Я видел все это со своего места. Ребенок заметил Маргарет со своего заднего сиденья и низко пригнулся. В тот момент я уже двигался, уворачиваясь от машин, чтобы подобраться поближе. Когда дверь люка открылась, я со всех ног бежал к переднему окну.

— Задняя дверь открылась, и парень сошел с ума. Он начал кричать достаточно громко, чтобы я мог слышать его снаружи. Он поднял пистолет, прицелился в ребенка. Я что-то прокричал, надеясь привлечь его внимание. Я подумал, что если бы он увидел меня, то пристрелил бы меня, а не ребенка.

Мои ноги казались цементными блоками. Сначала водитель заметил меня, потом пару детей впереди. Они низко наклонились, перегнувшись через сиденье перед собой, их лица были искажены страхом.

По сей день я иногда вижу их. Маленькие личики, покрытые кровью.

— Я выстрелил в ту же секунду, что и он. Я выстрелил в него прямо сквозь стекло. Три пули. Вот и все. Бум. Бум. Бум. Одна попала ему в затылок, две другие — в позвоночник. Повсюду кровь и мозговое вещество.

Пресли вздрогнула.

— Черт. Извини. Я не хотел рассказывать так наглядно.

Она отмахнулась.

— Я не боюсь крови. Я просто… это безумие.

— Водитель открыл для меня дверь. Я вошел и ожидал услышать детский плач и вопли, но было тихо. Все они съежились на своих сиденьях, и только когда я пошел по проходу, они начали поднимать головы. Семнадцать испуганных лиц смотрели на меня. Я… я не знал, что с ними делать.

— Но Маргарет знала, — предположила Пресли.

— Она увидела, что я замер, и немедленно взяла инициативу в свои руки. Она вытерла лица детей рукавом своей рубашки. Помогла мне выгрузить каждого из этих детей и все это время была спокойна. Прикоснулась к каждому ребенку, обняла тех, кто в этом нуждался. Я даже не понял, что в нее стреляли, пока автобус не опустел. Она не сказала ни слова.

Только когда подъехала другая полицейская машина, дети начали плакать.

— Вау.

Я кивнул.

— Как я уже сказал, это был лучший день, потому что они все выжили. И худший день тоже.

— Я прочитала статью об этом после того, как ты приехал в город.

Я насмешливо приподнял бровь.

— Ты гуглила меня?

— Да, — призналась она. — Прости. Я надеялась, что после этого ты мне разонравишься.

— И как?

— Ты пьешь мое пиво и я предложила тебе хороший стул.

Я усмехнулся.

— Туше.

— Маргарет не упоминалась. Если бы ты мне о ней не рассказал, я бы думала, что ты сам спас этих детей.

— В официальном пресс-релизе были указаны наши имена, но СМИ зацепились за меня. В основном потому, что какой-то мудак из продуктового магазина сделал кучу фотографий со мной и детьми и продал их таблоидам. Маргарет уже погрузили в машину скорой помощи.

— Это несправедливо.

— Я тоже так думал, но на самом деле она была рада этому. Она не хотела никакой огласки. Наш командир спросил, сделаем ли мы заявление, и она сказала ему «нет», так что я промолчал. Ей не очень-то воздается за тот день.

— Похоже, она этого не хотела.

— Верно. Может, я и убил того парня, но героем была она.

— Вы оба.

— Я не герой. Я просто играю одного из них по телевизору. — Я украл слова Пресли, надеясь поднять настроение, но выражение ее лица оставалось серьезным. — Я сделал то, что сделал бы любой другой полицейский на моем месте. То, что большинство делает каждый божий день.

Потом я уволился.

Я не был героем. Я был эгоистичным, жадным трусом.

— Тебе было плохо из-за того, что ты лишил человека жизни? — спросила она.

— Нет, — ответил я не колеблясь. — Никогда.

— Так почему ты уволился?

Почему? Это была совсем другая история, которую я не был готов рассказать. Но расскажу, когда-нибудь.

— После этого я пошел на тренировку спецназа и присоединился к команде, но СМИ все еще следили за мной. Папарацци зарабатывали на моих фотографиях, поэтому они продолжали делать их. Агент разыскал меня и спросил, думал ли я когда-нибудь о съемках в кино. Одно привело к другому, и передо мной лежал контракт на полмиллиона долларов.

— Ты был сенсацией.

— Он хотел воспользоваться ситуацией, и я позволил ему. — Благодаря нескольким удачным моментам и тому факту, что у меня был талант, я поднялся на этой волне на вершину. — Хотел бы я сказать, что у меня была благородная причина для ухода, но это не так.

— Ты сделал это ради денег. — Тон Пресли не был осуждающим, скорее деловитым.

— Я все еще делаю это ради денег. Эти деньги, это… это деньги, меняющие жизнь. Это деньги на будущее. Моим детям не придется питаться лапшой-рамен или сэндвичами с арахисовым маслом, когда бюджеты полицейского управления сократятся. Моим родителям не нужно беспокоиться о выходе на пенсию. Мои сестры и их мужья не влезут в долги, оплачивая учебу моих племянниц в колледже.

— Я думаю, что работать на свою семью — довольно благородное дело, Шоу.

— Я всегда чувствовал себя продажным.

Моя прежняя команда дразнила меня по этому поводу после того первого фильма. Они не знали всей причины моего ухода, как и Пресли, но деньги были главным фактором. Их поддразнивания больше походили на обвинения, чем на шутки.

Держу пари, что твоя новая машина ездит плавнее, чем моя «Хонда».

Мне потребовалось всего двадцать минут, чтобы добраться сюда от вокзала. Как там с пробками в Малибу?

Удивлен, что ты можешь переварить дешевое пиво.

— Ты не продажный. — Рука Пресли снова легла на мою руку, разжигая желание и успокаивая беспокойство одним прикосновением. Затем ее рука исчезла, и я захотел ее вернуть. — Я собираюсь заказать пиццу. Хочешь еще пива?

— Конечно. Спасибо.

Она встала и ушла, ее идеальная попка была обтянута шортами. Я наслаждался естественным покачиванием ее бедер, упиваясь возможностью поглазеть, прежде чем она исчезнет внутри.

Теплый воздух наполнил мои легкие, и в груди поселилась легкость, тяжесть прошлого улетучилась. Я мало говорил о том времени, может быть, потому, что рядом не было человека, которому я доверял бы слушать.

Пресли пользовалась моим доверием. Я не был уверен почему, но нутром чуял, что она его заслужила. Она бы яростно защищала меня.

Я встал с «хорошего» стула и последовал за Пресли внутрь.

Она как раз повесила трубку, когда я нашел ее на кухне.

— Я забыла спросить, какую пиццу ты любишь.

— Я не привередлив. — Я стоял у стойки рядом с ней, наши плечи почти соприкасались. — И сегодня твой день рождения.

Наклонившись ближе, я позволил своему локтю коснуться кожи ее предплечья.

Пресли метнулась к холодильнику, прежде чем прикосновение задержалось, и вытащила еще две бутылки пива. Она протянула одну мне и заняла жесткую позицию в трех футах от меня.

— Мы, наверное, услышим звонок в дверь снаружи.

Вот только я не хотел выходить на улицу. Я поставил свое пиво на стойку и шагнул в ее пространство. Если бы она действительно хотела уйти, она могла бы обойти меня и покинуть кухню, но она не пыталась совершить еще один побег.

Ее пристальный взгляд не отрывался от моего, пока я оттаскивал ее назад, пока ее копчик не прижался к столешнице.

— Что ты делаешь?

— Кое-что, что хотел сделать неделями. — Я поднял руку и провел костяшками пальцев по изгибу ее щеки. Я низко наклонился, мои губы зависли над ее губами. Если я уеду из Клифтон Фордж, ни разу не попробовав Пресли Маркс, я буду сожалеть об этом десятилетиями. — Что бы ты сказала, если бы я спросил могу ли я поцеловать тебя?

Ее взгляд метнулся к моим губам.

— Что бы ты сказала? — повторил я.

Ресницы Пресли приподнялись, голубые глаза сверкнули. Затем, на выдохе, она прошептала:

— Да.

Я прижался губами к ее губам, не давая ей шанса отстраниться. Затем прижимая ее к себе, я обхватил ее миниатюрное тельце руками.

Она погрузилась в меня, ее мягкие губы были нежны под моими, сначала нерешительно. Осторожно. А потом она как будто сказала: «К черту все это», потому что отбросила всякое притворство и начала целовать меня так, словно была на волосок от смерти.