И то… Под вопросом.

Проходит семь дней.

От Яси тишина, а это значит, что Ардов ещё пока не в столице.

Каждые пару часов мониторю, когда появится билет на его имя. Слежу за ней. По локации симки и напрямую. Издалека и осторожно. Так, чтобы не увидела. Даже тачку сменил.

Яся тем временем ничего не подозревает и ходит на работу. То одна, то в сопровождении своего фотографа Степана, о котором Саша растрепала Илье.

Я пробил его, разумеется и, к сожалению, в базах на пацана не обнаружилось ничего такого, что дало бы повод убедить её съехать от него.

Заглушив мотор, сижу в тачке.

Наблюдаю за тем, как они лепят дурацкого снеговика во дворе и опять убеждаюсь в том, что дал ей правильный совет. Ровесник — идеальный вариант для построения романтических отношений.

Эти двое явно на одной волне. Болтают, смеются, дурачатся.

Ему девчонка очень нравится, судя по счастливой, глупой роже и взглядам, которые он периодически на неё бросает. Да и она… Выглядит вполне себе хорошо. Не страдает, не плачет, а значит, моя теория получает подтверждение. Влюблённость в меня, вызванная неясными факторами, прошла. Намного быстрее, чем я ожидал.

Это немного задевает, конечно, но в то же самое время будто бы позволяет обманчиво легче дышать.

Я переживу это.

Забуду.

И она тоже.

Можно считать, что уже. Верно?

Курю.

Слушаю её смех.

Снисходительно и равнодушно смотрю на их детскую возню со снегом.

Правда только лишь до тех самых пор, пока грёбаный фотограф не решает перейти в наступление.

Блять.

Признаю, положа руку на сердце: к поцелуям я оказываюсь абсолютно не готов.

Одно дело предполагать. Как было по пьяни в истории с хозяином автомойки. И совсем другое узреть это своими глазами.

Пиздец.

Тело мгновенно деревенеет и напрягается.

Кровь закипает и ядовитой жижей расходится по венам.

В груди взрывается что-то горячее, колючее и неприятное.

Лёгкие заполняются битым стеклом.

В глазах темнеет от ярости и чёрной ревности.

Первое желание — вылезти из машины и раскрошить ему череп, но, продышавшись, умом понимаю, насколько глупо и смешно это будет выглядеть. Поэтому просто завожу мотор и незамедлительно уезжаю оттуда.

Заснеженная дорога.

Машины.

Фонари и фары.

Оживлённые проспекты.

Пробка и пол пачки скуренных сигарет.

Звонок от Киры. Она всегда как-будто жопой чувствует, когда надо напомнить о себе.

Не принимаю вызов. Не читаю сообщения.

Чётко осознаю, что по-прежнему не хочу её видеть и не хочу её трахать. Совсем. Никогда.

После перекрёстка снова встаю в правом ряду.

— Да сука… — сжимаю челюсти и недовольно выглядываю вперёд.

Капитально встряли. Авария, по ходу.

От не хер делать блуждаю рассеянным и сердитым взором по сторонам.

Взгляд совершенно случайно натыкается на вывеску «Скалодром» и… Неожиданно для самого себя переклинивает.

Смотрю в зеркало.

Включаю поворотник.

Обочина.

Заезд.

Подземная парковка.

Лифт.

Всё как во сне, будто не со мной происходит…

В себя прихожу уже тогда, когда, купив одежду и получив экипировку, вскидываю взгляд наверх на отвесную стену.

По спине от предвкушения ползут мурашки.

Забытое чувство…

— Сейчас вы прослушаете инструктаж, — пищит рядом конопатый инструктор.

Инструктаж.

Ухмыляюсь и, не обращая внимания на его возмущённые реплики, устремляюсь вверх.

Трое суток.

Именно столько проходит с того самого вечера.

Первые — убитый в хлам валяюсь в кровати. Потому что с непривычки, казалось бы, вполне себе натренированное тело, после посещения скалодрома болит просто адски.

Но оно же и к лучшему ведь? Отвлекает.

Испытывать физическое недомогание куда приятнее, чем ощущать то, что сжирает тебя, сука, изнутри.

Знаю-знаю, не имею права злиться и агрессировать, но чем больший временной промежуток проходит, тем явственнее чувствуется какая-то собственническая херня. И тем чаще вспоминается тот чёртов эпизод на кухне, где Она обнажила передо мной душу, а я в ответ обнажил её тело, совсем слетев с катушек.

Быть может, моя реакция на случившееся во дворе многоэтажки такова потому, что я отлично понимаю фотографа? В том плане, что помню до мельчайших подробностей каково это. Целовать Ясю.

Если уж и признаваться самому себе, то, честно говоря, очень-очень давно меня так не торкало от тактильных ощущений. Видимо, из-за этого и сорвался, позволив себе слишком до хрена.

Кто там думал про её возраст в этот момент? Ты ли?

Вообще нет. Я в принципе не мог о чём-то думать.

Пробовал на вкус вожделенные губы. Целовал их грубо и откровенно. Ласкал нежную кожу. Трогал её идеальное тело. Вжимал его в столешницу.

Набросился, блять, как последнее животное.

Яся своей искренностью, отзывчивостью и страстью подпалила фитиль…

Всё, что происходило дальше, непременно закончилось бы тем, о чём пришлось в последствии сильно сожалеть.

Рад, что пацаны вовремя тормознули этот беспредел и не позволили мне наделать ошибок, исправить которые удалось бы навряд ли…

И да. Рад, что попёрся на скалодром три дня назад. Было охеренно и меня не триггернуло, хоть я и опасался этого крайние лет пять.

— Чё мутишь, Патлатый?

Иду глотнуть воды на кухню и застаю там Черепа, сидящего на стуле в три погибели.

— Картошку чищу. Присоединяйся.

— Опять кулинарные эксперименты? Может, не стоит? — беру кружку с полки.

— Не, в жопу. Просто тупо пожарю, — выпрямляется и морщится, хватаясь за рёбра.

Н-да…

Отметелил его Динамит жёстко.

— Выглядишь неважно. Врачу показаться надо бы.

— Фигня, — отмахивается.

Беру нож. Тоже опускаюсь на стул и достаю из пакета клубень картофеля.

— Мы с Паровозом ездили к нему. Перетёрли насчёт вашего конфликта.

— Ну и на хера? Я сам, по-твоему, не в состоянии решить свои проблемы?

— Проблема тут одна: твой нездоровый интерес к его сестре. Несовершеннолетней, если ты забыл.

— Да какой, блин, нездоровый? Мы дружим.

— Черепанов, мне-то не заливай. Я видел, как ты на неё пялился.

— Смотреть запрещено, что ли?

— Так, как смотрел ты? На сестру друга? Да.

Цокает языком.

— Даже если я залип, это не означает, что я перейду какую-то там грань и…

— Череп, — качаю головой. — Давай завязывай, а. Пока девчонка к тебе не прикипела.

— Чё такого я сделал? — швыряет в кастрюлю очищенную от кожуры картофелину, и на стол летят брызги.

— Цветы, мягкие игрушки, твоё длительное нахождение в её палате.

— Мы, блять, играем в настолки и смотрим фильмы! Преступление? — орёт в ответ.

— Это пока. В общем, прекращай, братан.

— Заебали со своими советами! Сам как-нибудь разберусь!

— Наразбираешься! Динамит — отмороженный на всю голову.

— Да мне на него параллельно! Думаешь, очкую его? — усмехается. — Как ходил к Ангелине, так и буду. Ясно? Ей там в больнице одиноко. Она постоянно плачет, потому что на фиг никому не нужна. Друзья исчезли, растворились. Мать на неё забила и переключила своё внимание на других детей. Сам Динамит только бабло башляет, но даже не в состоянии поговорить нормально с собственной сестрой.

Очередной клубень летит не в кастрюлю, а в меня. Едва поймать успеваю.

— А теперь давай с другого угла посмотрим, — спокойно отражаю его гиперэмоциональный монолог.

— Ну? — толкает, закашлявшись.

— Не думал на тему того, что дело не только в возрасте?

— А в чём ещё?

— Дружище, поставь себя на его место. Ты разрешил бы своей сестре иметь отношения с человеком, занимающимся деятельностью, подобной нашей?

— Это же не навсегда. Однажды мы сможем перестроиться.

— Ты так уверен?