Слова рассыпались, как бусины с порванной нитки. Не сказать, сделать. Но так, чтобы не обидеть саму Герду. Как бы спасло дело честное кольцо Хустри, которое можно просто молча надеть на палец. Вот ведь идиот, чуть ли не в храм собирался в ближайшее время девушку вести, а к ювелиру заглянуть так и не удосужился.

Взгляд растерянно метался по комнате и натолкнулся на гриф гитары, скромно прислонившейся к книжному шкафу.

– Герда, а хочешь, я сыграю для тебя?

– Для? Ме? Ня?

С тем же эффектом я мог предложить достать с неба Перстень Драконов или украсть королевскую корону. Приютскую девочку ошарашил не смысл предложения, а желание сделать что-то для нее.

– Да, Герда, для тебя.

Если бы сейчас порвалась струна, или гитара оказалась ненастроенной, не знаю, чтобы со мной сделалось. Помер бы на месте, не иначе. Но все было хорошо, и я даже умудрился ни разу не напутать ни со струнами, ни с ритмом, и ничего не забыть.

А «Красивое небо» вещь воистину бесподобная.

Глава 8

Караван идет медленно. Как бы ни спешили купцы преодолеть Белое Поле до того, как тракты поплывут, но погонять кхарнов никто не будет. А те словно понимают это и копыта переставлять особо не торопятся. Недаром же говорят: пока тягловый доберется, скаковой сбегает и вернется.

Скаковым кхарнам рядом с тягловыми скучно, бег не тот. Но отрываться от каравана нельзя, вот и приходится всадникам болтаться от передних саней к хвостовым и обратно. Дурацкое занятие. Поэтому умные люди устроились на санях, вручив мне уздечки своих скакунов. Один лохматый бык под седлом, два в поводу – держите кхарнокрада, люди добрые!

В очередной раз добравшись до хвоста каравана, я пропустил вперед последние сани, пересек накатанный тракт и вернулся к нашим.

Герда деловито избавлялась от многочисленных платков и шалей, которыми Гудрун укутала ее перед дорогой. Борьба шла с переменным успехом, сейчас теплые вещи брали верх во всех смыслах – из растрепанного кома торчали только башмаки Герды. Оле, развалившись на каких-то тюках, нахально дрых. Хельга беседовала о чем-то с Гестом Гастисом, между прочим, тоже едущем на кхарне, только по другую сторону саней.

Сестра словно сама всю жизнь водила караваны, так уверенно, на равных разговаривала она с купцами и даже уже успела отдать пару распоряжений.

– Серьезная женщина! – уважительно пробормотал, глядя на нее, какой-то старик.

Это точно. А о чем она толкует с Гестом?

– Хеск Гастис говорит, что через пару часов мы будем в Къольхейме, – повернулась ко мне сестра. – Оставим Герду родичам и сегодня же назад, до темноты надо вернуться.

– Хельга, а может быть…

– Нет, – сестрица лишила меня надежды, даже не дослушав. – Летом каждый день важен. Заночуем в Къольхейме, а к утру тракт раскиснет. Что тогда, четыре месяца сидеть в замке?

Хельга права, не поспоришь. Лето почему-то щадит дальние просторы Белого Поля, но тракты чуть ли не за сутки превращает в жидкое холодное месиво. Кхарны скользят и падают, полозья саней увязают. Ни один нормальный человек в это безобразие не полезет. И начаться таяние снегов может в любое утро, этого не предугадаешь. Эх, все-таки как жаль…

– Не переживай, – улыбнулась сестра. – Так или иначе, а несколько часов дома у нас будет.

Хельга снова повернулась к Гесту. Уверен, что если существует хоть один способ не гнать кхарнов, но при этом добраться до Къольхейма быстрее, хесса Къоль его вызнает и уговорит караванщика применить.

Два часа, два часа… Хорошее время. Чем бы заняться? Герда уже избавилась от лишних оберток и с интересом поглядывает по сторонам. Чем бесцельно шнырять вдоль каравана с двумя кхарнами в поводу, поучу-ка я лучше хорошую девушку ездить верхом…

– Кочевники!

Никто не знает, где и как живут эти люди, приходящие из глубин Белого Поля. Никто не бывал в их землях, даже в рабстве там не жил, потому что невольников они не берут. Словно тучи, гонимые ветром, налетают кочевники на Фимбульветер, убивают людей, грабят замки и города, сжигают все, что не могут унести с собой. Лохматые, облаченные в меховую одежду, верхом на нечесаных кхарнах, они настолько непохожи на нас, что свидетели первых набегов не верили, что им противостоят люди, а не нежить.

Никто не может говорить с ними. Идущие на разбой кочевники визжат и вопят, взятые в плен – молчат, как холодные камни.

Никогда нельзя знать заранее, в какое время придет орда. Кочевники могут устроить несколько набегов в одну зиму или не показываться много лет. Дозорные на башнях сторожевых городков и замков вурдов зорко следят за Белым Полем, но иногда, скрытые метелью или туманом, набежчики пробираются вглубь земли Фимбульветер.

– Все в снег! – Гест Гастис мечется среди замерших людей, завороженно глядящих на приближающихся кочевников. – Кхарнов кругом! Кто с оружием, во внешнее кольцо! Остальные за быков!

Купцы, кхарнари и стражники крепко знают, что и как надлежит им делать. Но надо позаботиться и о примкнувших к каравану горожанах. Растерянные, испуганные люди топчутся на месте или бестолково мечутся, мешая всем. Неспособных сражаться сгоняют, как куриц, покрикивая и размахивая руками, за сани, которые наскоро поставили кругом. Сейчас не до вежливости. Какую-то девушку, замершую столбом, Хельга просто уронила.

– Ложитесь! Ближе друг к другу! Прижимайтесь к земле! Они будут бросать арканы!

Кхарнари пригибают книзу рогатые головы быков и держат наготове тяжелые острые ножи – если набросят веревку, сразу перерубить.

Я знаю это, но не вижу. Распластавшись на снегу, торопливо тяну из чехла ружье. Слева валится Оле, за ним Хельга. Справа парень из караванной охраны, с роскошной аркебузой. Дальше оглядываться некогда, но и без того известно, что сейчас вокруг саней и кхарнов вжимаются в снег, готовят оружие люди, умеющие стрелять. Нет, не так. Способные выстрелить. Охранники, купцы, отправившиеся с караваном горожане. Отличные стрелки и те, кто может лишь, зажмурившись и отвернувшись, дернуть курок. Когда орда валит лавой, нет времени выбирать и выцеливать, но сплошной огонь может ее остановить. Каждый выстрел важен. Нажать на курок, сунуть, не глядя, ружье назад, заряжающим, принять снаряженное оружие. Умудриться при передаче не пальнуть по своим.

Дети караванщиков, те, кому еще не хватает сил, чтобы справиться с тяжелым ружьем, но достаточно уменья, чтобы быстро перезаряжать поданное оружие, залегли позади стрелков. Пороховые рожки и сумки с пулями держат наготове.

– Не стрелять, пока на нас не попрут! Беречь заряды!

Кочевники попались бывалые. Под пули дуром не лезли, а с визгом и улюлюканьем носились вокруг, не приближаясь на расстояние прицельного выстрела. Трудно попасть в мельтешащую, раскачивающуюся цель, когда лежишь, прижавшись к земле, не смея поднять головы. Рано или поздно у кого-нибудь не выдержат нервы, он вскочит, вскинет ружье… Кочевники перемещаются вопреки законам нашего мира. Только что набежчик маячил размазанной кляксой где-то у горизонта, и вдруг оказывается совсем рядом, свистит раскручиваемый аркан… Если на схваченного колючей петлей бедолагу не успеют навалиться товарищи, не перережут веревку, несчастного уволокут в Белое Поле. Лучше не знать, что сделают с ним там.

Если бы кто-то смог подняться вверх, оседлать тучу и взглянуть с нее на Белое Поле, то мы, вжимающиеся в снег защитники каравана, наверняка показались бы ему похожими на расходящиеся во все стороны лучи геральдического солнца. Пальцы стынут на ружейной скобе. Сколько времени уже прошло? Кочевники голосят, как проклятые у тиллов в жаровне. Нас этими криками пугают или себя подбадривают? Вооруженные луками, они не стреляют. Боятся повредить кхарнов, ценную добычу. А по поводу залегших людей можно не беспокоиться. Сами в этих снегах померзнем. Кочевники вон в шубах, верхами… Даже если отобьемся, все равно вряд ли сможем вернуться в Гехт, где-нибудь наскочим на всю орду. Не могут же идти в набег всего несколько десятков всадников…