— Как же ты меня достал, алкаш сраный! Ты же мне всю операцию завалишь! — холоп трясся в его руках, как ватная кукла. — Ты, паскудина, мне что обещал⁈ Что? Попробуешь и успокоишься! А в итоге⁈

И так переживая за все происходящее, парень пришел в такое неистовство, что кровь из носа пошла. У него бывало уже такое несколько раз. В той жизни говорили, что все дело в сосудах.

— Я тебе, б…ь….

И тут до парня доходит, что Михалу почему-то колотит от страха. Этот крупный мужик сильно трясся и пытался закопаться в солому по самую макушку. Плескавшееся в его глазах чувство страхом даже язык отказывался называть.

— Э-э, аника-воин, чего с тобой, — Дмитрий брезгливо отодвинулся, когда почувствовал запах мочи. Михайла обмочился от ужаса. — Мать твою за ногу, что это еще такое происходит⁈ Б…ь, перед самым монастырем!

Со стоном Дмитрий провел рукой по лицу и… уставился на свою ладонь.

— Ни хера себе, — только и смог выдохнуть он.

Мотая головой, парень перевалился через край телеги и пошел к обочине дороги, вдоль которой тянулась большая лужа. Упал на колени и стал с диким чувством всматриваться в свое отражение.

— Б…ь, что еще за… — на его лице была размазана кровь темно-синего цвета. — Черт… черт… Падла рогатая, что ты со мной сделал? Ты же говорил, что я могу только с водой работать! Я прекрасно это помню. Или подожди… Неужели ты имел ввиду жидкость? — мелькнула в голове догадка. — Похоже на правду.

Честное слово, при этой мысли Дмитрий испытал просто неземное облегчение. Он ведь почти поверил, что Сатана превратил его в какого-нибудь демона. У того хватит дури и желания на такую шутку.

Парень окунулся головой в лужу и тщательно смыл с лица все намеки на синюю кровь. После этого с решительным видом подошел к телеге, где до сих пор прятался в соломе холоп. Кажется, даже поскуливал от страха.

— Ты, сучья отрыжка, понял теперь, кто я⁈ — рыкнул на него Дмитрий, наклоняясь вперед. Чуть даже оскалился, показывая передние резцы. — Понял, спрашиваю?

Тот с такой силой замахал головой, что, казалось, сейчас она у него оторвется.

— Ты… Ты… архангел Гавриил, главный христовый воитель, — пролепетал Михайла, закрывая лицо руками. — Сказано в библии, что у него руда[1] такая…

Мгновенно «оседлав тему», Дмитрий жестко ткнул указательным пальцем в грудь холопа. Тот аж отшатнулся, хотя, казалось бы, уже и некуда было.

— Вот и хорошо, что понял. Теперь сиди в телеге и не отсвечивай! — добавив в голос кровавой хрипотцы, проговорил парень. — После получишь свое… — последнее прозвучало так, словно он пообещал его после испепелить небесным огнем, а не выпивки поставить. Бедняга еще раз обмочился. Как бы еще умом в добавок не тронулся. — Успокойся, я тебе говорю! Спо-кой-но! По губам читай. Никто тебя не тронет, если себя вести будешь нормально. Понял меня⁈ Все с тобой будет хорошо. Награжу даже за службу.

Тот вроде отходить от ужаса начал. Даже порозовел немного, а то лицо цветом напоминало серый кладбищенский мрамор.

— Вот, вот, — похвалил его парень. — Дыши. Будет тебе награда от архангела Гавриила.

За этими разборками лошадки спокойно дотянули обе телеги до ворот монастыря Свято-Николаевского мужского монастыря. Мощные белокаменные стены как-то неожиданно возникли перед ними, нависнув над головами мощной каменной громадиной. Еще больше усиливали ощущение силы, массивности и громадины здоровенные железные створки ворот с просто гигантскими набалдашниками клепок. Такие двери точно не сковырнешь с наскока. Тут тараном долить и долбить до скончания века.

— Э! Чаво надоть в святой обители? — прямо над их головами вдруг раздался дребезжащий старческий голос. Сверху из небольшого окошечка торчала голова в монашеском клобуке и строго смотрела на них серыми водянистыми глазами. — Ну? Что лаетесь тама? Тута святая обитель, монаси служат Господу. Тута никака лаяться нельзя. Господь накажет, — старик внушительно показал пальцем в сторону неба. И было столько в его голосе убежденности, что верилось. — Ась?

Потоптавшись немного и собираясь с мыслями, Дмитрий добродушно улыбнулся и помахал рукой.

— Извини, батя, если что не так. Я новик Дмитрий Кобылин с делом до игумена. Вот вино в дар для обители везу, — услышав про вино, старик сразу же «возбудился». Длинной жидкой бороденкой, иногда называемой козлиной, затряс и тут же исчез из окошка. Вскоре за железными воротами послышались шаркающие шаги и скрежет железного засова. Открывал, походу. — Что же ты, паря, сразу не сказал про вино. Для обители это первейшее дело. Причащаться надоть, а то на причастии такое дают… Эх…

Пока телеги проезжали мимо него, старик-монах успел любовно коснуться едва ли не каждой бочки. Погладил, постучал осторожно, явно проверяя уровень налитого. Чувствовалась хозяйственная жилка местного завхоза. Позже оказалось, что Дмитрий не ошибся. Старик, действительно, оказался келарем, заведовавшим всем монастырским хозяйством.

— Вона тама ставь. Куда, дурында, прешь⁈ Туда дадоть, а не туда! — недовольно закричал монах, когда лошадь потащила первую телегу к дверям в колокольню. — Бельми-то разуй. Туды правь. Во! Я пока побегу за батюшкой игуменом.

И, правда, побежал. Подхватив низ рясы, припустил в сторону приземистого здания, откуда слышался какой-то шум. Видимо, боялся, чтобы Дмитрий назад не увез свое вино.

— Не да Бог, игуменом здесь какой-нибудь пенек с глазами окажется. От такого толку-то не будет. Против Скуратова не вытянет. Нужен авторитетный, жесткий, — переживал парень, вышагивая вдоль телеги. Ведь, от этого шага очень многое для него зависело. Он пришел сюда искать не просто покровителя для себя, а и союзника. Церковь сейчас могла ему очень сильно помочь. Может, чем Бог не шутит, даже попасть к царевне Софье. — Кто знает… Вдруг, попаду в советники самой государыне? Тогда можно будет таких дел наворотить, что Сатана охренее…

И тут Дмитрий понимает, что за его спиной кто-то стоит и негромко покашливает. Видимо, привлекая внимание. Он резко разворачивается и замирает на месте.

— Доброе утро, отрок. Я игумен Дионисий, — прозвучал спокойный ровный голос, принадлежавший невысокому худому мужчине в возрасте. — Что тебя привело в святую обитель? — жесткий взгляд остановился на парне, едва «не разбирая» его на части.

Лицо у игумена было запоминающееся. Вытянутое, со впалыми щеками. Нос с характерной горбинкой. Губы тонкие, плотно сжатые. Сразу чувствовалось, человек, стоявший перед Дмитрием, немногословный, сдержанный, а может и скрытный. С таким нужно «держать ухо востро».

— Кобылин я, Дмитрий, батюшка. Поместье мое, что батюшке за службу дадено, на Изюм-реке стоит, — игумен молча кивнул. Мол, понял, где это. — Батюшка мой недавно душу Богу отдал. После себя оставил вино, что в походе «на копье взял»[2], — делая максимально возможное простецкое выражение лица, парень показал рукой на повозки за своей спиной. — На благое дело передать хочу. Хорошее вино. Гишпанское, сказывают. Вот, спробуйте, батюшка.

По знаку Михайла тут же принес небольшой кувшинчик, запечатанный сверху восковой крышкой-блямбой. То, что это вино обязательно понравиться игумену, у Дмитрия и капли сомнения не было. Он самолично пробовал то, во что вчера превратил воду. Получился просто феноменальный кагор.

— Мне-то вино ни к чему. Как говорится, In vino feritas[3], — козырнул Дмитрий одной единственной латинской фразой, которую знал. О том, что вино есть дикость, им много раз напоминал на срочной службе сержант, когда они «на рогах» возвращались из увольнения.

Игумен, только что взявший в руку кувшин, удивленно вскинул голову. Явно не ожидал в этой глуши услышать латинскую речь от какого-то неотесанного юнца. Вновь принялся его пристально рассматривать. Только теперь в его взгляде появилось, что похожее на живой интерес.

— Язык знаешь? — спросил монах, внимательно следя за выражением лица парня.

— Нет, — с сожалением в голосе ответил Дмитрий, разводя руками. — Батюшка просто часто повторял. Услышал у кого-то в сотне. Бывало примет чарку и начнет это повторять. Я ведь поначалу думал, лается он так. Оказалось, предупреждал меня о вреде пьянства.