Молодая пара уходит без покупок. Едва входная дверь со скрипом захлопывается, как бородатый мужчина снова достаёт из-под прилавка один из своих товаров.

Владелец лавки подносит к лицу небольшую картину и медленно наклоняет. Дневной свет подсвечивает неровности краски, отчего пасторальный пейзаж наполняет тепло, а пастушки в правом углу, кажется, задорнее улыбаются.

Торговец ухмыляется и гаркает:

– Вишка!

– А!

– Подь сюда!

Неторопливо скрипят ступени. Дочь лавочника, взрослая и полноватая женщина, держит перед собой большую корзину, полную белья. Она не торопится, аккуратно выискивая ногами узкие ступени.

– Чего-й тебе?

– Гляди, – торговец чуть приподнимает картину.

Вишка вздыхает. Круглолицая женщина опускает корзину на прилавок, а после щурится, смешно выпячивая губы.

– Ну как? Вроде хорошо, – мужчина подносит пейзаж ближе к лицу дочери.

– Да ну! – женщина коротко хохочет и тыкает пальцем около рамы. – А это тогда что?

– М? – мужчина хмуро присматривается к пятну, застывшему поверх некогда белоснежного стада овец. – Не преувеличивай. В целом как?

– Ну, нормально… Только смотри – могут и поскандалить, – женщина снова берётся за корзину и разворачивается.

– Пусть попробуют только цену сбить! Чтоб ты знала, чего стоило достать эту работу… – торговец трёт дефект пальцем, а после смотрит на пейзаж на вытянутых руках.

– Оставь это для покупателей. Такого ещё переспорить!

– Зато моё упрямство тебя кормит и одевает, в отличии от Рыльфа, – Вишка замирает, фыркает, и громко хлопает дверью.

Торговец продолжает изучать товар. Он неторопливо, мазок за мазком, просматривает каждый уголок пейзажа. Других недостатков мужчина не замечает и довольно улыбается.

Лавочник подходит к одному из подпирающих потолок стеллажей и примеряет картину к полке.

В этот момент входная дверь снова скрипит. Бородатый мужчина гостеприимно улыбается новому покупателю, да только, стоит его взгляду осмотреть гостя, как румянец торговца заметно бледнеет, а улыбка вянет.

Картина со стуком втискивается между двух других, и мужчина спешит к прилавку.

– Добрый день.

– Стало быть, – кивает владелец.

Бородатый опирается руками о столешницу и с прищуром следит за гостем. Худой юноша едва ли изменился за прошедшие пять лет. Вон, пара новых латок на одежде, а так всё такой же бледный и уставший.

“Уж с теми деньгами, что он платит, можно бы было и подправить здоровье”, – торговец не произносит мысль вслух.

Слишком выгодная договорённость устроена у него с юношей. Да и не хочет мужчина портить настрой пареньку, что с подельниками так бесстрашно рыщет по болотам.

– Ну, что нового? – лавочник застилает прилавок покрывалом и выдавливает улыбку. – Я уж подумал, что ты в топях сгинул: давно не захаживал.

– Дела, так, ничего серьезного, – пожимает плечами гость.

Он, как всегда, говорит тихо и без эмоционально. Лавочник уже привык, но первые годы постоянно переспрашивал.

На прилавок опускается одна из потёртых сумок.

Пальцы в старых перчатках бережно развязывают тесёмки и ныряют внутрь. Одна за другой на покрывале появляются непохожие друг на друга вещи: и серебряная посуда, и медальоны, и украшения из полудрагоценных каменьев. Единственное, что всё это объединяет – устойчивый запах сырости и разложения.

– Достал? – бесцветным голосом спрашивает посетитель.

– Разумеется, – с кряхтением торговец нагибается, чтобы через выудить из тайника небольшой ларчик: – На, проверяй.

Парень открывает крышку и неторопливо осматривает заказ. Торговец тоже, только прихватывает с полки пару перчаток.

– Хорошо. Сколько с меня?

Рука юноши ложится на крышку, и та со щелчком закрывается.

– Ну, – торговец криво улыбается. – Эти находки чинить, чистить, так что за это всё я дам тебе пять золотых. Ты мне должен без малого двадцать. Вот и выходит…

– Помнится, полгода назад ты другую цену ставил…

– Вестимо, однако и ты пойми, я же от рынка завишу. Да и вещи ты редкие хочешь, попробуй выторгуй их, скупи, да без лишнего шума…

Увидь его Вишка сейчас! Она в жизни не поверила бы, что её отец оправдывается перед покупателем. Но она и парня этого не встречала. Что-то нехорошее спит во взгляде покупателя, что-то холодное и опасное. Будить это лавочнику ой как не хочется.

– Как скажешь, – юноша выкладывает нужную сумму рядом с находками.

Поверх монет опускается свёрнутый лист. Торговец кивает, и разворачивает бумагу. Список ингредиентов не сильно колеблется год от года, и этот – не исключение.

– Когда тебя ждать?

–…После зимы, – дверь за гостем захлопывается.

Торговец вздыхает и расслабляется. Едва он остаётся один, как тут же сворачивает покрывало с товаром и отправляется по скрипучей лестнице наверх, на чердак. Сгорбившись, он проходит к круглому окну и опускается на колени. Рама в форме Искры отбрасывает на новый товар резкую тень.

– Избавь их свет от всей заразы, – шепчет торговец и повторяет над вещами символ Светоча, но уже своими пальцами.

Только он заканчивает, как на лестнице скрипят ступени. Темноволосая макушка показывается из отверстия в полу.

– Бадук, что б тебя! Кому сказано, сюда носу не совать!?

– Но мне интересно! – мальчик поднимается ещё на одну ступень и вытягивает шею. – Ты потом поставишь их на прилавок и точно в руки не дашь!

– А ну-ка вниз! И чтоб духу твоего здесь не было! Двигай. Лупану – мало не покажется, – владелец лавки потрясает в воздухе кулаком.

Мальчик ойкает и пятится. Как умеет всечь дед он знает не понаслышке. Тут же его голова ухает вниз. Раздаётся звук удара, и следом детский вой.

– Ну что ж ты! – владелец лавки спешит к люку.

Ребёнок хнычет у начала лестницы. Руками он закрывает правую сторону лица.

– Ох, ну, покажи. Да что ты плачешь, то царапина просто. Зато такой шрам будет, от девок не отобьешься! – увещевает его как умеет лавочник, покачивая в грубых объятиях.

“Всё эта зараза с болот”, – бросает он взгляд наверх, где солнце согревает его новые приобретения.

На скалистом плато ютится небольшой домишко. Камни впиваются в чёрный сруб, крепко фиксируя старую постройку. Холодный вихрь волнами налетает на брёвна, но здание стоит, как и многие годы до этого. Ветер кружит вокруг убежища и воет разъярённым хищником. Даже когда обескровленную степь освещает тусклое солнце, он не отступает.

В мутном окне мелькает силуэт. Половицы тихо поскрипывают под ногами хозяина дома, когда он лавирует среди пучков сушеных трав. Взгляд юноши витает где-то далеко, как и мысли. Местная непогода для него – обыденность, фон, который давно потерял над ним всякую власть.

Парень подходит к длинному столу и отодвигает стул. Разгорается слабый огонёк свечи. Белые подушечки пальцев проводят по раскрытой почти в конце книге в поисках нужной строчки.

Вздох. Юноша выводит копию слова на пергаменте. Под скрип пера писец доходит до конца страницы и переворачивает её. Лист отлипает, разрушая текст на следующем развороте.

– Н-ц, проклятая сырость! Давно пора перенести всё на таблички. Вот сойдёт снег и тогда… – бурчит отшельник.

Если бы его дом мог, он бы тихо рассмеялся. Хозяин жалуется на испорченные бумаги уже не раз и не два. Когда задания Совета Мэвы иссякают, юноша возвращается сюда на зимовку. Долгими ночами он переписывает свою коллекцию, и книжный стеллаж с каждым годом всё больше пустеет. Научные и художественные тексты прочно отпечатаны в голове жителя скалистого плато, не говоря о растительных рецептах, которые он может произнести даже спросонья. Внушительная библиотека, которую он собирал по крупицам среди руин городов и деревень, постепенно сжалась до пары полок.