— А она была занята? — аккуратно уточнил я, пытаясь понять, что он слышал за дверью.

— Скорее всего, да, — невозмутимо закивал эксперт-криминалист, — я дверь подергал, заперто было.

— А почему не постучал?

— Если человек закрылся, это значит, он не хочет, чтобы его беспокоили. Решил подождать чуть-чуть…

Я постарался не смотреть на него уж слишком испытующим взглядом.

— Логично. Ну, заходи… — только кивнул я на дверь кабинета.

— Постойте, Александр, я хотел с вами кое-что обсудить.

Любовные пассатижи! И этот, что ли, по Марии сохнет? Сейчас вызовет на интеллектуальную дуэль? Битва до смерти мозгов? Но я ошибся. Лейтенант Загоруйко вдруг спросил совершенно другое:

— Скажите, Александр, я наблюдал за вашей работой на месте преступления, и мне показалось, что вы действовали совершенно нестандартно. Но при этом очень эффективно. Вы очень быстро раскрыли хищение фамильного серебра.

— Повезло, бывает, — хмыкнул я. — Всем известно, что новичкам везет.

— Нет… Дело совсем не в этом. Еще я поднял законодательство, проверил ваши слова — нет никаких поправок в УПК, про которые вы упоминали.

— Каких еще поправок?

— Ну как же? Про то, что забрать заявление можно только через три дня…

Вот же дотошный очкарик! Доковырялся, блин…

— Сначала я не понял, почему вы так поступили, а потом, проанализировав все, пришел к удивительному выводу. Вы блестяще использовали это выдуманное высказывание как рычаг психологического давления на подозреваемого.

— Да? А я думал, что такие поправки действительно имеются.

— Не скромничайте, Александр, — пристально смотрел на меня сквозь очки криминалист.

Линзы делали его глаза еще больше, и казалось, он видит меня насквозь.

— Да я не скромничаю, скромность — вежливость слабаков, — попробовал я отшутиться, но Валентин вдруг выдал такое, отчего мне вдруг захотелось его немедленно прибить. По-тихому пристукнуть и Мухтарке скормить.

— Я знаю ваш секрет, Александр…

— Слушай… Загоруйко, тебе же в кадры надо было? Вот и иди… в кадры.

— Погодите, Александр, почему вы это скрываете?

— Что скрываю? — напрягся я.

— Как это — что? Это же очевидно. Я знаю, что вы используете в оперативно-служебной деятельности особые знания.

Вот сука! Как он догадался, что я попаданец?..

— Ничего я не использую, ничего не знаю, — мотал я башкой, а сам уже прикидывал, куда мне линять.

Потому что контраргументов не предвиделось.

— Конечно, используете, — упорствовал тот. — Новейшие знания советской криминалистической науки, которые, вероятно, почерпнули из НИР.

— Да, точно! — с облегчением выдохнул я. — Из советской науки все взял. Э-э… Где-где почерпнул?

— НИР… Научно-исследовательские разработки. Простыми словами, передовой опыт. Периодика ведомственная печатается для служебного пользования. Я прав? — сиял Загоруйко. — Прошу, вас, Александр, дайте мне тоже эти журнальчики почитать. Вряд ли такая литература доходит до канцелярии нашего ГОВД. Я полагаю, это свежие выпуски «Следственной практики» и «Экспертной практики», я видел такие в Угледарске, в областном УВД.

— Да, именно они… Извини, Валентин, дать не могу. В библиотеку их сдал. Областную.

— Я бы посмеялся вашим шуткам, Александр, если бы у меня было чувство юмора, соответствующее вашему.

Я прищурился. Да что он ко мне прицепился? Не жук даже, а чисто клещ.

— Это ты меня сейчас оскорбил, Валёк?

— Отнюдь. Вы же прекрасно знаете, что ДСП-шные книжки, — выразился он, будто каждый день так разговаривает, а я с трудом сообразил, что это означает — для служебного пользования, — живут в сейфах сотрудников, а не в библиотеках.

— Да конечно, знаю, ага. Жаль, что ты шутку не оценил. Короче, Валентин… — я ляпнул, что смог: — Я эти журнальчики потерял.

— Как? — нешуточно ужаснулся тот. — Вы представляете, что будет, если они попадут не в те руки?

— Ну как потерял? Не сберег просто. В руки они не попадут. Они в зубы попали.

— Что? — задвинул очки повыше криминалист.

— Я говорю, Мухтарка, паразит такой, сгрыз литературу. Зубы у него чесались. Завел я его к себе, в кабинет-сарайку, вышел на минуту, прихожу, а от метновской практики одна труха, опилки. Вот такая беда, Валентин.

— Да… — протянул криминалист. — Досадно.

— Не то слово… Только, это самое, Валя… Давай это останется между нами. Я тебе как другу доверился. Сам понимаешь, что за утрату служебной литературы по головке не погладят.

— Хм… Да, безусловно. Вы полагаете, мы друзья?

И смотрит на меня совершенно честным таким взором.

— Конечно, Валентин, — я похлопал лейтенанта по плечу.

— Не знал…

— Вот теперь знай. Мы же ровесники. А молодежь должна вместе держаться. Согласен? Вот мне двадцать два, а тебе?

— Мне тридцать два.

— Ого… А так и не скажешь. Да ты не парься по поводу возраста, старая молодежь — тоже молодежь. И от остальной молодежи отличается лишь наличием жены и детей.

— Я не женат. Мама считает, что карьера…

Я его перебил.

— Ой, Валёк, это мы потом обсудим. Короче… иди в кадры, а то опять закроют.

— Я пошел, — кивнул он и скрылся в кабинете Вдовиной.

А я спустился вниз. Из «аквариума» дежурки выскочил какой-то шкет. Наглый оборвыш в шортах, полинялых черных кедах и замызганной футболке. На вид лет четырнадцать или около того. Может, и больше на самом деле, что-то худоват он для своего пубертатного возраста.

— Стой! — следом за ним выскочил грузный Баночкин.

Сотрясая телесами под форменной рубашкой, он бежал. Вернее, пытался, но где вы видели бегающего бегемота? На галоп эти животные, как и Баночкин, совсем не способны. Бегать у дежурного выходило скверно. Оно и понятно, работа сидячая, дома тоже с телеком и пивком плотно дружил, судя по всему. Я бы на месте Кулебякина гонял бы вот таких подчиненных по стадиону школьному. Ну или по дворику УВД на худой конец.

Парнишка с ходу оторвался на десяток локтей от преследователя, и с каждой секундой расстояние между ними неумолимо увеличивалось. Уже почти выскочив на улицу, парень увидел мою милицейскую форму. Рубашка с погонами, галстук, фуражка. Взглядом уперся в меня и ошарашенно встал. Подумал, что я его крепить собираюсь. Но я посторонился и подмигнул, давая понять, что вовсе не враг ему. Своих не крепим. Беги, Форест, беги…

Он уловил это в моих глазах и рванул с удвоенной силой. Проскочил мимо меня и бухнулся в дверь на пружине. Та отскочила наружу, выпуская беглеца. Вот только его взгляд впечатался мне в сознание. Не сразу. Спустя долю секунды после того, как я его увидел. Как током шваркнуло, и в мозгу вскипел вопрос… Где, черт побери, я его видел⁈ Я знаю этот взгляд!..

— Морозов! — подбежал бегемот, тяжело сопя. — Это самое… Ты почему не остановил задержанного?

— А у него на лбу не написано, что он задержанный. Задержанные обычно в КПЗ чалятся, ну или хотя бы к батарее в дежурке пристегнуты.

— Да какая батарея? Он же малолетка, четырнадцать лет курвецу!

— Ну извини, Баночкин, в следующий раз задержу. А вообще ты сам виноват, медленно бегаешь. Я тут по утрам, кстати, на пробежки хожу. На школьный стадион. Если есть желание, давай со мной. Вес скинешь, и ни один малолетка от тебя не уйдет.

— Да иди ты! Мне еще бега не хватало. И так одышка. Фу-ух!

Баночкин вытер рукавом лоб и скрылся в дежурке. Плюхнулся в продавленное кресло, привычно откинулся и стал крутить диск телефона.

А мне не давала покоя одна мысль — где я видел этого пацана? Все в памяти переворошил, но не вспомнил. Можно, конечно, спросить у дежурного его имя…

Зашел я в «аквариум», а Баночкин уже кому-то докладывал по телефону:

— Смылся гаденыш… Что значит, прошляпил⁈ Я же один, без помдежа работаю. Разорваться не могу. Пока пистолет Казаряну выдавал, он момент улучил. Да, думаю, опять щипать людей будет в общественном транспорте. Там его и ловите. В смысле, опять упущу? Да я же объясняю, не могу разорваться.