Нега рассеивается и разум всё острее воспринимает окружение: то тут то там раздаются треск и хлопанье, жужжание, скрип и скрежет. Запахи бодрят ничуть не хуже. В ноздри настойчиво проникает аромат гнили и сырости, а пыль царапает горло.

Глаза распахиваются и тут же жмурятся. От сора и света взгляд застилают слёзы. Ладонь тянется к лицу, но плетью падает, не дойдя до цели. Лоб вновь касается сырой земли. Дыхание прерывистое и поверхностное. Воздуха не хватает.

Он пробует перевернуться, но не выходит. Рука медленно заходит за спину и ощупывает конец стрелы.

Рядом раздаётся очередной вскрик. Глаза юноши не сразу фокусируются на мельтешащих чёрных точках. Одна из них настойчиво подбирается всё ближе… Ворон щёлкает клювом, постоянно ворочая головой. Тело у него худое. Он голоден после суровой зимы.

– Пшёл… вон, – голос звучит значительно тише, чем хотелось бы и похож на скрип несмазанной двери.

Птица бесстрашно подпрыгивает и перелетает на ближайший корень. Несколько секунд крылатая колеблется, покачивая хвостом, а после хватает край рукава. Трещит ткань.

Юноша взмахивает, отгоняя напасть. И пусть жест выходит слабым и незавершённым, падальщик отлетает на несколько метров. Там он вновь принимается покрикивать и хлопать крыльями, обещая вернуться вновь.

“Что, со мной уже покончено?” – эта мысль заставляет тряхнуть головой, отгоняя забытье.

Несмотря на слабость, юноша пробует сесть. Он подтягивает себя к ближайшему дереву и затаскивает на покатое корневище. Птицы гневно галдят. Им жутко не нравится сопротивление добычи. Несколько особенно смелых пикируют на жертву.

– Прочь! – отмахивается раненый от когтей и клювов.

От резкой боли, парень вопит, и это действует. Крылатые снова возвращаются к ветвям, и оттуда десятками глаз наблюдают за происходящим.

Юноша оглядывается. Отсюда не видно тракта. Кругом только лиственницы. Они паутиной оплетают землю, разрывая её корнями на части.

Марлоу присматривается к природе вокруг и замечает:

– Здесь нет жизни.

Вместо глубоко тёмного блеска, стволы деревьев тускло-серые. Они лишены молодых побегов. На фоне собратьев, что успели обзавестись завязью новой кроны, эти слепо топорщат голые ветки-иголки во все стороны в желании схватить и растерзать.

Почва также лишилась малейшей зелени. Вместо молодых побегов в ней нашли своё последнее пристанище несколько воинов. Юноша насчитывает двух человек, а на холме в паре метрах замечает голову лошади. Все трупы не первой свежести.

“Неудивительно, что здесь собралось столько падальщиков”.

– Боитесь? Не стоит, можете спокойно спускаться, – с усмешкой бросает он птицам.

Вороны не двигаются. Не хотят повторять судьбу собратьев, что лежат около тел.

Цепляясь руками за дерево, Марлоу встаёт на ноги.

“Вряд ли эти бедолаги знали, как следует упокоить мыслящего. Пусть я не до конца как они, но разрубание на части и огонь не пережил бы, – Марлоу криво ухмыляется на мгновение. – Повезло, их энергия спасла меня. Хотя, и лес, и люди – этого чересчур много для стрелы…” – юноша хмурится, вспоминая побег.

В следующее мгновение он задирает грязную от крови рубаху. Камень совершенно не прощупывается под кожей. Но потемневшие вены никуда не исчезли, а только больше разрослись.

“Я не успел разрушить плетение? – он опускает ткань. – Тогда это всё объясняет”.

Слабой походкой счастливчик направляется к убитым. Мысленно поблагодарив их, он без зазрения совести запускает руки в чужие вещи. Мародёр развязывает лямки и стягивает с плеча полупустой колчан. Вещь упирается, тогда парень приподнимает тело.

Волна смрада перехватывает дыхание, вызывая глухой кашель. Вросшая в спину стрела тут же даёт о себе знать тупой болью. Труп падает обратно.

“Они ведь “высушены”. Наверное, всё лесная влага. Нет, так можно и отравиться…”

Раненый сооружает повязку на лицо и продолжает осмотр.

На лицах убитых застыли гримасы боли и ужаса. Из-за натяжения кожа деформирована так, что невозможно понять привычную внешность бедолаг. Отличительных знаков тоже нет. Только в одном из подсумков у лошади пальцы юноши нащупывают маленький камешек с дырочкой в центре. Обычный кусок породы? Как бы не так…

Марлоу поднимает его на свет и всматривается.

– Что за… – шепчет он с неверием.

Сила молчит, словно её и нет.

“Это… невозможно!? – замирает Марлоу. – Дар – часть меня. Я. Я давно это принял, перестал сопротивляться… Как это случилось? Почему? Что мне теперь делать?!”

Птичий смех звучит со всех сторон.

Ощущение собственной беззащитности накрывает с головой.

“Граница, мне нужно назад, к Наставнику! Я ведь хотел отнести туда сумку… Да где она?” – взгляд нервно перескакивает с кочки на кочку.

Он замечает пропажу неподалёку в канаве и ковыляет туда так быстро, как может.

Замки сорваны и часть вещей вывалена наружу. Парень наклоняется над ямой и аккуратно вытягивает груз наверх. Снизу недовольно хлюпает грязная вода.

Руки бережно собирают отсыревшие документы. Чернила всё ещё читаемы, но это только вопрос времени. Сам состав бумаги “поплыл”. Марлоу откладывает их в сторону и осматривает содержимое.

– Н-ц. Мой нож остался у него.

В сумке лежат подмокшие реагенты, а в тканевых кармашках закреплены флаконы, в основном глиняные. Крепления уберегли зелья, и все они уцелели. На пузатых боках парень видит грубые почеркушки: буквы и цифры.

“Это сможет расшифровать только владелец, – качает головой юноша и засовывает сосуды обратно. – Вдруг, что-то из этих жидкостей реагирует на воздух? Неизвестно, что Оллрик решил смешать. Нет, я не могу ими пользоваться”.

Парень перевязывает сумку куском материи и закидывает на здоровое плечо.

“Не время рассиживаться. То, что алхимик не выследил меня по своим вещам – удача, и надо ей пользоваться. Так, верстовые камни ставят с южной стороны тракта. Если я найду один из них – пойму, в какой стороне север…”

Поднявшись по холму, Марлоу выходит на дорогу. Только тут он понимает, насколько подозрительно выглядит для местных путников.

Он и так и эдак пробует укрыть рваную одежду и рану плащом, но обломанное древко топорщит ткань.

“Да какой толк, если всё в крови и пахнет лесом и разложением! Люди итак меня недолюбливают… Не особо и надо мне с ними болтать. Хватило общения и в лагере! Если что, просто спрячусь в зарослях”, – отмахивается Марлоу и отправляется в путь.

Широкая дорога плавно скользит сквозь лес, острым лезвием разрезая чащу. В памяти всплывают образы ночной погони.

“Вот и тот самый резкий поворот. Удивительно, что в темноте мне показалось, что я спрыгнул с коня мгновенно, – парень оглядывается назад – на самом деле он уже прошёл шагов тридцать. – Понятное дело, что погоню этот манёвр не провёл. К их несчастью…”

Он проходит ещё пару минут и останавливается. Изгиб дороги оказывается прекрёстком. В задумчивости парень изучает открывшиеся пути.

У обочины воткнут указатель, для незадачливых путников. На крепком брусе красуется табличка “Умилес”. Но какой-то умник вывернул её так, что было непонятно, на какую из двух дорог она предлагает свернуть.

Марлоу пожимает плечами.

“Мне всё равно не нужно в столицу, так что остаётся третий вариант”.

В том направлении также прибит указатель. Правда, без надписи. Вместо слов, на нём нарисован герб скруглённой формы. На подпорченной влагой доске угадывается темный натянутый лук и две красные стрелы.

Парень задумчиво чешет подбородок. Он не может вспомнить имя владельца, но знает, что его земли у самой границы с топью.

Юноша сворачивает на третью тропу, узкую и поросшую травой.

“Если буду останавливаться только для перерывов на сон, то справлюсь за неделю”, – улыбается он.

Проходит несколько часов, когда Марлоу начинает замечать за собой странную усталость и ломоту во всём теле.

В недоумении он совсем останавливается. Рука хватается за изогнутый ствол лиственницы, услужливо склонённый над дорогой. Тяжёлое дыхание никак не желает прийти в норму. Вороватый взгляд осматривает окрестности, и путник сходит с дороги.