Один конец шарфа я плотно намотал на руку, другой едва прихватил пальцами. Никаких фокусов. Это клинком, просто умело вертя его перед собой, можно создать непробиваемую защиту. Ткань, чтобы обмануть сталь, должна висеть как можно свободнее.

Нападающие действовали слаженно и умело. Не стали лезть разом, мешая друг другу. Один встал чуть позади другого, перекидывая нож из ладони в ладонь. Мне придется следить и за этим мельтешением. Убийца будто играет, дразнится, но в нужный момент нож окажется в той руке, которой удобно будет нанести удар.

Сейчас полагалось бы орать благим матом, призывая патруль, но крик всегда сбивает мне дыхание, а бандиты, тоже понимая что к чему, орудовали молча, без воплей и ругани.

Первый выпад я почти пропустил, пришлось отпихивать нож обмотанной вязанкой ладонью. Соратник нападающего тут же сунулся вперед, я уклонился, хлестнув его по роже отпущенным концом шерстяной полоски.

Сделав шаг в сторону, я снова ухватил шарф, чуть растянув, поймал на него лезвие и увел в сторону. И едва не получил в глаз два пальца отточенной стали со стороны, с которой не ждал. Второй злодей не только перекидывал нож из руки в руку, но и сам перемещался за спиной приятеля. Неудобно бить из-за плеча, а то наши танцы сейчас бы и закончились. Скоро злодеи поймают ритм и просто загонят меня на подставленный нож.

А первый убийца опять замахивался, метя ударить под ключицу.

Выставив вперед правую ногу, я согнул колено, и как мог глубоко нырнул под нож. Набросил шарф на руку врага и, скрестив запястья, откинулся, почти упал назад. Неуклюжая петля могла застрять или соскользнуть, но верный мой шарфик зацепил нож и выдернул его из ладони убийцы. Нож упал в снег, но некогда было смотреть куда – потеряв равновесие, враг валился на меня. Толкнув его ладонями в грудь, я отскочил, распрямился и тут снова увидел ее.

Девчонка, недавно удиравшая от громил, стояла, раскрасневшаяся и гневная, вздымая снятый с ноги башмак. Рядом стража вязала второго убивца.

– Помоги-ка! – уцепившись за мой локоть спасенная-спасительница принялась обуваться. Вязаный башмак на толстой кожаной подошве. Гудрун носит такие и топает как упряжка кхарнов. Да, невелико удовольствие получить этой обувкой по кумполу.

Подошел вразвалочку Оле. Выудил нож из сугроба и, распрямляясь, свободной рукой быстро отвесил мне подзатыльник.

– Без оружия сам не лезь! Вот она, – указал на девчонку, – все правильно сделала: побежала и позвала. Как и пристало мирному горожанину. Горожанке. Так, ребята, этих, – показал на увязанных как колбасы убивцев, – в каталажку. Я скоро от метельщика вернусь, разберемся. Ларс и вы, хесса, – у девчонки глаза как кхарновы подковы, – тоже приходите. Все, тронулись.

Девица наконец обулась и отпустила мой локоть.

– Родитель твой? – спросила она, кивнув вслед удаляющемуся Оле.

– Нет. Сват… Шурин… В общем, муж сестры.

– Значит, зять. Сестре кланяйся.

И пошла по проулку не оглядываясь, только рыжая юбка лисьим хвостом заметала следы.

В караулку я заявился раньше назначенного срока. Очень уж хотелось поскорее окончательно разобраться с событиями сегодняшнего дня, записать что-то, достойное внимания, в хронику и не думать, не вспоминать больше об этом.

Хельга и Оле пришли еще раньше меня. Сестра сидела на стуле в любимой позе: левая нога на скамеечке, локти уперты в поднятое колено, подбородок на сцепленных пальцах. Сван расхаживал из угла в угол, посещения капитана удостаивались все четыре.

– Напились в кабаке до потери облика, – вещал Оле, – выползли на улицу, там к девчонке пристали, ублажить решили без ее согласия.

– Так, а где эти паскудники теперь?

– В укупорке сидят. Тебе-то они зачем?

– Сама хочу пообщаться.

– Хельга, Хельга, какая же ты, однако, мстительная. Капрал Михель Мерк тоже жаждет крови этих фунсов, у него дочка на выданье. Да влепят им за поножовщину по полной, никуда не денутся. А если эта девица появится хотя бы на суде, так им еще за покушение на честь добавят.

– Все кабаки на Пятке, так? Сколько оттуда до Верхнего Города?

– Час с лишним. Пьяному дольше.

– Именно что пьяному. Который то шагу ровно ступить не может, то гонится за молодой шустрой девушкой. И на всем пути от Пятки до Верхнего Города не встречает ни одного патруля. Оле, мне не нравится, что произошло, и я хочу…

– А еще ты не доверяешь дознанию, проведенному по пути от места преступления до каталажки. Ох, ох, на ком я женился.

– К преступлениям и их раскрытию это не имеет никакого отношения. Но я тоже тебя люблю.

Вот так. На службе сестра со своим благоверным могут лаяться как угодно, но на отношение их друг к другу это нисколько не влияет.

– Оле, приведешь?

– Ну не Михелю же поручать.

Когда Оле проходил мимо Хельги, она не глядя протянула руку. А Сван уже делал навстречу тот же жест. Зацепились согнутыми указательными пальцами, подержались и отпустили. Такая привычка появилась у них прошлой зимой, когда Оле стал наконец женихом Хельги. И я ни разу не видел, чтобы их руки не встретились.

Хельга двумя перстами приподняла за рукоять один из лежащих на столе знакомых ножей. Хоп! – и удерживает его уже за лезвие. Раз! Рукоять легла в ладонь обратным хватом.

– Ларс, ты давно знаком с этой девушкой?

– Спрашиваешь как сестра или как прознатчик?

– Ты знаешь.

– Сегодня утром впервые увидел. У дома Кори действительно была хлына?

– Доктор Трюг говорит, что обычным оружием таких ран не нанести.

Теперь и я вслед за сестрой могу сказать «Мне это не нравится».

– Хельга, а хлына на людей часто нападает? Не то, что «берегись ночью один ходить», а чтобы точно говорили, где, кого схватила, ну, понимаешь, имена… Торгрим при мне ни разу ничего подобного не записывал. Может, раньше было, тебе ничего не рассказывал?

Сестра нахмурилась.

– Имена… Не помню. Я сегодня в первый раз увидела, что она может натворить. В Университете младших стращали, но никогда не говорили ничего конкретного. Но про хлыну все знают, рассказывают.

– Про Догадливого Нильса и его ответы королевской дочери тоже все знают. Только нет у Хрольва Ясного ни предка такого, ни родича.

– Ларс, раны от когтей горгульи я теперь узнаю безошибочно.

– Да я не о том! Хотя и об этом тоже. Все думали, что они не принадлежат нашему миру…

– А про хлыну думают, что она есть, а на самом деле нет?

– Слушай, Хельга, а может она один раз наедается, а потом на двадцать лет в спячку впадает?

– Фунс ее знает. Ларс, ты ж наверняка хроники смотреть будешь. Скажешь, если найдешь чего-нибудь. Или не найдешь.

– Надо еще старого Пера спросить. Он же дольше всех в городе живет, должен знать. Я пойду?

– Иди, хронист, иди.

Заметки на полях

Вошедший в комнату Оле тяжело опустился на табурет.

– Плохие дела, Хельга.

– Что случилось?

– Не допросишь ты их уже. В камере лежанки стоят каменные, ну ты знаешь. Они с одной тюфяк сняли и с двух сторон об углы. Холодные уже. Крови натекло, много…

Нож, вывернувшись из пальцев Хельги, упал на стол, ударившись о лезвие другого. Звук был совсем тихий, но главный прознатчик Гехта и капитан стражи невольно взглянули на ножи. Совсем обычные, с широким лезвием и ухватистой рукоятью, годные и в доме, и в дороге, кузнецы продают такие не спрашивая, зачем понадобился. Только у обоих на рукоятях прямо под странным отверстием на перекрестье вырезано изображение дракона.

Глава 3

Посреди двора Оле Сван плясал с двумя клинками. Он то двигался медленно, словно нехотя, и стражнические палаши замирали в его руках, а то вдруг начинал стремительно вертеться, подскакивать, припадать к земле, и острые боевые клинки сходились и расходились, мелькали в опасной близости от обнаженного торса Свана, хищно устремлялись вперед, неся гибель воображаемому противнику. Они не казались чем-то самостоятельным, отдельным от Оле, нет, они принадлежали его телу как… как когти Дракона, черного воина Троппера или беспощадного Дода. И потому, наверное, было в пляске Свана нечто нечеловеческое, запретное, пугающее и завораживающее.