— Ее все знают, только назвать мало кто может, — улыбнулся я. — А знаешь, что это значит?

— Нет.

— Мы под театром музкомедии. И там сейчас или представление или репетиция!

Я посмотрел наверх — к люку тянулась длинная лестница. В какие-то моменты дождь из соседней трубы заглушал музыку, но как только мы стали подниматься, мелодия напомнила нас целиком и полностью.

— Господи… — Света замерла. — Как же красиво… неужели нужно оказаться в такой ситуации, чтобы понять это…

— Как только выкрутимся из этой заварушки, давай сходим… — я посмотрел на нее и улыбнулся.

Мелодия и правда дарила ощущение какого-то волшебства, которому по плечу не только все наши проблемы, но и передряги гораздо покруче. Она лилась свободно и плавно и в какой-то момент я подумал, что наверно только музыка может проникать сквозь пространство и время, сквозь измерения…

— Нет! — сказал я сам себе. — Только не это!

— Что?! — Света отвлекалась от своих мыслей и с тревогой посмотрела на меня.

— Я вдруг подумал, что эта музыка могла быть… из другого, из моего… измерения. Я часто ловлю себя на мысли… нет, я на самом деле слышу музыку, когда рядом нет никого оркестра, исполнителя и даже завалящей портативной колонки. А музыка есть. У тебя бывало такое?

Света нехотя кивнула.

— Ну вот. Будем надеяться, это все-таки ваш настоящий оркестр…

Я подлез под люк и аккуратно поднял его на сантиметр. На удивление люк легко поддался и теперь музыка ворвалась в подземелье целиком, до единой ноты. У меня даже голова закружилась.

В помещении было темно и… странно.

Я осторожно открыл крышку люка целиком и выполз наружу. Ничего не понятно. Музыка лилась откуда-то спереди, — перелив волнующей мелодии проникал в каждую клеточку и вибрировал. Я почувствовал, как по телу бегут мурашки. Оглянулся, — Света выползла вслед за мной. Ее глаза были похожи на глаза кота, попавшего в царство валерьянки.

Потом я различил ножки стульев и ноги, множество ног — мужских и женских. Мужские были в черных брюках и начищенных блестящих туфлях, а женские в туфельках — лодочках, босоножках, лоферах, слиперах — белых, бежевых, черных и салатовых; среди них, чуть сбоку — массивную нижнюю часть контрабаса, справа — большой барабан, стоящий на боку, — на его поверхности расползлось два темных пятна, куда ударял молоток, приводимый в действие ногой музыканта.

И теперь я понял — мы попали под сцену и смотрим сзади на оркестровую яму. Видимо, дают «Лебединое озеро», правда только теперь я понял, что музыка несколько иная, будто бы в аранжировке, что, впрочем, не делало ее хуже.

Вряд ли бы нас кто-то увидел из музыкантов — во-первых для этого нужно было нагнуться, во-вторых, услышать и в-третьих — отвлечься. Мало ли что там под сценой происходит.

Света знаком показала, — мол, что делать будем?

Я прошептал беззвучно:

— Наслаждаться музыкой.

Она поняла меня и без слов — мы легли на дощатый пол, лицом друг к другу — время вдруг растворилось, исчезло, все измерения — слились в одно и осталась только эта божественная музыка.

Пожалуй, ради такого момента стоило все это пережить — подумал я, падая и взмывая на чарующих волнах бессмертной музыки.

— Как же это прекрасно, — прошептала Света, глядя мне в глаза. Я ничего не ответил, все и так было ясно.

Мы не заметили, как представление окончилось — зал некоторое время сидел в тишине, а потом вдруг взорвался аплодисментами.

Оркестранты встали, поднялся и зал.

— Идем, надо выходить отсюда! — шепнул я Свете.

Мы задвигали локтями к углу сцены, выползли, я — первым, подал руку девушке, она последовала за мной. Я обернулся и поймал на себе удивленный взгляд молоденькой виолончелистки. Кажется, от удивления она едва не выронила свой инструмент и совсем забыла, что зрительный зал находится в другой стороне.

Однако удивилась, как мне показалось, она не тому, что двое неизвестных человек вдруг выползли из-под сцены. Она узнала меня. Скорее всего, потому что портрет Антона-2 публиковался на портале вместе с его статьями. А может быть, мое лицо уже украшало листовки с надписью «Их разыскивает полиция». Ничему в этом мире удивляться было нельзя.

Я поднес палец к губам и улыбнулся, стараясь выглядеть как можно более беззаботно.

Девушка застыла, потом едва заметно подмигнула и качнула головой. Как заговорщик. Я ответил ей признательным кивком.

— Поклонница? — Света уловила наши странные перемигивания.

Неужели ревнует?! — подумал я, но она тут же отмела мои подозрения:

— Правильно, что отвлек ее.

Мы быстро прошли вдоль стенки, задрапированной черной тканью и оказались возле зрительских рядов. Люди хлопали, улыбались, чувствовалось, что здесь они могут быть сами собой — может быть, только здесь и больше нигде. Отдушина.

Никто не обращал на нас внимания.

Я увидел дверь наверху и потянул Свету туда. Мы быстро поднялись по широким ступеням, возле самой двери обернулись — музыканты оркестра кланялись зрителям, девушка в белом вручала дирижеру цветы, — все это было так непохоже на то, что творилось снаружи.

В фойе театра я увидел небольшое кафе. Мы посмотрели на него одновременно.

— Как же я проголодалась, — сказала Света.

Я судорожно сглотнул.

Света достала из кармана карточку, потом сунула ее назад.

— Отследят.

Из наличных у нее нашлось двести рублей и у меня какая-то завалящая сотка — причем сотка из моего мира. Я понятия не имел, пройдет ли она здесь.

Мы взяли два чебурека и один стаканчик кофе — на большее не хватило. Меня разбирал смех. Мы были похожи на двух нашкодивших подростков. Мало того, что я подсунул неизвестно какую купюру (продавщица даже не взглянула на нее), так еще и денег не хватало на самое элементарное.

Однако более вкусного чебурека я давно не ел. Пережевывая ароматную булку с мясом, я вдруг заметил в дальнем конце фойе двух людей в серой форме. Сердце ушло в пятки. Зрители? Ищейки? Все могло быть.

Света стояла спиной к ним, и я едва уловимым движением головы подал ей знак.

Еще одно мгновение и патруль направился в нашу сторону.

Нужно было что-то делать.

— Они идут сюда. Двое, — сказал я, прикрывая рот чебуреком.

— Стой. Не двигайся. Дай сюда чебурек.

Я протянул ей свою еду и в тот же миг невесть откуда взявшиеся наручники защелкнулись на моих запястьях.

— Эй! — вырвалось у меня.

— Молодые люди… ваши документы, — раздался в тот же миг требовательный голос.

Я успел разглядеть их — это были обычные полицейские, но кто их знает…

Света медленно повернулась. Лицо ее было жестким, даже злым. Я ее никогда такой не видел.

На мгновение в ее руке показалась красная книжица — я даже не заметил, откуда и когда она достала ее.

Парни опешили.

— Чайка, — сказал один.

— Чайка, — повторил второй.

— Извините, но мы… должны…

— Здесь проводится спецоперация, немедленно покиньте театр, — как робот произнесла Света.

У меня в животе противно заурчало.

Они увидели наручники, вместо книжицы в ее руке сверкнул черный пистолет.

— Быстро… — прошипела она.

Господи, с этой девочкой я ходил в один детский сад, — подумал я. — Ради нее я разобрал те самые часы, которые сейчас блестели на ее руке. Вот так провидение! Вот так реальность!

Полицейские переглянулись.

— Так точно, товарищ капитан! — сказал вдруг один из них. — Извините за…

Я не расслышал, за что именно, потому что парни поспешили резко скрыться из виду.

Когда они зашли за стенку, Света перегнулась через прилавок и скомандовала:

— Работает «Чайка». Мне нужен ваш телефон. Вам его вернут после окончания спецоперации.

— Да, конечно… — продавец похлопала себя по карманам. — А… рабочий подойдет?

— Даже еще лучше.

Девушка взяла с прилавка смартфон с треснувшим экраном и протянула Свете.

— Какой код?

— 2215.

— Отлично. Видели тех двух полицейских? Никому, в том числе и полиции запрещается сообщать, что ваш телефон реквизирован Чайкой. Ясно? Мы расследуем укрывание цифровой болезни среди полицейских.