— Статью знаю. Был удивлён, мягко говоря. Ты только распространяла? Или ещё и употребляла?

— Ни то, но другое.

— Как же тогда оказалась в колонии?

Вдыхаю-выдыхаю. Воскрешаю в памяти тот вечер.

Жара. Летящий пух. Денис. Окрылённая я. В модном воздушном сарафане и кедах.

Куда делись мои шмотки — загадка, кстати.

— Мы с моим сводным братом гуляли по району. У меня в рюкзаке, вот в этом, — киваю на стул, — лежали купленные для поездки вещи. Щётка, расчёска и всякая другая важная мелочь. Я должна была лететь в Париж. Моё модельное агентство заключило контракт с европейским. И… В общем, перед прогулкой мы заходили к какому-то другу Дениса. Потом пошли в парк. Ели мороженое, разговаривали. Всё было как обычно, но в какой-то момент Денис вдруг начал странно себя вести. Оглядывался, нервничал.

— Понял, что вас пасут?

Киваю.

— Дай угадаю. Скинул тебе в рюкзак то, что взял у друга, — невесело усмехается, качая головой.

— Угу.

— Сказал тебе, что там?

— Нет. Только когда при выходе из парка нас остановили сотрудники, прошептал: «Не бойся, девчонку шмонать не будут».

— Вот гнида! И сколько там было?

— Много.

— Что потом? Этот урод так ни в чём и не признался? Тебя тупо закрыли вместо него?

— Да.

Чувствую, как по щекам катятся предательские слёзы.

— Хорош «брат».

— Он не просто сводным братом для меня был…

— Ещё лучше. А родители приёмные что же?

— Как думаешь, кому они поверили? Родному сыну или проблемной приёмной дочери, уже попадавшей в участок за кражу.

— Яся-Яся…

Впервые вижу в его глазах адресованное мне сочувствие и сострадание.

— Знаю, — шмыгаю носом и глотаю солёную влагу. — Дура…

Честно, я держалась до последнего. Не ревела когда слушала от него все те обидные слова. Не ревела когда поняла, что совершила ошибку, признавшись ему в своих чувствах. Когда собирала манатки. Не ревела! Но сейчас… Я просто не могу остановить это.

Дрожа и задыхаясь, плачу, как самая настоящая слабачка. От жгучей, едкой обиды, кислотой разъедающей меня изнутри.

— Не плачь, — протягивает ладонь и вытирает шершавыми пальцами мои слёзы.

— Он даже не осознаёт, что жизнь мне сломал. Мечты все вдребезги. А они… Они просто выкинули мои вещи и… завели себе нового ребёнка. Будто и не было никакой Яси.

Беззвучно задыхаюсь. Ощущаю адскую боль под рёбрами. Глаза не видят ничего. Картинка плывёт.

— Ясь…

Когда берёт за руку, мне почему-то на мгновение ещё хуже становится.

Срываюсь окончательно. Горько-горько плачу. Как дитё.

— Иди сюда.

Делает то, чего совсем не ожидаю. Притянув к себе, крепко обнимает.

А мне, кажется, только это и нужно было.

Прильнув к широкой груди, тихо-тихо скулю.

— Тш… Всё у тебя наладится, — успокаивает, поглаживая по волосам.

Закрываю глаза и слушаю его сердце.

Смогла бы я когда-нибудь забраться туда, если бы мы встретились при других обстоятельствах? Смогла бы сделать счастливым?

Вдыхаю его запах, утыкаюсь носом в сильную шею. Чувствую, как шевелятся те самые бабочки, поселившиеся у меня в животе.

— Бортич…

Переход от имени к фамилии — это как красная карточка в футболе.

Встаю на носочки, чтобы дотянуться выше.

— Мне так больно и так хорошо с тобой, Кирилл… — прижимаюсь своей щекой к небритой скуле. Задеваю кожу губами.

Его сердце начинает стучать быстрее.

Оно совершенно точно живое.

Только бы не оттолкнул снова!

— Давай попробуем, м? Я и ты. Будь что будет.

Унижаюсь. Прошу.

— Ты сейчас ни черта не соображаешь, — напрягается весь. Зубы стискивает до хруста. — Ты… Обязательно встретишь хорошего парня, Ясь.

— Да не нужен мне никакой другой парень! — протестую.

Отклоняюсь чуть назад. Перемещаюсь вправо и замираю в опасной близости от его губ.

Всего на секунду.

Глаза в глаза.

Следующее действие диктует точно не здравый смысл, но…

Я всё же целую Дымницкого. Сама. Потому что совершенно точно осознаю: другого подобного шанса не представится.

Не подпустит.

Вы когда-нибудь прыгали в пропасть с большой высоты? Я — нет, но почему-то именно эта ассоциация приходит на ум.

Вот ты подходишь к краю.

Сомневаешься всего секунду, но решительно делаешь первый шаг в бездну, совсем не давая себе времени на раздумья.

Испуг. Неистовый мандраж. Стремительно разливающееся по телу волнение. Паника.

Момент свободного падения.

Летишь, закрыв глаза. Боишься посмотреть вниз, но в какое-то мгновение, это случается и тогда… Тебя захлёстывает волна чистого, искреннего восторга. Абсолютного счастья.

Вот так я описала бы свой поцелуй с Дымницким. Прыжок в неизвестность. Потому что совершенно не понятно, чего от него ожидать…

В последний раз я целовалась очень давно. Может, оттого испытываю жуткую неловкость, ведь сперва кажется, что я совершенно разучилась это делать. Однако, это только кажется. Та самая физика, о которой говорил Кирилл, делает своё дело, и всё происходит как должно. Страшно лишь оттого, что по началу он, обалдевший и явно в очередной раз шокированный моей смелостью, не спешит реагировать на мой поступок.

Проходит секунда за секундой, а это по-прежнему игра в одни ворота.

Нет, пожалуйста. Не отвергай.

Задыхаясь от отчаяния, крепко обнимаю его за шею. Прижимаюсь своим телом к напряжённого торсу и целую так страстно-горячо как могу. Все свои чувства в этот сумасшедший поцелуй вкладываю и да, всё ещё плачу, всерьёз опасаясь того, что этот самый поцелуй станет для нас первым и последним.

Зажмуриваюсь до мерцающих точек.

В висках стучит.

Лёгкие не в состоянии вентилировать воздух.

Сердце, грохочущее в груди, захлёбывается кровью.

Почти умираю.

И внезапно воскресаю, когда руки Дымницкого с силой сжимают мою талию.

Пусть говорит мне что угодно. Разница в возрасте, взглядах на жизнь, мировоззрении, что-то там ещё… Отрицать тот факт, что между нами есть нечто большее, чем ненависть, по меньшей мере, глупо. Точно не сейчас, когда его губы, наконец, жадно терзают мои в ответ. Напористо, сердито.

Злится? Хорошо. Пускай. Я всё приму, но потом. Позже.

Его ладони забираются под свитер. Хаотично двигаются под ним. Исследуют. Гладят мой живот, спину, лопатки.

Крутанувшись, меняемся местами.

Шумно выдыхаю Кириллу в рот, когда зажимает у столешницы, позволяя физически ощутить, как сильно он меня хочет.

В голове звенящая пустота.

В ушах шумит.

В груди порхают и бьются крыльями взбудораженные бешеные бабочки.

Язык к языку.

Дыхание окончательно сбивается.

Беспомощно цепляюсь за широкие плечи.

Рывок — и вот моя пятая точка оказывается на гладкой поверхности.

Не отпускать. Главное не отпускать его. Не позволять анализировать происходящее, ведь если начнёт, то всё — труба.

Целую. Целую. Целую.

Пылко, чувственно, самозабвенно. (Последнее слово я увидела в словаре Володи Даля, кореша Паровозова).

Как я мечтала об этом поцелуе! Бывало, даже фантазировала.

Глупо, знаю. Учитывая то, как Дымницкий со мной обращался. Но разве можно противостоять тому, чего желает душа и сердце? Если не получилось сблизиться по-другому, то пусть хоть так…

Разорвав контакт на свой страх и риск, жертвенно подставляю шею, возжелав немедленно почувствовать там его губы.

— Ммм… — то ли мычу, то ли стону, ощутив их, наконец, на своей коже.

Эта моя реакция заводит его и распаляет.

Целует агрессивнее. Прикусывает. Зализывает.

— Ещё.

Прошу. Почти умоляю.

Скребу ногтями его затылок. Бесстыдно подаюсь навстречу. Остро реагирую на каждое его прикосновение.

Оставляет засос, и я покрываюсь мурашками.

Что-то шепчу задушенно.

Дрожа, прикрываю мокрые от слёз веки.