— Что тут неприличного? — лукаво улыбнувшись ответил волхв. — Боги повелели, что бы мы без одежды в этот мир приходили, без неё и назад примут.
— Ох уж эти боги! — покачала головой Маженна, развешивая вещи на бельевой верёвке, которая тянулась из под крыши храма в высокой старой лиственнице, растущей посреди внутреннего двора храма.
Не успели они договорить, как со стороны главных ворот храма Даждьбога послышался шум и голоса. Маженна побежала проверять, что случилось.
К воротам приближалась встревоженно гудящая толпа — это жители Белых Лип, побросав все свои привычные дела спешили к храму. В первых рядах, грузно косолапя с ноги-на-ногу, шла приземистая и дородная женщина в дорогом платье цвета семян горчицы — это была староста деревни, Ивека, матушка Любомира и будущая свекровь Маженны. Рядом с Ивекой торопливо семенил плюгавенький мужичонка неопределённых лет. В Белых Липах его знали как блаженного троюродного брата Ивеки, Рыся. Когда у Ивеки моровое поветрие унесло мужа, женщина затосковала. Любомир к тому времени был ещё совсем кроха, а дом у старосты был слишком большим для вдовой бабы с младенцем. Однажды возвращаясь из города, Ивека привезла с собою в Белые Липы этого убогого и поселила у себя в доме, что бы помогал по хозяйству, да следил за Любомиром. В отличии от своего благородного имени, Рысь был носат, плешив, крив на правый глаз и постоянно что-то жевал.
Завидев знакомые лица Маженна бросилась навстречу Ивеке:
— Матушка Ивека, что случилось?
— Говорят, Гордей вернулся. Он напал на заставу стоящую вниз по дороге и даже кого-то покалечил. Вот мы идём с Рыськой узнать, что-нибудь о Любомирчике.
— Ах! — только и смогла всплеснуть руками Маженна.
Главная зала храма служила местом сбора для белолипцев, здесь проводили суд, держали совет, заключали брак молодых и отпевали усопших. Сейчас она была битком набита ничего не понимающими и встревоженными людьми.
Когда все пришедшие расселись по лавкам, в залу вошел незнакомый мужчина в бархатном долгополом жилете, длинной рубахе, перепоясанном шелковым кушаком, собольей шапке и при оружии. На нём, как и на двух его спутниках, были знаки отличия свиты Великого Князя Зимовита.
Люди поднялись, поклонились вошедшему, тот сурово оглядел склоненные головы и спросил:
— Белолипцы, я господарь Ронья, дознаватель присланный к вам, милостью Великого Князя Зимовита, из стольного града Артоса. Мне поручено всё разузнать о происшествии на заставе Белые Липы и изловить преступника покалечившего начальника заставы. Знаете ли вы окаянного по имени Гордей? Водите ли с ним родство? Отвечайте!
— Если изволите знать, господарь дознаватель, — выступил вперёд один из стариков. — родичи мы Гордею, Овсееву сыну, очень и очень дальние. Никакого сношения с лиходеем не имеем, а и со всем его родом не особо ладили.
— Значит так? Приведите Овсея! Буду с него спрос держать. — распорядился господарь Ронья.
— Никак то не возможно, милостивый господарь. — вклинилась в разговор Ивека.
Выразительно скривила губы в печальной гримасе:
— Месяц, как уже почивает Овсей-лаптевяз в сырой земле. Он и раньше пил горькую, да брагу, а как сын на войну убёг, так стал заливать пуще прежнего. Не уследил он за лучиною, однажды ночью, спать пьяным завалился, как обычно, вот и сгорел вместе со своей лачугой.
— Сгорел, сгорел, как головешка чёрен стал! — радостно выкрикнул Рысь из-за спины старосты и та быстро шикнула на убогого братца.
Продолжила:
— Всё их племя-семя такое — непутёвое. Как не стало жены у Овсея, затужил он, запил крепко. Сначала мы жалели мужика, много у кого мор родных унёс, терпели его выходки, драки и разорения, а как терпение иссякло, за околицу выселили на поля, от греха подальше. Гордей рос при таком отце да без матери, что сорная трава в поле. Дурное семя — дурного родителя. Он всегда был буйным, своевольным, мы его в общину не приняли, его тут все за глаза "дикарём" называли. Только мой милый сыночек, доброе сердечко, Любомир, с этим оболтусом из жалости дружбу водил, а этот проклятый, неблагодарный Гордей сманил Любомирчика на войну, когда тот должен был жениться…
— Довольно! — дознаватель пресёк причитания старосты.
Ивека притихла, прикрыла рот рукою и потупила глаза в пол — очень уж грозен был столичный господарь.
— Хорошо. — более спокойно произнёс Ронья. — Слушайте, люди, я собираюсь устроить облаву на Гордея. Пока не поймаем Гордея я буду заседать здесь, в этом храме. Отныне Гордей, Овсеев сын объявляется государственным преступником, изменником престолу и пособником опального князя Изибора. Любой кто приютит, накормит или поможет прятаться Гордею будет бит розгами. Это понятно?!
Люди ошарашенно уставились на дознавателя, потом зароптали, загомонили, так, что помощникам Роньи пришлось наводить в зале тишину и порядок. После того, как все смолкли, дознаватель продолжил:
— Тому, кто изловит поганца будет награда в пять золотых монет.
Все снова оживились, но теперь это было уже радостное оживление. На пять золотых монет можно было поставить новый дом и купить корову — неслыханное богатство для скромно живущих обитателей захолустной деревеньки.
— Господарь Ронья, дознаватель! Я, как староста этой деревни и как мать, хочу просить вас об услуге. — Ивека бухнулась перед княжеским посланником на колени. — Прошу вас, накажите Гордея! Не откажите! Мой единственный сыночек, Любомир, от него ни весточки, ни слова, наверное этот негодяй бросил Любомирчика умирать на поле боя, пока спасал свою шкуру. Он, Гордей, жестокий дикарь, и должен ответить за свои преступления! Если вы его поймаете, клянусь, я своими руками возьму меч и снесу с плеч его змеиную голову!
Дознаватель помог Ивеке подняться на ноги, успокаивающе промолвил:
— Довольно вам так убиваться, матушка-староста. Можете мне верить, когда мы изловим Гордея, я сам проведу допрос и узнаю всё о судьбе вашего сына. А потом мы сурово покараем Гордея за все его тяжкие преступления.
Стоя в задних рядах односельчан, Маженна хорошо видела и слышала всё происходившее в зале. Она пыталась сдерживать слёзы, но плакала она не только по пропавшему жениху Любомиру, но и по несправедливо оклеветанному Гордею. Конечно, как и все другие в Белых Липах, Маженна признавала, что нрав у Гордея буйный, да и не сговорчив он больно, вот только сердце у юноши было пламенным и чистым, не способным на подлые дела. Если уж Гордею пришлось обнажить меч на заставе, так только по особой причине. В этом Маженна была уверенна. Сдерживая слёзы, она поспешила прочь.
Маженна обогнула храм, сейчас ей необходимо спрятаться от любопытных глаз односельчан. Она подумала, что тихий розовый сад будет лучшим укрытием для её израненной души. Девушка шла по каменной дорожке, утирая слёзы она шептала:
— Любомир, милый, где же ты сейчас? Если бы только был здесь, всё было бы по иному!
Вдруг Маженна услышала какой-то шорох в кустах справа. По белёной каменной стене, окружавшей храмовый двор, кралась сизая высокая тень. Девушка замерла, внутри всё похолодело от ужаса, не ужели призрак Любомира вернулся из нави в ответ на её молитвы?!
Маженна зажмурилась, когда тот, кто скрывался в кустах, выпрыгнул прямо перед нею, на каменные плиты. Девушка охнула: грязный, взлохмаченный, оборванный зверь, Маженна не сразу опознала в нежданном госте Гордея. Но не успел тот произнести слова приветствия, как на Гордея бросился один из стоявших во дворе стражников. Стражник повалил Гордея на спину, вцепился в его шею крепкими ладонями пытаясь задушить юношу. Гордей хрипел и брыкался. Во время падения он выронил меч из рук, клинок выскочил из ножен прямо под ноги Маженны. Другого оружия, что бы защитить свою жизнь у Гордея не было.
Маженна оторопело смотрела, как на её глазах здоровый и злой стражник душит друга её возлюбленного. Сама не понимая, что она делает, девушка взяла меч в руки. Лицо Гордея побагровело, глаза закатились, лиловый язык вспух сытой пиявкой и вывалился наружу. Ещё немного и стражник сломает Гордею трахею, тогда для юноши всё будет кончено раз и навсегда.
