— Как же получилось, что они только сейчас его обнаружили?

— В том-то и дело! — взволнованно продолжает она. — Никто не знал об этом, потому что он находится на частной территории, и, по-видимому, заросшей, деревья действительно густые, не говоря уже о том, что дом расположен на участке таким образом, чтобы скрываться от посторонних глаз. В «Таймс» даже предположили, что Альва хотела, чтобы все было именно так — секретно и все такое. Ты помнишь, какими чертовыми конкурентками были эти женщины Вандербильт. Одна построила особняк на Пятой авеню, а затем другая построила еще один, побольше, несколькими ярдами ниже. Иисус. Я не могу вспомнить, кто, по их словам, купил его…

— Наверное, Общество сохранения Белл-Хейвен. А если они не могли позволить себе это, то, скорее всего, привлекли департамент туризма штата Коннектикут. Просто посмотри на особняки позолоченного века в Род-Айленде — эти вещи сейчас приносят доход. Коннектикут наверняка воспользовался бы этой возможностью.

— Да, ты права. Теперь я припоминаю, и они сказали, что оно было куплено за нераскрытую сумму до того, как его смогли выставить на аукцион. Ты можешь себе представить, за сколько это было продано? — она недоверчиво качает головой. — И теперь, конечно, они…

— Восстановят его, — говорю я, обрывая ее.

Она сияет.

— Вот именно. Насколько это круто?! Поговорим о возможности, которая выпадает раз в жизни. Тебе нужно пойти и прочитать эту статью. Это важный день в вашем природоохранном мире.

У меня практически текут слюнки. Мое сердце, которое было холодным и бесчувственным, начинает бешено колотиться.

— Как ты думаешь, кто займется восстановлением?

Ее улыбка исчезает, и она спрашивает меня.

— Кто? Да, я бы поставила миллион долларов на то, что контракт заключат «Бэнкс и Барклай».

Я откидываюсь на спинку стула, мое возбуждение уже начинает спадать.

— Конечно. Верно.

Нет никого лучше.

Глава 10

Джонатан

Я возвращаюсь домой из Парижа, пролетаю над Атлантикой, когда получаю известие о том, что моя фирма выиграла контракт на реставрацию поместья Вандербильтов в Бель-Хейвене.

Остальные пассажиры первого класса спят, пока почтовый ящик заполняется письмами. Уверен, что телефон тоже разрывался бы от звонков, если бы я не поставил его на авиарежим.

Электронные письма от моих друзей с поздравлениями.

От банков и отдела маркетинга «Бэнкс и Барклай»: «Запрос на собеседование. Пожалуйста, сообщите о наличии свободных мест».

От Кристофера: «Возвращайся нах*й домой!»

Контракт — это большое дело. Нам противостояла дюжина других фирм со всего мира, даже более крупных, и я точно знаю, что мы не были на самом дне с точки зрения ценообразования. Однако наша работа говорит сама за себя. Я не удивлен, что мы получаем это предложение.

Первоначальное волнение, которое я испытываю, почти сразу же отходит на второй план, уступая место масштабным проблемам, требующим немедленного решения.

Хватаю свой блокнот и нетерпеливо откусываю колпачок от ручки, прежде чем начать строчить список дел. Когда мы только приступили к консультированию по реставрации Нотр-Дама, нам пришлось нанять двадцать новых сотрудников, чтобы покрыть объем работы. Мы перерастаем наше старое офисное помещение и переезжаем в здание в центре Бостона, которое «Бэнкс и Барклай» отреставрировали несколькими годами ранее. Два верхних этажа сдавались в аренду, и вместо того, чтобы позволить какой-нибудь финансовой фирме ворваться и вывесить название на стене здания, мы размещаем там свое. К счастью, здание достаточно большое, чтобы справиться с очередным витком расширения. Ничего не поделаешь; нам понадобится по меньшей мере десять новых сотрудников, и это только офисный персонал.

На стройплощадке нам понадобится множество мастеров: кузнецы, каменщики, маляры, плотники — каждый из них обучен искусству исторической реставрации.

— Могу я вам что-нибудь предложить, сэр?

Поднимаю взгляд на стюардессу, только с опозданием понимая, что не могу ей ответить, поскольку колпачок от авторучки все еще зажат у меня в зубах.

Вынимаю его и качаю головой.

— Я в порядке.

Ей с трудом удается оторвать свое внимание от моих губ, когда она продолжает:

— Никакого шампанского поздней ночью?

— Я не любитель шампанского.

Думаю, что это достаточно вежливые проводы, но оказалось, что они слишком вежливы.

Она не уходит, а вместо этого втискивается в проем сидений первого класса и пробует другую тактику.

— Знаете, вы единственный, кто еще не спит. Обычно, если все гости спят, нам разрешают сделать перерыв…

В тоне нет и намека на раздражение по поводу того, что ей все еще приходится быть на ногах. Я думаю, может быть, она просто пытается дать мне понять, что мы можем уединиться, если я этого хочу.

Если бы я не был так занят, принял бы ее предложение.

Нет.

— Конечно, отдыхайте. Мне ничего не нужно.

Я поужинал и выпил, теперь мне нужно шесть часов непрерывной тишины, чтобы поработать.

Она натянуто улыбается и кивает.

— Если вам что-нибудь понадобится, звоните мне.

Она указывает на кнопку вызова рядом с моим креслом, но я уже переключаю свое внимание на записи.

Специалистов, прошедших обучение в этой области, найти сложно. Любой плотник может зайти в современный новострой и сделать молдинг и встроенные книжные полки. Для того чтобы сделать то, что делаем мы, нужны преданные, натренированные руки человека, в совершенстве владеющего приемами старых мастеров.

В прошлые проекты мы привлекали людей из Флоренции, работников, чьи семьи из поколения в поколение передавали знания в этих областях. Мне нужно будет проконсультироваться с Кристофером и посмотреть, что, по его мнению, требуется. Возможно, нам удастся обучить ребят и избежать расходов, в зависимости от сроков, о которых мы в конечном итоге договоримся.

Я до сих пор сам не осмотрел поместье Вандербильтов. И не знаю, с чем мы столкнемся.

Кристофер следит за проектом в течение последних нескольких недель. Я присутствовал на совещаниях и высказывал свои соображения по мере возможности, но в основном не принимал участия в работе, так как работа заставляет меня находиться в Париже большую часть прошлого года.

Консультации по Нотр-Даму возникли органично. Когда я впервые увидел новости о пожаре, мое сердце сжалось от сочувствия к жителям Парижа. Было ужасно наблюдать, как сгорает кусочек истории, и я все еще был прикован к телевизору, наблюдая за прямой трансляцией, когда мне впервые позвонил Эммет.

— Мой отец уже переводит средства, — сказал он мне. — Что касается контрактов, мы будем настаивать на тебе и твоей фирме. Ты сделаешь это, не так ли?

Я не колебался.

— Конечно, сделаю. Но… Эммет, фирма должна быть французской. Ты это знаешь. Даже если бы у меня было время…

— Тогда ты будешь консультировать. Вносить свой вклад. Лучше тебя в этом никто не разбирается.

В его голосе звучало отчаяние, поэтому я согласился, наивно полагая, что это будет чем-то таким, что я мог бы делать время от времени. Но все оказалось не так. За последний год я шестнадцать раз летал в Париж. Участвовал в бесчисленных совещаниях со строителями, главными архитекторами, инженерами, представителями Римской католической церкви, парижского Совета по архитектурному планированию и дизайну и французского правительства, которые затянули реконструкцию до предела. Проще говоря, на кухне слишком много поваров. Никогда еще проект не продвигался так медленно. Нужно проявлять доверие, заботу и уважение там, где это необходимо. Все это какой-то кошмар. Жители Парижа жалуются, что это слишком дорого, а ремонт занимает слишком много времени. Критики опасаются, что новое здание не будет идеально повторять то, что было раньше. Никто не согласен.

В общем, это отнимает слишком много времени в моей жизни. Я испытываю облегчение оттого, что лечу домой, в Бостон.