Гизли, надев резиновые перчатки, склонился над покойным, аккуратно снял «вещество» — сначала с лица, затем — с ботинка и не менее аккуратно упаковал их в чистые бумажные пакеты. После чего осторожно вытащил из нагрудного кармана его пиджака стопку визиток. Сверху оказалась ядовито-розовая, с надписью черным и золотом: «Кремовые розы для моей малютки. Улица королевы Августы, 69. Сладкая Бабушка ждет вас!» И ниже, шрифтом помельче: «Прием заказов — вторник, среда. Выдача — пятница».

Гизли хмыкнул. Положил добычу в приготовленный пакет и, наклонившись к покойнику, осторожно, двумя пальцами, взял еще одну. Вычурные, позолоченные буквы на не менее щедро позолоченном картоне, гласили: «Харранс — торговая сеть для состоятельных господ. Мы сможем предугадать любые ваши желания! Главный офис — Звездная площадь, 137». И на обороте буквы поменьше, поскромней — «Чарльз-Маурицио-Бенджамен Смит, младший бухгалтер».

— А вот, кажется, и наш труп.

— Кажется или точно он? — спросил господин комиссар.

— Точно. Да сами гляньте, шеф.

И Гизли протянул ему глянцевую карточку с цветной фотографией мужчины средних лет, на обороте.

— А мы с претензией были, фу-ты ну-ты, — усмехнулся господин комиссар.

Криминалисты, переминаясь с ноги на ногу, выразительно смотрели на своего шефа. Снятие отпечатков было стандартной процедурой и никем до сегодняшнего утра не оспаривалось, но что делать с этой поистине «бриллиантовой» машиной?

— Хозяин заберет ее только под вечер. Если, конечно, не протреплется кто-нибудь из этих сволочей, — проворчал судмедэксперт Тед Новак. — Ишь, слетелись на пир... стервятнички брехливые. Ждали их тут, аж глаза заслезились, как ждали! Скрутить бы хоть парочку и в Управление - пусть пересидят, пока мы разбираться будем. Так ведь потом крику будет во всех газетах о «жутких злодеях, душащих свободу слова, умалчивающих и зря тратящих деньги налогоплательщиков».

— Вот-вот! Поэтому работаем в темпе и убираем малейшие следы. Господин суперинтендант велел обращаться с машиной, как с родной матерью. Вы меня поняли? Бережно и нежно, — сказал господин комиссар. — Быстро и максимально точно — вернуться сюда нам не позволят.

Тело покойного Чарльза-Маурицио-Бенджамена Смита, упакованное в черный пакет, унесли на носилках. И работа закипела с утроенной скоростью. Все отпечатки были сняты, пробы на пыль и микрочастицы — в машине и на асфальте вокруг нее — взяты, необходимые фотографии сделаны. Дактилоскопический порошок — очень старательно убран. Господин комиссар мрачно наблюдал за тем, как его подчиненные уничтожают малейшие следы своего пребывания. Как и было велено: бережно и нежно, черт его побери! Идиотство какое-то, думал Фома, и просто издевательство над нашей работой. Но спорить с начальством — было не время. Возможно, потом... если повезет, конечно.

— Новак!

— Вечером или завтра утром будет готово.

— Меня больше устраивает первый вариант.

— Постараюсь, шеф, но... — и судмедэксперт Тед Новак развел руками. — Просто завалили.

— Черт тебя побери.

— И вам спасибо на добром слове, господин комиссар.

...Через два часа, к моменту открытия головного офиса фирмы «Харранс», Фома уже сидел в кабинете директора. Роскошном и таком огромном, что там можно не только совещания проводить, но и загонную охоту устраивать. Или вечеринки на Пасху, Рождество или День основания торговой сети.

— Работник он плохонький, — скривился господин директор. — Был. Под давлением обстоятельств, Смит мог обещать все, что угодно и кому угодно. А вот выполнять обещанное явно не собирался. Проще говоря, жил с фигой в кармане. Нет, считать он умел отлично — в свою пользу. Жульничал со счетами, бывало, по сумкам и карманам шарил.

Господин директор помолчал. Потом вздохнул и улыбнулся:

— Только это между нами, господин комиссар: мы сами провели расследование и выгнали негодяя — не привлекая внимания полиции, не бросая тень на фирму. Сами разобрались, своим силами.

— Опрометчиво, — хмыкнул Фома.

— Вам же работы меньше, господин комиссар.

— Так, может, вы его сами...и того? А, господин директор? — подмигнул Фома. — Чего мелочиться, когда можно устранить проблему раз и навсегда.

— Господь с вами, господин комиссар! Как вам это в голову пришло?! Другой бы кто запросто так поступил — потому что Смит был не человек, а пузырь из грязной, заплеванной лужи. А уж гонору, амбиций, пфф! Делал вид, что все состоятельные люди нашего города — его друзья. Близкие, хех! А как-то раз я заметил, что он в зале «для персон класса «люкс» увивается вокруг госпожи Канассис. Знаете, да? Жена сталелитейного магната. О чем они говорили — бог весть, но мне это зрелище сильно не понравилось. Улыбочки, смешки, разрумянились оба... Одна из лучших клиенток — и эта мелочь, дрянь, ничтожество!

Наткнувшись на удивленный взгляд Фомы, господин директор пояснил:

— У нас запрещены любые фамильярности с уважаемыми клиентами. Знаю я этих «переговорщиков», господин комиссар. Улыбочки, дерзкие ухмылочки, сюсю-пусю... а потом — рр-раз! — и не досчиталась фирма прибыли. Или клиентку/клиента ласково ограбят. Бывали прецеденты. Но самое худшее из возможного: узнает ее муж — у него везде глаза и уши, что жена с отребьем миндальничает, а директор на это непотребство сквозь пальцы смотрит — жди неприятностей! Да не больших - огромных! Вот я и пресек это дело на корню: за шкирку негодяя — и вон! Ты хитер, а я силен, аха-ха-ха! Но из-за этого мерзавца под статью идти, когда у меня еще медовый месяц не кончился, мараться об это? — господин директор брезгливо скривился и щелкнул наманикюренным пальцем по визитке покойника. — Тьфу!

— Да ясное дело, что не своими руками. Есть же специалисты по «грязным вопросам».

— И денег жалко, и репутации — она у нас превосходная, да-да. И не до того мне сейчас, — улыбнулся господин директор, скосив глаза на фото в серебряной рамке, стоящее на столе.

— Понимаю и поздравляю вас, господин Харранс! Красивая девушка.

— И красивая, и добрая, а уж какая богатая. Единственная дочь главного строительного подрядчика, — подмигнул счастливый молодожен. — И внучка господина N, и крестная дочь графа NN.

Тут его голос перешел на шепот. Заинтригованный Фома придвинулся.

— Они уже подкинули нам деньжат на три новых проекта. И если потребуется, перекроют кислород нашим конкурентам — для этого есть сотня безупречных, вполне цивильных и законных способов, хе-хе!

Улыбка на его круглом, румяном лице стала еще шире — как у Чеширского кота. Счастье и умиротворение, разлитые в воздухе, стали чуть ли не осязаемыми. Их можно было резать на ломти и подавать к чаю.

— Как это вам так повезло? — не удержался от иронии Фома.

— Любовь, господин комиссар, отличная штука. Иногда она приходит не одна, а с полезными бонусами. Просто надо родиться счастливчиком — как я, например, — самодовольно хохотнул господин директор.

— Поздравляю! Но меня интересует адрес покойного.

— Всегда пожалуйста, господин комиссар! Пишите: улица 4 апреля, 100/3, пансион супругов Уикли. Там еще весьма приметный старый каштан растет, посаженный именно 4 апреля.

— Благодарю!

— Господин комиссар, при всем огромном уважении и почтении к вам... надеюсь, мы больше не свидимся!

— А уж как я на это надеюсь, господин директор. Но как знать, как знать!

...Выходя из кабинета, Фома грустно подумал: «А так все хорошо складывалось. И — на тебе! — пустышка».

Обыск в комнате, где жил ныне покойный Чарльз-Маурицио-Бенджамен Смит несколько разочаровал господина комиссара. Документы и «какие-то бумажки, возможно, важные», криминалисты сгребли и упаковали, как утром их покойного хозяина. «Потом разберемся», подумал Фома. Личных вещей у покойного было меньше, чем у монаха: платяной шкаф оказался полупустым. В отделении, запертом так крепко, что это наводило на подозрения, очень нехорошие, угум-с! — нашлось множество... нет, не ценных вещей, а маленьких картонных коробочек. Никак не подписанных, из дорогого «атласного» картона. И каждая — в облаке бумажных кружев. Безнадежно пустых коробочек.