Гордей шёл и размышлял в слух:

"Путь в Артос не близкий. Эх, Любомир, ты сделал большую глупость позволив уговорить себя в одиночку сопровождать двух женщин и золото. А что если на пути вам встретятся разбойники? Сможешь ли ты отбиться, защитить Софийку? Это девушка тронула моё сердце. Если бы боги позволили мне выбрать себе младшую сестру, я выбрал бы её, Софийку. Она такая хрупкая и открытая, жаль, что мать и столица испортят её!"

Юноша и не подозревал насколько он был близок к истине.

Когда Любомир и женщины почти добрались до переправы на Артос на них, внезапно напали "камышовые крысы". Их было много, но у большинства в руках были лишь палки, да камни. "Камышовые крысы" — отребье и сброд, грабящий одиноких и слабых путников.

— Может отдадим им золото? — тихо спросил травницу Любомир. — Их много.

"Крыс" было около дюжины, но многие из них были истощены, их тела были покрыты грязью, язвами и коростой. Эти люди, даже разбойниками по сути не были. Падальщики — они не могли представлять угрозы для настоящего воина.

— Нет. — отрезала Арина. — Вы обещали защитить нас, Любомир. Смелее, уверена половина из них броситься удирать, стоит вам только сделать страшное лицо и обнажить свой меч.

Волчицей она первой кинулась на оборванцев, всадив острый кинжал в горло одному и подрезав коленную жилу другому. Любомир расправился ещё с тремя, а остальные "крысы", как и обещала Арина, попросту сбежали.

— Любомир, спасибо! Спасибо вам, вы такой храбрец! — бросилась колдунья на грудь юноше, стоило только последнему оборванцу скрыться в камышах.

Любомир с жалостью и отвращением посмотрел на только что зарубленного им тощего мальчишку: кости проступали через грязную покрытую коростой кожу, рот окровавленный и наполовину лишенный зубов, один из остекленевших глаз его противника, затянуло бельмо катаракты; потом на свой окровавленный меч, ему захотелось взвыть. В этом бою не было равенства, как в этом убийстве оборванца не было чести. Любомиру стало тошно и он с силой вогнал клинок меча речной песок возле остывающего тела. Нет, он не Гордей, ему не нужна слава великого воина, он не желает резать и колоть живую плоть.

Обняв Арину за плечи, Любомир повернулся к мертвецу спиной и зашагал к повозке, на которой сидела, обняв себя за плечи Софийка.

— Давайте поспешим к переправе, не хочу, что бы ночь застала нас в пути. — хмуро произнёс Любомир, беря под уздцы Огонька.

На подходе к Белым Липам Гордей обнаружил, что дорога к дому перекрыта. Прямо по середине дороги был поставлен забор из свежих еловых кольев, навесные ворота распахнуты настежь, а у ворот прилепилась кривенькая будка с дозорными.

— "Застава Белые Липы" — прочитал Гордей над воротами и удивился. — Что за глупости?!

Юноша решительно направился к перекрывшей дорогу балке. Ему на встречу выступили пятеро серьёзного вида мужиков, все при оружии, в легком доспехе, с копьями на перевес.

— Стой! Кто идёт? — басовито спросил низенький и коренастый дядька с толстыми и румяными, как у девицы, щеками.

— Гордей, сын Овсея.

— Чем докажешь?

— Так нечего тут доказывать. — развёл руками Гордей. — Все в Белых Липах знают, что я местный, сын лаптевяза Овсея.

— Э, паря… Так то в Белых Липах может и знают, а тут место казённое, без кумовства устроенное. — протянул румяный.

— Так я правду говорю! Я, сын Овсея — Гордей.

— Все правду говорят. — согласился дозорный. — А как прижмёшь к стенке такого правдоруба, так выходит: один — разбойник-лиходей, другой — шпион изменника Изибора.

Мужик указал на вкопанный в землю перед воротами заставы столб с табличкой-предупреждением.

— Читай, что тут написано или проваливай.

Гордей прочёл:

" По приказу Великого Князя Зимовита Мирковича, кому отныне принадлежит эта земля, все странники должны предъявить грамоту, что являются подданными князя, а кто такой грамоты не имеет, должен оставаться на заставе доколи кто-нибудь и з подданных князя не засвидетельствует особу его грамотой".

— Нету у меня грамоты. — пробурчал обиженно юноша.

— То-то я и смотрю, что с вид у тебя больно подозрительный, на разбойника похож.

— Да как ты смеешь, дядя?! — вспылил Гордей. — Я участвовал в битве при Бродах, кровь свою проливал, а ты меня разбойником называешь? А ну пропустите, немедленно!

Гордей потянулся к рукояти меча, но румяный дозорный ничуть не испугался его гнева, только широко зевнул и скомандовал:

— Вяжи его ребята, а там разберёмся, что он за птица!

Такого Гордей стерпеть не мог:

— Только попробуйте, собаки трусливые! — закричал Гордей и бросился на дозорных размахивая мечом.

Главное для него было отбиться и проскочить мимо заставы. Юноша понимал, что за те месяцы, что он провёл в дали от дома, многое изменилось, признавал, что служивые были в своём праве, требуя у него грамоту. Вот только дадут ли грамоту человеку сражавшемуся на стороне князя Изибора?! Гордей сомневался.

Был только один путь к родному дому — прорываться силой.

Дозорные навалились всем скопом, завязался короткий и жаркий бой. Никто из служивых не ожидал от путника-оборванца такой прыти и ловкости. Дозорные не были в полном смысле вояками, готовыми к яростному бою. Их делом было надеть начищенный до блеска доспех и нести казённую службу с серьёзным лицом, сшибая с путников плату за проезд и проверяя грамоты. А вот Гордей был птицей иного полёта, он не щадил себя в бою и тем серьёзно отпугивал противников. У кого-то брызнула кровь из раны, кому-то разбили бровь, а у румяного дядьки, старшины дозорных, повалились на землю из распоротого брюха кольца сизых кишок. Дозорные отпрянули. Несколько взмахов мечом, кувырок, уход в сторону и вот юноша уже по ту сторону загородной балки. Отбежал Гордей на расстояние броска копья, развернулся и показал дозорным срамной жест. Те ответили ему бросками копий и гневным рёвом, однако же в погоню не кинулись.

Гордей бежал через подлесок, не обращая внимания на ветки-колючки, окончательно превращавшие его драную, изношенную рубаху в ветхое рубище. Эти места он с детства знал, как свои пять пальцев. За подлеском будет небольшое заболоченное озерцо, куда летом ходили кормиться ряской деревенские гуси, потом поля да луга, а там уж и до дома отца рукою подать.

Маженна работала в саду храма, она заботливо подрезала розовые кусты. В этом году храмовый сад, по воле Даждьбога, был щедр на цветение и Маженна решила, что пышные букеты роз и лилий станут лучшим украшением для алтаря. Дверь на верхнюю террасу храма открылась — это Берендей вышел погреться под солнечными лучами.

Маженна прыснула в кулачок, едва не уронила цветы — волхв был почти полностью обнажен, только узкая набедренная повязка прикрывала его чресла.

Берендей потянулся, вслед за ним потянулись к солнышку вытатуированные на его коже змеи, звёзды и плети хмеля, старик раскинул руки в стороны и сладко зевнул, он только что проснулся после обязательной ночной службы.

— Дядя Берендей, вы только посмотрите на себя! — заливалась смехом Маженна.

Волхв погладил себя по объемному животу и поднял вверх указательный палец.

— Я — есть вместилище всего сущего! — с нарочито важным видом заявил Берендей и тоже рассмеялся.

— Вы как младенец Коляда — такой же голенький и круглый! — пошутила Маженна.

— Найди мне место, в этом чудесном саду, где я могу просушить вещи, деточка. — попросил Маженну Берендей. — Я постирал свою единственную одежду.

— Не может быть! А что будите делать пока она сохнет?

— Посижу так — погодка чудесная. И ты поднимайся ко мне.

Девушка, поднялась на террасу и присела рядом с волхвом. Срезанные розы и лилии она опустили в кадушку с родниковой водой, приняла из рук Берендея влажную одежду.

— Но это же неприлично! Не ужели великий волхв Берендей, так и будет весь день голой попой сверкать? А если кто увидит?