Недовольно сопевшие воеводы молчали. А что тут было говорить? Все понимали, чего так Голицын в бой рвется. Хочет для государыни Софьи Алексеевны победу вырвать к басурман и победителем к ней прийти. Нарышкиных, родственников царевича Петра к тому же опасается. Если же он разобьет крымского хана, то ему никакие Нарышкины не будут страшны. Они ему слова не скажут, ибо настоящий герой, тысячи православных душ от полона спас.

— Что на степи бояться? Тут через каждый дневной переход источники или колодцы. До одного места дойдем и передохнем, после до следующего места пойдем. Так крымчака и до самого Перекопа погоним, где ему и деваться некуда будет, — Голицын, ни дня не воевавший, явно почувствовал себя великим полководцем. Рассуждал резво, самоуверенно. По его разумению, крымский хан скоро сам к ним на поклон придет. Мол, деваться ему все равно некуда. Ведь, его главный союзник, Османская порта, занят в войне с европейскими странами. Одному же тягаться с Россией крымчаку будет не с руки. — Нужно только чуть — чуть надавить на хана, чтобы из немного юшка[3] брызнула. Вот мы и надавим на хана.

Кто-то из бояр все-таки не выдержал. С лавки встал лысый грузный мужчина в блестящим нагруднике, из под которого выглядывала тонкого плетения кольчуга. Осмотрел всех собравшихся исподлобья, словно приценивался, как всех саблей по сподручнее порубить.

— Я, братья, супротив свое слово скажу, — скрипучим голосом начал боярин, оглаживая стоявшую торчком бороду. — Не след нам за реку сразу идти. Всех воев потеряем. Басурмане добре воюют. Коняги у них быстрые, легкие. Будут вокруг нас кружить и стрелами осыпать, наши силы выматывая. Час за часом, день за днем по нам по нам будут из луков стрелять. Пока мы из мушкета по крымчаку пальнем, он успеет десяток, а то и полтора стрел в нас в ответ выпустить. Какая-нибудь одна цель и найдет.

Боярин, видно опытный воин, предлагал дельные вещи. Прежде всего, по его мысли, следовало возле реки разбить лагерь и возвести вокруг него хорошие укрепления. Лучше бы построить целый военный городок, от которого понемногу и начинать двигаться в глубь территории Крыма. Шаг за шагом, шаг за шагом, пока крымский хан не решиться им сражение дать.

— … Сделаем так, то и войско сохраним, и славу себе сыщем, -закончил рассказ боярин, тяжело плюхнулся на лавку. Тут же и остальные одобрительно зашумели. Никому не хотелось бездарно умирать от вражеской сабли или кинжала.

Только разве главного воеводу разве свернешь с его пути. Уперся тот, как баран и талдычит одно и тоже. Мол, стоять около вражеских земель и не атаковать есть настоящее порушение воинской чести. Следует немедленно идти вперед.

Совсем Голицын «удила закусил». Думает не поход будет, а легкая прогулка.

— Что вы языками пустое болтаете⁈ Не будет никогда крымчак источникитравить и закапывать! Ему здесь жить… — распалялся он, когда услышал про возможное отравление колодцев в степи. — Что потом пить будет? Тут других колодцев совсем нет! Вода святая для них. Берегут они ее пуще золота. О какой еще потраве говорить? Пустое это все.

Сидевший же в уголке Дмитрий мысленно за головы хватался. Боже, каких только дураков русская земля не рожает! Вроде бы с виду умный человек, грамотный, несколько иностранных языков знает, а в «сказки» верит.

Последнюю попытку предпринял запорожский полковник, весьма внушительных статей гетман с длинными седыми усами. В ярко алых штанах, широкой белой рубахе, за пояс которой была заткнута гетманская булава, он выглядел настоящим казаком — бесшабашным рубакой, бывалым воином.

— Сгнием там все, коли за речку пойдем, — сразу же «рубанул он с плеча правду-матку». Его здоровенная ручища со свистом разрезала воздух, когда он махнул ею. — Ты погляди воевода. Там воды не мае, дров не мае. Обоз у нас небольшой, с собой все не заберем. Також с пожженой степи коням есть нечего будет. Как воевать станем?

Голицын, которого снова «макнули» в его же безграмотность, побагровел. Шрам, протянувшийся через все лицо, дурной кровью налился, того гляди кровью брызнет. Страшен сделался воевода. Едва сдерживался, чтобы за саблю или пистоль не схватиться. Ведь стрельнет, не раздумывая. Сдержался, все-таки. Унял гнев.

— Коли страшно тебе полковник, уходи. К мамке под юбку иди, — прошипел воевода, глядя на меняющегося в лице казака. Ужасным было оскорбление. Равного себе и за меньшее саблями рубили. — Что молчишь? Мне тут трусы не нужны. Коли же не трус ты, полковник, то первым завтра пойдешь на ту сторону. Возьмешь с собой верную сотню и переправишься на ту сторону, чтобы крымчака подальше от берега отогнать. После же и мы двинемся.

На этом совещание и закончилось. Воеводы с хмурыми лицами отправились к своим полкам готовиться. Завтрашний день обещал быть жарким, если не хуже.

Дмитрий тоже не стал терять время, которого и так оставалось «всего ничего». Вприпрыжку понесся к обозу, где вместе с общим обозным имуществом примостились и его две телеги с «сюрпризами». Нутром чувствовал, что завтра все это может пригодиться.

— Завтра может случиться большой бум-барабум. Крымчаки, не будь дураки, ударят по тем, кто будет переправляться. В неразберихе можно многих перетопить. Если же повезет, вообще, войско уполовинить, — бормотал Дмитрий, шаря по телегам и осматривая длинные берестяные тубусы-ракеты и пузатые кувшины-гранаты. Все это оружие, заботливо переложенное соломой и накрытое шкурами, грело душу и дарило хоть какую-то надежду на успех этого безнадежного мероприятия. — Хоть испугать крымчаков немного, чтобы нашим шанс дать. Ночью бы по лагерю запустить десятка два таких ракет, чтобы они в портки со страха навалили. Потом вдарить посильнее. Вот тебе победа и в кармане… С Голицыным, правда, проблема. Этот ведь напролом пойдет. Плевал он на хитрости. Дуболом, б…ь!

Он приподнял одну из шкур на телеге и любовно погладил плотно сложенные берестяные корпуса самодельных ракет. Торчавшие пучки соломы вытащил и заново аккуратно протыкал ими пространство между ракетами. Тряска для них была крайне опасной. Скажем больше, смертельно опасной. Ведь, внутри каждой из них, наряду со спиртовым топливом находилось примерно пол литра одной любопытной этанолосодержащей жидкости, под замысловатым наименованием этиленгликольдинитрат или по простому ЭГДН. Познакомил его с этой взрывоопасной гадостью друг детства, что в 90-ые годы «работал» на одну из местных банд в качестве взрывотехника. При том все в округе думали, что тот, ботанистого типа худой паренек в огромных роговых очках, студент одного из московских вузов, отличник, ни в коем случае не озорник. Мухи не обидит, говорили про него бабульки в подъезде. Мух-то друган Дмитрия, правда, не обижал, а вот людей запросто. Повернутый на химии, особенно связанной с изготовлением самых разнообразных видов взрывчатки, он мог соорудить взрывное устройство буквально «на коленке» из самых обычных средств, что были дома или в сарае. Его бомбы были твердые и жидкие, с часовым механизмом и без, с радиоподрывом. Однажды изготовил взрывчатую жидкость, залил ее в бутылку шампанского, аккуратно закупорил, пробрался в ресторан и самолично преподнес ее одному из местных авторитетов, которого заказали конкуренты. В итоге та бутылка так рванула, что от ресторана остались одни лишь стены, с которых и криминалисты и соскребали остатки главного бандита и его подручных.

— Эх, Витамин, Витамин, — прошептал Дмитрий, вспоминая его прозвище. Витамином того прозвали за патологическую любовь к таблеткам, которые тот глотал едва ли не горстями. Все хвастался, что у него луженный желудок, способный переварить любую химию. — Представляешь, вот и твои истории под пивас пригодились. Значит, запомнилось кое-что из твоих баек. Как говорится, хорошее не запомнишь, а дерьмо само в памяти отложится.

Этот этиленгликольдинитрат, вязкую чуть маслянистую жидкость с немного спиртовых запахом, Дмитрий получил, когда в очередной раз экспериментировал на одном из привалов. Без экспериментов было никак, ибо надеяться ему было больше не на что. Ведь, русское войско уверенно шло к своему поражению. К бабке не ходи…