Со стороны воинство казалось бурлящей горной рекой, несущей свои воды по бесконечным каменным валунам. Оно то разделялось на несколько потоков на очередном каменном валуне, то снова соединялось в единое целое.

Вблизи цельный образ войска разрушался, и перед глазами наблюдателя представала совсем другая картина. Кого только здесь не было. Бок о бок здесь двигались и обособленные отряды крупных бояр со своей челядью (поварами, ловчими, портными, гуляющими девками); и кучковавшиеся вместе худородные дворяне с кое-каким вооружением; и стройные колонны солдат нового строя с единообразным вооружением и обмундированием; и крупные отряды служилых татар и казанцев на необычных мохнатых лошадях и с вооружением кочевников; и лесная мордва с марийцами. Все они постоянно ругались, задирались, иногда и скрещивали оружие.

— Ну, вот ты и в армии, браток… В армии… — негромко напевал Дмитрий, качаясь, сидя на неказистом кауром коньке. Плелся он в самом конце нижегородского поместного полка боярина Скуратова, куда, собственно, и был приписан в качестве помощника полкового писаря. До писаря ему ещё было расти и расти, ибо должность эта была весьма «хлебной». — Это юность в сапогах, а у некоторых в лаптях.

Правда, вся эта его веселость была напускной. Дмитрий, будь его воля, начал бы материться во весь голос. Пожалуй, это бы лучше отражало размер той задницы, в которой он продолжал оставаться.

Ведь, став участником похода на Крым, он ни на йоту не приблизился к своей конечной цели. Скорее даже наоборот, она стала ещё более недостижимой, чем раньше. Месяц назад парень ещё мог тешить себя надеждой, что у него все получится, то сейчас, вообще, никакой уверенности не было.

— У них тут реальная задница! Как вообще можно так воевать? — начал бурчать Дмитрий, когда на него нашло в очередной раз. — Это же полнейшая неразбериха и очковтирательство помноженные на охрененных размеров русский авось…

Являясь помощником полкового писаря, естественно, он сунул нос во всю более или менее важную документации по полку. Более того был в курсе всех слухов, которые крутились возле местного воеводы. Словом, Дмитрий обладал самыми свежими и полными сведениями о самом полке и частично об армии. И все реально говорило о заднице!

— Везде же сплошное враньё!

Это, действительно, было одной из самых главных проблем похода. Врали все, начиная с самого ни и заканчивая самым верхом. Так, он стал свидетелем того, как составлялось составления донесение о наличии личного состава в полку. Тогда у него просто челюсть к полу отпала от удивления. Такого откровенного вранья парень, вообще, ещё не встречал. Писарь брал цифры просто с головы, даже не заморачиваясь их выяснением на местах. Когда же Дмитрий указал ему на это, то в ответ получил сакраментальную фразу: начальство лучше знает. Позже, когда эту писульку увидел сам полковой воевода, цифры магическим образом ещё подросли. Ибо, по словам боярина, их полк должен быть не хуже чем у других.

— Б…ь, вот так и во всем! Одна ложь цепляет другую и погоняет третью! И, главное ведь, понимают, что врут, но даже не пытаются остановиться.

Обратное получалось тогда, когда нужно было что-то попросить у вышестоящего начальства. Здесь начиналось такое попрошайничество и слёзные просьбы, что у парня уши вяли. Клянчили все, что только могли: продовольствие, порох, свинец для пуль, и даже самые обычные подковы. Из донесений вырисовывалась просто необыкновенная картина, как полк героически преодолевает все трудности во славу Отечества и Господа. Воевода всякий раз приказывал писарю все больше и больше накручивать эмоций и страданий. Мол, только так и можно получить желаемое, пусть и в самом минимальном объеме. В противном случае, вообще, ничего не дадут. Скажут, раз в ножки не кланяешься и слезами не исходить, значит, ничего тебе и не нужно. Вот она, правда жизни!

— И как тут можно победить? Как? Ведь полковые воеводы не только врали напропалую начальству, но и они ещё и истово враждовали друг с другом.

Такая вражда была самым настоящим бедствием и проявлялась буквально во всем — в том, кто первым переправится через реку; кто займет лучшее место для привала; кто сядет за столом ближе к главному воеводе; кто заслужит большей похвалы… Б…ь, как дети!

— О какой тут победе можно говорить? Нас же в хвост и гриву разобьют! Только людей зря положим… Уродство, б…ь! Они даже не представляют, что там их ждёт. Как на драку в соседнее село собираются…

Это ощущение неминуемого поражения буквально душило его. Ведь разгром русского войска означал, что он провалил задание Дьявола, и его дочь умрет в мучениях.

— Что же ты, падла, мне другую способность не дал? На какой хрен мне тут вино или спирт? — бушевал Дмитрий, на привале отойдя подальше в лес. — Лучше бы я огнем жечь мог. Или бурю вызывал… А тут, б…ь, самогонщика из меня сделал! Иди, мол, теперь мир завоюй!

По мере приближения к южных границам все ярче проявились следы опасного соседства с Крымским ханством, промышлявшим грабежом и работорговлей. Чаще встречались укрепленные городки и поселки, окруженные частоколом стен и высокими земляными рвами. Непроходимыми укреплениями тянулись многокилометровые засечные черты — глубокие рвы, поросшие подрубленными в разные стороны деревьями. Крошечные хутора и деревушки здесь прятались в самой лесной чащобе, где тебя не найдет никакой враг. Земли, конечно, мало, зато живой останешься.

От придорожных сел, редко где сохранились остовы домов и сараев. Везде их встречали остатки пожарищ, порубленные скелеты стариков и старух. Бывалые воины, что шли в передовых сотнях, рассказывали, что старый люд крымчаки сразу саблями рубили. Зачем, мол, на них воду и еду тратить? Все равно не перенесут тяжелую дорогу к Перекопу. Мужчин тут же на месте заковывали в кандалы, которые целыми связками возили на крупах своих мохноногих лошадок. Кандалы бренчали, издавая печальный, словно похоронный, колокольный звон. Горевали, видно, о тяжкой судьбе уведенных в полон русских людях.

— … Девок же не ссильничают, — рассказывал на одном из привалов грузный рябой холоп с обвисшими усами, сидя на сильно вонючей кошме. — Крымчак не дурень, знает, что за нетронутую девку магометяне хорошую цену дадут на рынке. Сказывают, что за нетронутую девку-малолетку можно аж трех хороших коней взять, что к боевому седлу приучены. Если же кто, не утерпит, то его плетьми секут до крови, — сидевшие возле костра люди удивленно качали головами. — Баб же ссильничают, а бывает и мужиков… Да, да, мужиков тоже. У них ведь так заведено с исстари. За женку калым нужно большой отдать. Оттого много их ходит не женатыми. А естество ведь своего требует. Вот они и занимаются непотребством, — с отвращением сплюнул холоп на землю. Мол, даже не знаю, как их земля носит.

Дмитрий тоже не сдержался и харкнул. Настоящая гадость. Вроде бы все понятно и объяснимо, но все равно в душе паршивое чувство. Представить даже противно. Сплюнул с еще большим отвращением. П…ы, б…ь!

— Вы бы, братки, о другом думали. Задница, чай, портками прикрыта, — холоп с хрустом в теле потянулся и вдруг заговорил о другом. — Я ведь здесь был уже не раз. Скоро степь пойдет. Вот тогда настоящая погибель начнется, — все сидевшие рядом напряженно вытянули шеи, ловя каждое его слово. — Совсем худо здесь летом. Источников, почитай, что и нет. Речушек, раз — два и обчелся. Колодца крымчаки сами травят и закапывают. Как-то мы здесь семь дён верхами шли без единой капли воды. Только свое и пили, что в бурдюках взяли, — мужичок почесал вывалившееся из под потной рубай рубахи брюхо и махнул рукой. Мол, даже рассказывать тошно, как плохо было. — Если же они по степи красного петуха пустят, то, вообще, пиши пропало…

Дальше разглагольствования холопа Дмитрий слушать не стал. Собственно, все и так было понятно, к чему ему готовиться. Чувствовалось, что ждала и его, и все русское войско охрененная задница: засуха, пожары, дым, и постоянные обстрелы стрелами со стороны крымчаков.