Воскресенье — один из самых одиноких дней в моей жизни. Я заставляю себя встать с кровати. Одеваюсь, умываюсь и выхожу в город. Гуляю и пью кофе, а когда возвращаюсь в квартиру, то совершаю ритуал приготовления вкусного позднего обеда. Съедаю половину того, что на тарелке, но больше не могу проглотить.

И тогда я думаю о профессоре Барклае.

Он постоянно в моих мыслях, несмотря ни на что. Мне следовало бы чувствовать себя неловко из-за вчерашнего вечера, но я не чувствую. Какие бы странности ни происходили между нами, они затмеваются воспоминаниями о его прикосновениях в коридоре, о его тоскующем взгляде, когда мы сидели вместе в его машине, и я умоляла его прекратить мои страдания.

«Я не могу», — сказал он.

Вот она.

Правда.

Какая бы сложная ситуация ни возникла между нами, по крайней мере, есть это.

В воскресенье вечером в дверь моей квартиры стучат. Я сажусь в постели и откладываю книгу, охваченная любопытством.

— Доставка, — раздается голос из коридора.

Чувствую облегчение. На секунду я подумала, что профессор Барклай пришел навестить меня, что, учитывая мое нынешнее состояние — удобная пижама, лицо без макияжа, взъерошенные волосы, — далеко не идеально.

Спешу открыть дверь, а с другой стороны стоит молодая женщина, нагруженная вещами. В одной руке у нее цветочная композиция, в другой — пакет с едой навынос из модного итальянского ресторана. У ее ног пакеты с продуктами настолько полные, что грозят рассыпаться.

Сначала она протягивает мне цветы. Ваза наполнена кремовыми георгинами, желто-оранжевыми хризантемами, розовыми садовыми розами, ягодами и пионами.

— О, спасибо! — торопливо ставлю композицию на обеденный стол, прежде чем вернуться за всем остальным. — Мне нужно расписаться или что-то еще?

Она качает головой.

— Нет. Все хорошо.

— Позвольте, я дам вам чаевые.

— Об этом уже позаботились, — уверяет она меня.

Верно.

— Вы знаете, от кого все это?

Она опускает взгляд на свой телефон, прокручивая приложение.

— Джонатан Барклай. Знаете такого?

Киваю и снова благодарю ее.

Я рада, что спросила, потому что нет ни открытки в цветах, ни записки. Здесь ужин на четверых и продукты, которых мне хватит больше, чем на неделю. Не уверена, что он сам все выбрал, но мне нравится все, что прислал Джонатан. Все свежеприготовленное. Есть багет и батон с семечками, а также домашний джем и сливочное масло. А также блюда, приготовленные шеф-поваром, которые я могу взять с собой на работу, и несколько лакомств: шоколадные батончики и мороженое, а еще печенье, от которого в моей квартире пахнет пекарней. Сначала я съедаю одно из них, прежде чем приступить к итальянской кухне. Мой голод возвращается с удвоенной силой.

Ем и смотрю на цветы, медленно поворачивая вазу по кругу. Это самая красивая вещь в квартире, и я уже готова поклясться очень хорошо о них заботиться, чтобы они простояли как можно дольше.

В понедельник и вторник Джонатана нет на работе.

Я знаю, потому что постоянно проверяю.

В его кабинете по-прежнему темно, и с каждой минутой я волнуюсь все больше.

Наконец, во вторник днем, я подслушиваю болтовню в комнате отдыха. Профессор Барклай и мистер Бэнкс последние два дня находятся в поместье Белл-Хейвен, осматривая имущество, а также встречаясь с представителями общества охраны природы.

Понятия не имею, вернется ли он в офис в среду, но не могу больше ждать, поэтому решаю найти другой способ увидеться с ним.

На самом деле это глупо и непродуманно. Хуже того, это граничит с преследованием. Вдобавок ко всему, мне придется взять больничный на работе, но, думаю, оно того стоит.

За годы, прошедшие с окончания Дартмута, профессор Барклай получил должность преподавателя в Массачусетском технологическом институте. Поскольку у меня, по общему признанию, нет личной жизни, и я, возможно, слегка одержима, то знаю, что он читает курс по утрам в среду, а это значит, он будет в кампусе, и я не могу устоять перед искушением снова увидеть его в этой роли.

Как и в Дартмуте, его занятия проходят в огромном лекционном зале, заполненном нетерпеливыми старшекурсниками и, вероятно, несколькими людьми вроде меня, которые пробираются тайком, чтобы понаблюдать за занятиями. Я достаточно легко сливаюсь с толпой. Не так давно я сама была студенткой, и, когда двери в аудиторию открываются, проскальзываю в толпу и занимаю место в заднем ряду, уютно устроившись в углу.

За несколько минут до начала занятия входит профессор Барклай и раскладывает свои вещи на маленьком столике перед входом. На сцене нет подиума, только большой экран, на который он будет проецировать свою лекцию. Он одет чуть более небрежно, чем обычно в офисе. Никакого пиджака, только светло-голубая рубашка с рукавами, закатанными до локтей, и темно-синие брюки. Серебристый циферблат его часов Patek Philippe на мгновение освещается, и меня охватывает волнение.

Знаю, о чем думают девочки в классе. Без сомнения, их мысли такие же грязные, как и мои. Я завидую, зная, что они могут сидеть здесь каждую неделю и смотреть на него так, как я смотрела в Дартмуте. Ну… те несколько недель, пока он меня не выгнал.

Улыбаюсь, глядя на свой блокнот, который взяла, чтобы не выделяться из толпы.

Его лекция посвящена инженерному проектированию древних сооружений — предмету, который я подробно изучала в аспирантуре. Мне кажется, что, если бы мне устроили импровизированную викторину, я бы справилась с материалом на отлично, но это неважно. Я здесь не для того, чтобы вести занятие, а просто чтобы понаблюдать. Я и забыла, насколько он хорош в этом, как держит аудиторию в плену, стоя на сцене и работая со слайдами.

Мне грустно, когда час истекает. Знаю, что не смогу прийти снова, если хочу сохранить свою должность в «Бэнкс и Барклай», поэтому, чтобы максимально использовать сегодняшний день, не спешу покинуть зал, а задерживаюсь. Класс начинает расходиться, но, как всегда, несколько студентов остаются, чтобы поговорить с профессором Барклаем. Представляю, о чем они с ним разговаривают, просят ли они его стать их научным руководителем или расспрашивают о встречах один на один, советах по карьере, о чем угодно, лишь бы привлечь его внимание. Симпатичная девушка в красном платье улыбается ему так, словно он — второе пришествие Христа, но вместо ревности испытываю только жалость. Я — это она.

Студенты стоят рядом, пока он собирает вещи. Вежливо отвечая на их вопросы, берет свой кожаный кейс и начинает пробираться по ближайшему ко мне проходу, и внезапно я чувствую себя легкой добычей.

Я предполагала, что он выйдет через боковую дверь так же, как и вошел.

Если сейчас встану и уйду, он увидит меня, поэтому пригибаюсь и смотрю в телефон, ожидая, когда он пройдет мимо, пока не понимаю, что он останавливается в конце моего ряда, загораживая мне выход.

Глава 21

Джонатан

Помимо отправки посылки в воскресенье вечером, последние несколько дней я держусь на расстоянии от Эмелии, давая ей время оправиться от событий уик-энда. Я не ожидал, что она придет ко мне.

Я привел ее в свой кабинет в кампусе, но не пригласил присесть. Дело не в том, чтобы чувствовать себя комфортно. Хотя я не совсем понимаю, зачем она пришла сюда, но точно знаю, что если бы она хотела просто поговорить, то могла найти меня в «Бэнкс и Барклай». Это больше похоже на игру, и поэтому я оцениваю своего соперника.

Ее наряд стильный, но чопорный. Короткое платье на пуговицах и балетки — воплощение нежности и юности. Макияж подчеркивает выступающие скулы и круглые глаза, глаза лани, и, конечно, губы накрашены, как всегда. Сегодня это красный цвет грешницы, но, кроме губ, ничто в одежде не намекает на ее планы. И все же я знаю, что она что-то замышляет. Она пришла сюда с намерением, и теперь стоит здесь, как будто убеждает себя в необходимости чего-то добиться.

Она делает шаг вперед и медленно обходит мой стол, проводя пальцем по краю, изучая пресс-папье, которое мне подарил Американский институт архитекторов — награда за достижения, прежде чем поднять его так, чтобы солнечный свет пробивался сквозь него, отбрасывая радугу на мое тело. Она смотрит на меня сверху пьянящим взглядом.