вчерашнего вечера. Не думаю, что было бы разумно снова встречаться с ним и его друзьями.

Она фыркает, как будто одна эта мысль безумна.

— Не волнуйтесь, я не планирую. — Она, наконец, соскальзывает с кровати и поворачивается, осматривая пол, прежде чем спросить. — Вы… у вас моя одежда?

— Ее нужно было сжечь.

Ее глаза расширяются, и чтобы развеять беспокойство, указываю на дверь.

— Она в коридоре, но ты можешь просто продолжать носить мою футболку. Штаны я тебе тоже дам.

Откладываю ноутбук и встаю, чтобы принести ей что-нибудь еще из одежды.

Она качает головой.

— Я просто возьму свое платье и не буду вам мешать.

— Эмелия…

— Профессор…

— Джонатан, — нетерпеливо поправляю я.

Она морщится.

— Я чувствую себя ужасно из-за того, что позвонила вам прошлой ночью и заставила приехать меня спасать. Могу только представить, о чем вы подумали: «У этой девчонки больше никого нет в жизни, так что ей приходится звонить мне». — Она смущенно стонет. — Уверяю вас, если бы я не была новенькой в этом городе, мне хотелось бы думать, что мне было бы кому позвонить, но…

— Прекрати.

Она вздрагивает и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Я не буду слушать, что бы ты еще ни собиралась сказать. Ты пытаешься преуменьшить то, что здесь происходит. Можешь думать все, что тебе заблагорассудится, отталкивать меня сколько угодно, но я не позволю тебе изменить правду. Я вскочил с постели и поехал за тобой еще до того, как ты меня об этом попросила. Я спешил, чтобы добраться до тебя, Эмелия.

— Из чувства долга, — возражает она.

— Из…

Чуть не произношу слово, которое поражает меня, слово настолько шокирующе неуместное, что я замолкаю от того, что оно вертится у меня на кончике языка.