– Да, логово. И сидят два барбоса. А остальное со времен Торгрима не изменилось. Ты в память об учителе не прибираешься?

– Нет, чтобы враги ничего ценного не нашли и не похитили. Кирас, тобой утерянных, здесь нет.

– Не подкусывай старшего. Давно вся амуниция найдена и сдана. Твоя, кстати, тоже. Ты хоть знаешь, что в городе делается, хронист?

– Нет, никто еще ничего не рассказывал.

– Хельга вчера говорила. Но слушал ее, похоже, только я. Ты в это время размахивал руками перед Гердой. Герой… Одна мелочь перед другой выделывается. А в Гехте тем временем хлына лютует. Двух девчонок загрызла, на одну покусилась.

– Как покусилась? – растерянно спросил я.

– А так, что пакость эта теперь в окна пролезает. Да так ловко, что задвижки открывать выучилась. Коготь, что ли, в щелку просовывает… А в последний раз к Фриде Кел полезла.

– Это к той, которую родители за кузнеца замуж выдавать не хотят? К лавочниковой дочке?

– К ней. А Бьерн Хальс у нее под окнами днем и ночью торчит. И видит славный мастер в свете луны, что к окну его любимой какая-то нечисть с крыши свешивается. Тут уж не до приличий, на всю улицу заорал, чуть сам на стенку не полез.

– Поймали хлыну?

– Как? На все крыши засады не воткнешь. Хельга уже готова сама за чудищем с арбалетом бегать. Можем мы такое допустить?

– Нет…

– Именно что. Хельга у нас умная, так пусть думает. Гнать и хватать мое дело. А ты давай хроники шерсти, с людьми поговори, особливо со стариками. Они знают много, и времени, чтобы по сторонам смотреть, у них предостаточно. К деду этому твоему на башню слазай – как он оберегается. Повадки этой твари мне знать надо, повадки!

– Хорошо. Странно как-то, почему хлына не напала на Бьерна Хальса?

– Кузнец сильный, – задумчиво сказал Оле. – Как даст…

Я представил могучего молотобойца, одним ударом повергающего костлявую хлыну. Всякое разумное существо поостережется связываться со здоровенным детиной, предпочтет напасть на слабую девушку. Вдоволь покорячившись на крыше, подобравшись к окну и сообразив, как открыть его снаружи.

– Оле, хлына не должна охотиться в домах.

– Да кому сейчас какое дело, что она должна, а что нет. Пусть эта тварь хоть совсем спятила или упилась зеленым пивом, что-то она всегда делает одинаково. Узнав, что и как, можно вычислить ее след, а еще лучше – логово.

– Если она вообще существует, – задумчиво протянул я, вспомнив давнишний разговор с Хельгой.

– Думаешь, не чудище вовсе лютует? – перегнувшись через стол, Оле крепко схватил меня за пуговицу. – Нет, Ларс, нежить это, нелюдь, хоть бы и на двух ногах, о двух руках, одной голове и шкура гладкая, мягкая. И я эту тварь поймаю. И башку откручу. Плевать, до колен у нее клыки или обычные. Ты только найди про нее, Ларс, все равно что, хоть сказку, хоть пугалку. Найди, слышишь? А Хельга уже сообразит, что дальше. Сестра у тебя умная, ей только кончик ниточки дай, а она ужо всю плетенку по узелку распутает. А потом и моя очередь придет. Каждому свое дело делать. Найди, Ларс…

Оле повторял эти слова как заклинание. Сильно испугало бравого капитана видение Хельги, с арбалетом наперевес гоняющейся за нежитью и преступниками. Как же я его понимаю.

Когда Сван уже занес ногу над порогом, я окликнул его:

– Оле, а с Фридой-то что?

– Да что ей сделается! Замуж выходит, за кузнеца. Согласились родители.

Снова страницы, страницы, страницы. Чернила черные, чернила красные, золотые вставки. Переплеты тканевые и кожаные, тисненые, гладкие. Надо, кстати, следить, куда кладу просмотренные летописи, а то сам не замечу, как окажусь узником, замурованным в башне. Разрушить ее не составит труда, но больно уж муторно собирать потом и сортировать рассыпавшиеся книги.

– Здравствуй, Ларс.

Стоя на пороге, Герда изумленно оглядывалась.

– Ну ты закопался. Прямо хоть Вестри проси тебя найти.

Сделав два осторожных шажка по свободному пока участку пола, Герда остановилась, почтительно разглядывая тома хроники.

– Сколько… истории… Когда книги стоят на полках, непонятно, что их так много. А что ты делаешь?

– Ищу упоминания о хлыне.

Сказал про чудище, и сразу словно пригоршню снега за шиворот сунули. Даже радость от лицезрения Герды потускнела. Хельга же запретила ей ходить по городу одной!

– Герда! Ты как здесь оказалась?

– Ну как… Открыла дверь и пошла. Знаю ведь, где ратуша.

– А кому велено было дома сидеть и без крайней необходимости не высовываться?

– Но я ж не просто так шляюсь! Гудрун говорит, что вы все по целым дням бегаете, а поесть забываете. Вот, я тебе принесла, – Герда вытащила из кармана передника завернутый в салфетку пирожок.

Улыбается и смотрит глазищами своими, а в них словно сполохи полночные играют. Ну как можно такую не любить, сердиться на нее?

– Спасибо. Ты бы все-таки не ходила одна, опасно.

– Почему одна? Со мной Вестри ходит.

– Но сейчас он вот, здесь сидит.

– Значит, сейчас вы оба меня охраняете.

Ну что за девчонка! Я ей слово, она мне десять.

– Ведьму вообще переговорить трудно, – успокаивающе заявила Герда, устраиваясь в кресле для посетителей. – Ну, что тут у тебя? Объясни, что и как, и я тебе помогу. Вдвоем мы быстро все сделаем. А то ведь и не поговорили толком еще.

Вчера я два часа рассказывал Герде о Белом Поле, пока от усталости не начал нести околесицу, и старшие ни шуганули меня спать. Разве ж этого хватит?

– Ларс, а кто такой Гейрред Хед?

– Не знаю. Горожанин какой-нибудь. Что про него написано?

– Что он бил кхарна, его арестовали и странные смерти в городе сразу прекратились. Вот, посмотри, – Герда пододвинула мне памятный том хроники в сером переплете. Тот самый, из которого были вырезаны страницы.

Запись была сделана рукой Орма Бъольта, ушедшего хрониста.

«Одиннадцатый год правления Альбериха I Непоседливого, 15-й день весны. Гейрред Хед бил на улице кхарна. Добрые горожане отвели негодяя в Палату Истины.

С этого дня странные смерти в Гехте прекратились».

Герда ошиблась, объединив два события. Но это случилось бы с любым человеком, не занимающимся летописями. У самого края страницы темнело большое жирное пятно. Изготовитель пергамента в чем-то сплоховал, вот и получилось место, на которое чернила никак не ложатся. Орма Бъольта в тот день, видимо, обуяла великая скаредность, и он начал абзац, нисколько не отступив от негодного места.

Я хотел сказать об этом Герде, но мою радость качество пергамента интересовало меньше всего.

– Подлость какая, бить кхарна! – сердито проворчала она. – Он что, с ума сошел, этот Гейрред Хед? Что с ним самим сделали?

– В тюрьму посадили, наверное. Или отдали целителям Леге, в приют умалишенных, может быть, действительно спятил. Это надо смотреть в архивах суда.

– А отвели его куда? Эта Палата Истины – что такое?

– В караулку его отвели, к стражникам. А те – в каталажку. Но это мы можем так между собой говорить. А в документах все это, включая казармы и Хельгин «насест», именуется Палатой Истины.

– А суд к ней не относится?

– Относится, но у него свои архивы.

– Тогда пойдем поищем. Не успокоюсь, пока не узнаю, что этому гаду влепили. Подлость какая, бить того, кто сдачи дать не может!

Моя радость разгневалась не на шутку.

– Герда, столько лет прошло! Этот Гейрред помер давно или сейчас в лед налаживается.

– Все равно, – уперлась зеленоглазая умница. – Человек, способный обидеть кхарна, или собаку, или еще кого-то, кто верно ему служит и слабее его, и на другое зло решится, не раздумывая!

Рассерженная, с гневно сверкающими глазами, была она чудо как хороша.

– Что ты так смотришь? Не согласен со мной?

– Герда…

Я наклонился к ней через стол. И уткнулся носом прямо в серую обложку памятного тома хроники. Поставив фолиант стоймя, Герда спряталась за ним, только зеленые глазищи сердито посверкивали поверх края книги.