Но достичь дна Безмолвной Бездны мне было не суждено. Очевидно, я еще недостаточно нагрешил, чтобы отправиться к тиллам. А может быть, Драконы просто решили воспользоваться случаем и хорошенько припугнуть непутевого хрониста, дабы вразумить на будущее. А что может понять покойник? Вот и вышибли в Видимый мир. Хотя ведь Девятерым нет дела до людей и поступков их…

Так или иначе, но я не умер. Даже боль, утомившись, вся уползла в левое плечо и лениво обвилась вокруг. Если ее не тревожить, то и ничего, терпеть можно.

Какое это все-таки блаженство, когда боль отпускает!

Но было в моем возвращении в мир чувств и ощущений еще кое-что получше. Я лежал, закрыв глаза, голова моя покоилась на теплых коленях Герды, и нежные пальцы ее гладили лицо, волосы.

– Ларс, ты только не умирай, ладно? Ты не бойся, я тебя отсюда вытащу. А иначе сама здесь останусь. Вот просто лягу рядом с тобой, и все. Без тебя мне никак нельзя, честно. Ни жить не хочется, ничего. Я тебя люблю. Я, безродная приютская девчонка, люблю вурда. Так хочется тебя обнять, но тогда я уже никогда не смогу разомкнуть руки. Милый, милый… Я глупая, я всегда говорю то, что думаю.

Я ощутил дыхание Герды на переносице. Затем прикосновение теплых губ. Будто при жизни на Острова Радости попал… Я невольно расплылся в радостной улыбке и…

– Ларс Къоль! Ах ты… – теперь Герда спихнула меня с колен, схватила за грудки и трясла без всякой нежности. – Чтоб тебе провалиться! Немедленно открой глаза, фунс! Придурок! Вурд!

Вот и пойми эту прелесть. То в любви признается, то чуть ли не в драку лезет.

– Ну все, все, хватит!

Пытаюсь сесть, но меня сильно ведет влево. Рука словно чугунная балка. Привалился к теплому плечу Герды, позволил себе посидеть минуты три так, не открывая глаз. Не то чтоб был настолько слаб, но полагается же раненому хоть какое-то утешение. Моя радость замерла, словно вязаная игрушка, только сердечко ее – я слышал – стучало часто-часто.

Но как бы ни было приятно сидеть вот так, а надо подниматься и что-то делать. Иначе сбудутся слова моей ведьмочки, помрем мы тут вместе. А этого не хочется. Даже вместе с Гердой. Вернее, когда вместе с ней, помирать тем более не хочется.

Понадежнее упершись ладонью в пол, я отстранился от Герды. Наконец смог открыть глаза. И не увидел ничего.

Рука судорожно дернулась к лицу. Неужели по-настоящему…

– У меня фонарь есть, – гордо заявила из темноты Герда. – Я его ремешком к запястью привязала. Правда, он погас…

– Ничего, давай его сюда.

А Оле еще спрашивал, подозрительно принюхиваясь, зачем я всюду таскаю с собой огниво.

Столкнувшись несколько раз в темноте лбами, локтями и коленями, мы наконец приблизили фонарь к огниву. Я уже примерялся, как высечь искру одной рукой, но вовремя остановился.

– Герда, а где мы?

– Мы – не знаю, а эти сюда точно не доберутся, даже если увидят свет. Ну что ты так долго копаешься? Давай я зажгу.

Горючий кристалл вспыхнул сразу, озарив светом личико Герды. То ли тени по нему скользили, то ли она опять в чем-то перемазалась. Лучшее зрелище из всех, сотворенных Драконами для этого мира.

А что тут еще хорошего?

Фонарь давал не много света, но и пещерка, где мы оказались, была невелика. Именно пещерка, с неровными каменными стенами и полом, никаких статуй, скамеек, колонн и прочих признаков храма. В стенах темнеют проемы ходов. Хитрый зверь мог бы устроить здесь свое жилье.

– Герда, храм-то хоть в какой стороне?

– Вон там, – махнула она рукой по направлению одной из дыр в стене.

Похоже, Гест Гастис и Гида куда-то ушли, а смелая девушка, пользуясь их отсутствием, затащила меня сюда, словно мышка корку сыра в нору. Но не в ловушке ли мы?

– Баккен научил меня отличать сквозные ходы.

Баккен? Не помню среди горных кланов такого. Или это имя? Странное. Когда и где мог он успеть научить приютскую девочку отличать сквозные ходы в подземельях? И почему…

– Стоп! Сама-то ты как здесь оказалась?

Герда потупилась.

– Я бежала, но там двое… Я от них в боковой ход. Там невысоко, версе два с небольшим, наверное, и желоб такой пологий. Как с горки съехала. А потом ход загибается, вот так, – показала ладошкой.

Я знаю такие ходы-крючки. В горах их предостаточно, бывалые рудознатцы показывают новичкам, но лишь для того, чтобы те знали, что в чреве гор существует и такое. Пользы от этих загогулин никакой, даже спустив вниз фонарь на веревке, нельзя разглядеть, что там, и лезть в эту фунсову дырку придет в голову разве что пещерному полозу. Но вот пригодилась однако.

– Надо выбираться отсюда! – Герда вскочила на ноги и, высоко подняв фонарь, принялась осматривать проемы. – Этот коридор ведет в храм. По этому я пришла, там наверх забраться трудно, а у тебя к тому же рука болит. Этот слишком тесный. Этот приведет в тупик. Вот! Сюда!

На мой взгляд выбранная Гердой дыра ничем не отличалась от всех прочих, но надо же было куда-то идти.

Герда оказалась очень запасливой мышкой. Вместе с моим бесчувственным телом она затащила в пещерку и мое оружие.

Острие шпаги было темным. Я не то чтобы разглядел, скорее знал это. Боль злорадно куснула плечо. Но я все-таки взялся за эфес. Само по себе оружие ни в чем не виновато, а эту шпагу подарил мне отец.

Длинным клинком в узких подземных переходах много не навоюешь, но не вечно же мы будем изображать фриттов в норе.

Страха, что мы навсегда останемся в подземелье, не было. Только в самом Гехте есть как минимум четыре выхода на поверхность. В самом крайнем случае мы можем вернуться и попробовать пробиться к лестнице через храм. Не будет же вся банда сидеть там постоянно.

Куда идти, определяла Герда. Выискивая ей одной лишь ведомые знаки, она не пропускала ни одного проема, ниши или дыры, тщательно осматривала даже явные шкуродеры, в которые разве что только сквозняк устремится без опаски застрять. Герда заглядывала под темные своды, светила фонарем, вскрикивала и прислушивалась к эху, прижималась щекой к стене, ощупывала ступени лестниц. Одни пути принимала или отвергала сразу, возле других подолгу стояла в раздумье, но – будь я проклят! – мы все время поднимались наверх. Все гуще и обширней становились на стенах пятна светящейся плесени, вся ярче был их цвет. Местами длинные, похожие на щетку отростки шевелились – это копошились в них ядовитые мокрицы. Я предупредил Герду, чтобы не вздумала прикасаться к ним, подняла воротник кофты и прикрыла ладони концами шали, и сам поплотнее обмотал горло шарфом. Даже маленькая капля слизи, покрывающей тела мокриц, попав на кожу человека, вызывает ползучую язву, болезненную и долго незаживающую. На нижних уровнях мокрицы не водятся.

Я не знаю, сколько мы шли темными коридорами. Под землей время ощущается иначе, чем на поверхности. Наверху много подсказок. Достаточно прислушаться к звону колокола на Часовой башне, выйти на улицу или просто взглянуть в окно, чтобы понять, сколько часов прошло после восхода. Но в неизменной темноте подземных коридоров, куда никогда не проникает свет солнца и луны, невозможно узнать, какое сейчас время суток. Я несколько раз доставал из кармана и подносил к фонарю часы, но так и не смог понять, время дня или ночи они показывают. Сколько часов или минут провели мы возле подземного храма?

Рудознатцы в горе определяют сроки по тому, как превращается в пепел горючий кристалл в лампе, на нем даже делают специальные пометки, но мы не подумали об этом вовремя. Да и не смог бы я разметить светоч должным образом, родичи рассказывали мне обо всяких горняцких премудростях, но никогда не учили им.

Мы не останавливались. Шли. Отдохнем уже наверху, когда расскажем о новой опасности. Кто бы ни собирался в подземном храме под водительством Геста Гастиса и Гиды, цели у них вряд ли благие. Ножи-убийцы и статуя хищного Дракона тому свидетельством.