Капудан-паша чуть привстал с кресла. Явно удивленный столь странным поведением пойманного. Какая-то блоха, жалкий таракан смеет ему что-то приказывать⁈ Это же вощь! Бледный юнец, с которым справится даже самый последний юнга на его флоте, открывает свой рот⁈ Что тут, во имя святых, происходит⁈
Первым его порывом было выхватить свой, богато украшенный, клинок и самому изрубить наглеца. Даже потянулся к рукояти, но затем передумал. Почему-то вспомнился недавний крымчак, что около часа назад на этом же месте нес какую-то очень похожую белиберду. Разве это совпадение? Двое сумасшедших вместе и на одном месте. Очень странно. Не верилось ему в такие совпадения и странности.
— Уходите! — повторив свой призыв еще раз, паренек многообещающе улыбнулся. Правда, что-то нехорошо стало от этой улыбки. Поднятая вверх губа обнажила белые резцы, больше напомнившие клыки зверя. — Или бойтесь воды… То, что всегда питало жизнь, станет для вас ядом… Не боитесь? А зря… Вода ведь везде — за бортом вашего могучего корабля, в вашей крови, ваших телах. Ха-ха, и даже в том воздухе, которым вы дышите! Представляете⁈ Даже в воздухе есть вода!
Наблюдавший за всем этим, капудан-паша так и не смог что-то понять в том бреде, что нес пленник. Он честно пытался сделать это, но не мог. Значит, стоило обратиться к старым добрым методам, которые всегда помогали разговорить человека.
— Мбана! — позвал он эфиопа, который тут же с готовностью оскалился. Выходец из центральной Африки, негр был мастером в такого рода делах. Мучил людей с особым удовольствием, явно получая иезуитское наслаждение. Поговаривали даже, что иногда он не брезговал и человеческим мясом. Мол, в его племени многие были каннибалами. — Пусть этот шакал все расскажет.
Эфиоп скалил большие белые зубы так, что казалось они вывалятся из его рта. Крупные, заточенные на манер кинжалов, они напоминали акульи зубы, вот-вот готовые вцепиться в человеческую плоть. В руке поигрывал небольшим кремневым скребком, напоминающим небольшой ножик с широким лезвием. Это было его любимое орудие труда, которым у него очень мастерски получалось пластовать человека на ломти. Один раз он даже смог срезать с еще живого и бьющегося в судорогах человека кожаную полоску длиной в двадцать семь локтей. Очень уже тогда его хозяин удивился этому.
— Пусть только не сдохнет раньше срока, — бросил капудан-паша эфиопу в спину. Не хватало еще, чтобы этот сопливый наглец так быстро сбежал на небеса. Пусть сначала все расскажет, а заодно, хорошенько, помучается.
Едва не пуская слюни от возбуждения, эфиоп сильно закивал головой. Конечно, он все сделает. Громко причмокнул губами при этом. От крутившихся в его голове мыслей-картинок, едва не подпрыгивал на месте…
У Мбаны еще никто раньше времени не уходил в край Вечной воды…
Мбана все сделает, как надо…
Мбана умелый мастер…
Мбана сделает так, что потом остается много сладкого-сладкого мяса… Очень нежного, которое нужно лишь немного подсолить… Его даже жарить не нужно… Только глупые белые люди жарят мясо, которое начинает пахнуть дымом… Мясо должно пахнуть мясом, только тогда в нем сохраняется живой дух — Каамбе, который наполняет все члены силами…
Мбана уже давно такого не пробовал… Лишь старое, жесткое мясо ел… Невкусное, нехорошее… В нем совсем мало Каамбе, от него никакого толку…
До стоявшего у парапета парнишки скалящийся негр не дошел каких-то двух шагов. Ноги его вдруг подогнулись, затряслись, и он рухнул на палубу. Здоровенное тело начало извиваться, мощные руки и ноги стали извиваться и завязываться в немыслимые узлы.
— А-а-а-а-а! — дико заорал негр. — А-а-а-а-а-а!
Кровь, лимфа, вода, все жидкости в его теле, в доли секунды стали ядовитым денатуратом. Резкая шоковая волна боли обрушилась буквально на каждую клетку его тела, превращая мучения в самоистязания. А мощное сильное сердце, продолжая трепыхаться, никак не давало ему загнуться от шока.
Он извивался так, что кости трещали. Кожа рвалась, как гнилые тряпки на теле человека. Из мышц, органов сочилась мерзкого зеленоватого цвета жидкость, денатурат.
Потрепыхался еще немного и затих, распространяя вокруг себя невероятное зловоние.
На палубу фрегата опустилась мертвая тишина. Десятки фигур — офицеры, слухи, матросы и сам капудан-паша -застыли на месте от удивления, широко раскрытыми глазами таращась на труп эфиопа.
Первыми, как это ни странно, очнулись матросы, что висели на рее. С громким поминанием Пророка они стали прыгать в море. Жавшиеся к стенах слуги ломанулись следом за ними.
— Что вы смотрите? Убейте его! — закричал побледневший, как смерть Хамид. До него, наконец, дошло, что недавний крымчак говорил истинную правду, а не нес какой-то бред сумасшедшего. Значит, перед ним стоял не человек, а сам иблис! — Убейте! — рукой потянулся за саблей, но дрожащая кисть никак не могла ухватиться за рукоять клинка. — Убейте… Убейте…
На его глазах рухнули двое крепких аскеров в сверкающих серебром кирасах, бросившихся на дьявола с обнаженными саблями. Истошно заорав, они начали корчиться на палубе. Дергали руками, беспорядочно рубили саблями.
Также не смог ничего сделать третий офицер, пытавшийся выстрелить в пленника из пистоля. Спрятавшись за мощной мачтой, он только потянул оружие в сторону врага, как начал заваливаться на бок. Из его рта хлынула зеленая жидкость, от которое начало распространяться зловоние.
Свалились с ног и слуги, что не успели покинуть корабль. Кто-то пытался спрятаться в трюме, но его и там настигла невидимая и страшная смерть. Предсмертные вопли раздавались и оттуда. Нигде было не спрятаться.
— Кто ты? Кто ты? — посиневшими от страха губами бормотал капудан-паша, вжимая свою тушу в дверь капитанской каюты. — Иблис? Тогда уйди прочь! У меня есть… частичка самого пророка… Вот! Вот! — дрожащими руками турок вытащил крупную золотую цепь с шее, на которой висело кожаный мешочек, бэтю[2]. — От самого пророка… зуб… Из Медины… Я заплатил три пуда золота… Нет, два… Прочь, иблис!
Чудовище, что только выглядело человеческим юнцом, вдруг остановилось, словно, действительно, испугалось мощей Пророка. Даже начало поднимать руки, пытаясь закрыться от святости, что должна была исходить от святыни. Турок даже успел обрадоваться, как…
— Ха-ха-ха-ха! — парнишка перегнулся и начал ржать, едва не всхлипывая. — Ха-ха-ха! Верующий, б…ь! Мощами пугать вздумал⁈ Ха-ха-ха-ха! Зуб пророка Мухаммада⁈ А почему не ухо или язык⁈ Чего только зуб⁈ Денег что ли не хватило, кусок говна⁈ Не могу больше… Уроды и уродское время…
Турок ничего не понимал. Частичка Пророка же должна была помочь. Чудовище даже начало пугаться. Что же такое случилось⁈ Почему⁈ О, Аллах, что это? Его взгляд упал на внезапно похолодевшие пальцы рук. Аллах! Что со мной⁈
— Нет… Нет… — зашептал он, поднося к глазам руки, на которых вены стали проступать синим вены. Медленно синий цвет поднимался по его рукам все выше и выше. Выше поднимался и холод, сопровождавшийся сильной болью.
Иблис подошел к нему вплотную и резким движением сорвал цепочку с частицей Пророка. После кинул ее под ноги и с ожесточением растоптал.
— Не веришь — не носи, тварь! Лучше почувствуй, как по твоим жилам начинает течь тормозная жидкость, — со злорадством заговорило чудовище, кивая на руки турка. — Тормозуха — знатная штука, хочу тебе сказать. От нее у тебя скоро глаза на лоб полезут, органы будут выскакивать. Главное, же боль будет такая, что сам свое тело рвать будешь… Кстати, пока не сдох, понаблюдай, что теперь будет с твоими людьми.
Трясущийся капудан-паша медленно повернулся к берегу, на котором расположился лагерь с янычарами. У первых палаток начиналось какое-то шевеление. Стали раздаваться первые нечеловеческие крики, началась истошная стрельба. Сходившие с ума воины, кровь которых медленно превращалась в ядовитый денатурат, на глазах сходили с ума от дикой боли. Хватали сабли и начинали резать себя и товарищей. Стреляли во все стороны. Кто-то с воплями понесся в море, надеясь, что морская вода сможет унять его боль.
