— Меня никто и не обижает! — говорит она. Говорит убедительно, даже слишком. Эмоционально, горячо, так, как говорит воришка, пойманный за руку — «я и не собирался ничего красть!».

— Да как же так! Я же видел, что ты на полу лежала! А эта Куоко стояла над тобой и…

— Неправда! Она просто хотела помочь, а ты ворвался! И Гванхи по лицу ударил! И братика Бо Рам тоже! И на Куоко накричал!

— Что? — Бон Хва в недоумении. Он же видел…

— Как я и говорил. — вздыхает Старший: — морские звезды не гибнут во время отлива. Она уже привыкла к… этому. Ей проще выбрать привычное зло, чем неизвестное. Она — слишком правильная девочка.

— Как так⁈ Если она — правильная, то почему терпит⁈

— А это как раз паттерн поведения правильной девочки, малыш. Терпеть. Ролевая модель идеальной дочки, ученицы и жены в будущем — терпеть. Не выносить сор из избы. Быть всем удобной.

— Но они ведь ее обижали! Даже сигаретами прижигали! Может насиловали…

— Вряд ли насиловали. Издевались — это да. Но деньги не отбирали и не насиловали… потому что вот такие вещи — уже точно уголовная ответственность. И за такое, если станет известно — по голове не погладят. Эта Куоко — не дурочка, они над ней издеваются, это да. Но в уголовку не лезут… хотя… кто его знает. Эта Су Хи и правда идеальная жертва, не сопротивляется, делает все что скажут. Такое поведение поощряет агрессора.

— И что же делать? — Бон Хва смотрит на Су Хи, которая отводит взгляд в сторону и чувствует себя погано. Теперь это он — агрессор?

— Что делать? Взгляни на это с другой стороны, малыш. Действительно у тебя нет задачи перевоспитать Су Хи и всю эту группу несовершеннолетних эсэсовцев. У тебя простая задача — прекратить травлю. Это тебе под силу. Для начала следует заручиться поддержкой самой Су Хи, а потом…

— Но если она не хочет⁈ Она же ясно сказала, что…

— Она сказала? — сарказм в голосе Старшего заставил его поморщиться: — она сказала? То есть вот эти ребята плевать хотели на ее мнение, а тебя оно внезапно стало интересовать?

— Но если я буду просто навязывать свое мнение — чем я буду лучше чем они?

— А кто тебе сказал, что ты — лучше? — усмехается Старший: — ты такой же эгоист, как и они, просто у тебя мама отличная. Воспитала тебя правильно… но от желания быть лучше и выше других — нужно отвыкать, малыш. Глазом моргнуть не успеешь, как в лицемера вырастешь. В любом случае, если ты будешь спрашивать ее мнение, то… его у нее нет. Вернее есть — но она слишком испугана чтобы его выразить. А значит ты всегда будешь в проигрышной позиции по сравнению с Куоко и компанией — они прикажут ей оттолкнуть тебя и заявление написать, что ты к ней грязно приставал и пытался изнасиловать — она напишет.

— Что⁈

— Самый очевидный ход, малыш. И вот ты уже в заднице… и если учитывать ее мнение — то из этой задницы никак не выбраться. Ну уж нет, играть по правилам нету смысла.

— Но тогда как с ней…

— Очень просто. Для начала — приказать. Пока только так. Потом… потом возможно вырастить в ней человека, но это потом. У нас нет времени… а ты сегодня дров наломал, так что если она не будет на твоей стороне завтра, то у тебя будут неприятности. Не говоря уже о том, что госпожа Мэй будет недовольна. Вряд ли ее бумага покроет драку в школе… вот инспекцию клубов — возможно.

— Пошли. — говорит он вслух: — пошли. Нам нужно поговорить. — и на этот раз он ее не спрашивает. Он — говорит, а она — склоняет голову и следует за ним. До завтра ему нужно убедить ее в том, что он на ее стороне. Или действительно лучше просто приказать?

Глава 22

Между ними на столе стоит старый керамический чайник. Темный, из обожжённой глины, почти черный после всех этих лет. Бон Хва знает этот чайник столько, сколько помнит себя. Тогда они еще жили совсем в другом районе, и мама была такой молодой, а чайник… чайник уже тогда был осколком древности, контрастом выделяясь на фоне современной пластиковой рисоварки.

Су Хи — сидит напротив него на кухне, сидит напряженная, вцепившись руками в свою юбку, словно он собрался на нее наброситься и съесть как Серый Волк из сказки. Бон Хва мысленно закатывает глаза, шуточка госпожи Мэй наконец доходит до него. Серый Волк, Мистер Люпус, Оками-сама… кушать подано. Мир делится на хищников и овечек? Госпожа Мэй, будь она тут — наверняка так бы и сказала.

— Плохо ты ее знаешь, малыш. — говорит Старший и в его голосе звучит меланхолия: — хочешь знать, как она бы сказала? Она бы сказала «мир не делится только на волков и овец, Мистер Вульф. Потому что в мире есть еще пастухи и охотники». А потом добавила бы «и мое ружье всегда при мне, Мистер Вульф.»

— Такое ощущение, что ты знаешь ее слишком хорошо. — отзывается Бон Хва: — как-то подозрительно вы друг другу подходите…

— Клевета. Инсинуации. Ладно… вот скажи — ты зачем эту жертву школьного насилия себе домой приволок?

— А куда? В кафе об этом не поговоришь. А в лав-отель я не пойду!

— Ну и зря. Могли бы провести беседу с ней куда как предметнее. Привязать, намазать хорошенько маслом и…

— Старший!

— Хорошо, хорошо. Не буду. Но позволю себе заметить, что исцеление душевных ран вполне возможно через хороший секс, конечно же под наблюдением специалиста. Опытного и квалифицированного специалиста. Секс — это тебе не на заборе рисовать, это великий уравнитель… в плане гормонов, конечно. Так что, если бы у тебя под рукой был такой специалист… о! Так он у тебя есть! Это ж я! — веселится Старший. Бон Хва искренне не понимает причины его веселья, в конце концов перед ним стоит нелегкая задача — убедить Су Хи принять его сторону. А она — пока отказывается. Отрицает что над ней издевались, говорит, что все в порядке и что он неправильно все понял и что эти вот сволочи из клуба — ее друзья. Мол пошутили и все.

— Я же тебе говорю — бесполезно. — вздыхает Старший: — у нее настолько это все в кровь въелось… она привыкла жить со страхом, а этот страх потом трансформировался вот в… это. Смотри, никто не хочет признавать, что он неправ. Или что он трус. Или что идиот. И чем больше человек переносит из-за своего упрямства — тем труднее его переубедить. Эта девушка перенесла такие унижения в течение целого года, что одна только мысль о том, что все было зря — повергает ее в ужас. Не знаю, почему она терпит, но… скорее всего она терпит не из-за себя. Из-за себя так терпеть не будешь. Вся эта жертвенность… зуб отдаю, что она из-за близкого человека. Скорее всего — из-за ее мамы. Она хочет, чтобы та была счастлива и ничего не говорит. Ведь Куоко — дочка хахаля ее мамы. Наверное, она боится, что из-за нее счастье матери будет разрушено.

— Откуда ты это узнал?

— Это не точная наука, малыш, я могу ошибаться. Но я вижу, что она — терпит, что она — еще не сломлена. Есть люди уже сломленные, которым все равно. Но такие люди — они как куклы. Если бы она была сломлена — ей было бы все равно. А она — отстаивает свой статус кво, уверяет нас что мы ошиблись, выгораживает своих обидчиков. Со страстью выгораживает, горячо так. Значит — считает, что это ей нужно для чего-то. Ее собственной выгоды в этом не видать, одни минусы, значит делает это для кого-то. Первая мысль, которая приходит в голову — ее мама. Больше у нее близких людей нет.

— Значит она терпит, чтобы защитить маму⁈ Но… это же неправильно!

— Скажи это ей, малыш.

— И что же делать?

— Я уже сказал. Зачем думать? Зачем ее уговаривать? Просто прикажи и все. Скажи что иначе все откроется и… у тебя же есть сведения от Кири, верно? Вот и пригрози, чтобы тебя тоже боялась.

— Это неправильно! Я не могу угрожать ей, она и так уже… разве нет другого пути?