— Мисс Петерссон, вы знакомы с этим человеком?

Она взглянула на фото — и вздрогнула всем телом… и быстро, быстро застрочила.

…История, рассказанная Хильдой Петерссон (или Стрелицией Королевской), оказалась и простой, и неприятной, в равной степени. Постоянный заказчик, Чарльз-Маурицио-Бенджамин Смит не нашел ничего веселее, чем подшутить над этой бедолагой. Делал вид, что влюбился, что сохнет и спать не может из-за мыслей о «милой Стреличке!» — так и выманивал у нее дорогие пирожные бесплатно. Бедолага прощала его грубоватые шутки: «что за баба, щипать твой зад — все равно, что зад каменной статуи». Считала своим женихом, не подозревая, что это шутка, всего-то «легкая, забавная, гы-гы-гы!», шутка.

В тот вечер он сказал: «Давай, покажи мне все тут, невеста, бг-гг!» Она и показала: они почти весь дом — там, где позволяла миссис Тирренс. А потом случилось то, что случилось. «Привела его в подвал. Там Комната, в ней — Красота. Особая, не для всех. Я думала, он обрадуется, красота же, а он — испугался», написала Хильда-Стрелиция. И, подняв глаза, выжидающе замерла.

Фома прочитал внимательно, потом улыбнулся и кивнул — продолжайте, мол. Хильда-Стрелиция продолжила свой «рассказ». И писала, писала, писала… очень быстро. Ручку она зажала в кулаке так, будто бы хотела проткнуть бумагу насквозь.

«Он заметался, уронил старого господина, тот рассыпался… на шум явилась хозяйка, начала ругаться. Он угрожать стал, обзываться: вызову полицию, вы, говорил он, старая ведьма, преступница. Обзывался долго. Хозяйка его уговорила выпить чаю с пирожными. А мне велела собрать старого господина заново. Я и собирала. Потом — усадила назад, в кресло. Полюбовалась немного. Птичек еще поправила, они тоже красивые».

Господин комиссар уже прикидывал: пока криминалисты будут осматривать тело и место происшествия, ему предстоит все разузнать. Красота… надо же! Посмотрим, что там за красота такая, мужчина — и тот ужаснулся. Одно хорошо, несчастная женщина немного успокоилась. Хотя такая силачка, великанша вряд ли станет биться в истерике, одернул себя Фома.

Хильда-Стрелиция все писала. «А потом пришла хозяйка и сказала, что гостю не понравился миндальный крем, он упал и умер. Ну, я и пошла.»

Она подвинула листок господину комиссару. Тот быстро прочитал. Нахмурился.

— Куда пошла?

«Выносить труп. Шла и думала: странный он. Вкусный же крем, Глори мешала. Она умеет», быстро написала Хильда-Стрелиция.

— Почему не вызвали врачей и полицию?

«А зачем?»

— Как это «зачем»? Что если его можно было спасти? И сообщить о несчастном, кхм… случае — необходимо. Полагается так.

«Я все делала, как хозяйка велела. А он все врал, что жених. А сам обзывался».

Из глаз ее вновь закапали слезы. Руки дрожали, и буквы ложились на бумагу вкривь и вкось, но она все писала.

«Кричал: уйди с дороги, дебилка. Связался на свою голову. Чтоб ты сдохла… и другое обидное».

Фома глядел на нее с жалостью.

— Выход из подвала найти не мог, что ли?

«Не мог. Обзывался, с кулаками лез. Я его немного стукнула. Больше не дрался потом, тихо лежал. Потом встал. А там и хозяйка явилась. Моя сестра не виновата, он сам умер, сам! А злых людей слушать не надо!»

— Это вы привезли его на стоянку, — догадался Фома. — Перенести через забор — там, где «слепой угол», перелезть самой доволочь или донести труп на руках до машины и, наконец, усадить там… для вас совсем нетрудно. Не правда ли?

Хильда-Стрелиция вздрогнула и замотала головой. Нет! Нет-нет-нет! В ее глазах застыл ужас, а губы кривились: не убивала, не убивала… ни я, ни сестра!

— Я знаю, что в смерти этого жулика вы с сестрой неповинны, — смягчился Фома. — Вы привезли его уже мертвого. А до этого держали где? В погребе?

Отрицающий жест.

— Значит, в холодильнике? Промышленных размеров то есть в отдельной комнате?

Согласный кивок.

— Он находится в пристройке или в доме?

Она схватила бумагу и быстро написала: да. В нижнем ярусе, вход со двора. Тринадцать ступенек вниз.

— Спасибо. Теперь, будьте любезны, подпишите ваши свидетельские показания, — произнес Фома, не до конца веря своей удаче.

И она все подписала.

— Объявляйте группу на выезд, — сказал господин комиссар, поспешно надевая плащ. Обернулся к Хильде-Стрелиции и, не терпящим возражений тоном, произнес: — Два офицера поедут с вами, мисс.

Она печально кивнула.

Тело мертвой великанши напоминало куклу, сломанную чьими-то злыми руками. В нем почти не оставалось ничего человеческого, вот же странность. К этому невозможно привыкнуть, с горечью, подумал господин комиссар. Хоть ты сто лет живи и наблюдай подобное.

— Мышьяк, — сказал судмедэксперт. — Все признаки налицо. Прямо классика, хоть ты снимай — и в учебник. Бедняга, она позвала бы на помощь…если бы могла.

— Если бы могла, — хмуро откликнулся господин комиссар.

Банку с мышьяком отыскали почему-то в кухонном шкафу. На одной из верхних полок, рядом с ванильным сахаром и сахарной пудрой. Чуть поодаль разместились банки с мукой и пряностями. Все в абсолютно одинаковых банках мутного голубого стекла. Бог весть почему, не подписанных.

— Убийца не нашел ничего другого или просто сильно торопился. И притравил беднягу, будто крысу, — покачал головой судмедэксперт.

— Вы всегда храните отраву вместе с продуктами? — спросил Фома. — И как она, кухарка, могла перепутать банки? Ванильный сахар и мышьяк… м-да.

— Что вы хотите, господин комиссар, — поджала губы миссис Тирренс. — Бедняжка была не в своем уме. Наверное, устала: последнее время заказов у нас многовато. Их всегда хватало, но сейчас — особенно. У моих «кремовых роз» — идеальная репутация, думаю, вам это хорошо известно. Перетрудилась, бедняжка, народ шел почти без остановки… вот и помутилось сознание. Да еще и запила все это ромом.

— Ваша служанка, Фрида Петерссон, была пьяницей?

— Что вы, господин комиссар, как можно! Просто она считала себя трехъярусным шоколадным тортом, в помрачении своем, и страшно боялась, чтобы ромовая пропитка не испарялась. Бисквит без рома — сухая, безвкусная лепешка. Просто дрянь. Укор ее кулинарному таланту. Вот и «пропитывалась» вечерком. Иногда.

— И в этот раз — особенно щедро, — сказал Фома. — Хм!

— Именно так, господин комиссар, именно так. Я не корила ее за выпивку — работала моя дорогая Глория честно и старательно. Гениальный кулинар, уж поверьте. Была. И запишите, господин комиссар: когда я выходила из кухни — она была еще жива.

Фома подошел к судмедэксперту.

— Отпечатки пальцев миссис Тирренс есть на банке, разумеется.

— Угу, — буркнул Новак.

— Но зачем, зачем?! — недоумевал Фома. — Резать курицу, несущую золотые яйца — это даже не преступление, это идиотизм. А старуха — отнюдь не дура. Может быть, и впрямь сама отравилась, перепутала?

Он снова подошел к старухе.

— Миссис Тирренс, когда мои люди закончат осмотр, вы поедете с нами в Управление. Необходимо ответить на несколько вопросов.

— Я обвиняемая? — прищурилась старуха.

— Пока только подозреваемая, — улыбнулся Фома. — Буду очень признателен, если вы сейчас покажете мне свою Комнату. Так назвала ее ваша служанка, Хильда Петерссон. Или как ее там? Стрелиция?

— Стрелиция Королевская, господин комиссар, — с умильной улыбочкой, поправила его миссис Тирренс.

Фома хмыкнул.

— Никогда здесь не была, ужасно любопытно, деточки мои! Ужасно! Скромненько, да… бедновато, бедновато. Ах, какая жалость, малюточки мои! — ворковала миссис Тирренс, по дороге в допросную. И ямочки играли на ее щеках.

Как будто она не подозреваемая в деле о преднамеренном убийстве, а звезда синема, которую уломали дать интервью полиции. С трудом уломали, вот оно как! А два полицейских, идущих следом, и господин комиссар — тому солидное подтверждение. А газетчики с фотокамерами — те позднее подъедут, обязательно! Радостная миссис Тирренс не умолкала ни на минутку, черт ее побери!