— Орбита — Первому. — теперь говорил не монгол, а сам Леонов. — Наши приборы засекли мощный энергетический всплеск электромагнитного поля в вашем районе.Доложите подробнее, что у вас случилось?
Ещё бы они не засекли! Энергетический столбударил из колодца на десятки, если не сотни метров вверх — сам я, правда, не мог оценить высоту, поскольку в этот момент был повёрнут к нему спиной.
— Первый — Орбите. При маневрировании на малой высоте произошло столкновение одного из буксировщиков… э-э-э… с элементами поверхности. Контейнеры с аппаратурой сорвались с грузовой решётки, причём один из них отлетел к объекту «Провал» и попал в «тахионное зеркало» на его дне.Видимо, вследствие этого и возник энергетический всплеск, который вы наблюдали.
Я же не сказал, что датчик свалился в '«обруч в результате столкновения, верно? Осознав, что до его падения в 'зеркало» осталось всего несколько секунд, я дал полную тягу — и рванул вверх, волоча на буксире второй «омар». Дима не успел понять, что случилось; его буксировщик болтался на конце десятиметрового троса как консервная банка, привязанная к собачьему хвосту — и когда я, выскочив наружу, резко взял влево, с разгона треснулся о край Дыры. От удара прозрачный колпак капсулы отлетел, а контейнеры с датчиками разлетелись в разные стороны. А через полсекунды из колодца к звёздам выплеснулся столб неистово бурлящей энергии.
— Орбита — Первому. Что с Леднёвым?
— В порядке. — Я скосил глаз на астрофизика, слабо шевелящегося на своей грузовой решётке. — На месте и, кажется, невредим. Точнее сказать не могу, связи с ним тоже нет.
Валерке повезло — один из сорвавшихся контейнеров ударил в колпак моего «Омара» сантиметрах возле его головы — на месте удара сейчас красовалась звёздочка из белых паутинок-трещин. Еще десяток сантиметров, прикинул я, и емупришлось бы скверно — тяжёлый контейнер легко расплющил бы шлем «Кондора» вместе с содержимым.
— А датчики? — микрофоном завладел Гарнье, не утруждавший себя позывными и прочими правилами радиообмена. — Датчики вы успели поставить, хоть один? У меня тут нет показаний…
— Не успели. — коротко ответил я. — Вся исследовательская аппаратура в результате аварии была утрачена.
И снова чистая правда, хоть и не вся: тот, первый датчик, который Леднёв успел прикрепить к стенке колодца, разнесло на элементарные частицы. Или не разнесло? «Лагранж» ведь накрыло точно таким же выбросом, однако станция уцелела, хоть и оказалась в системе Сатурна…
И тут до француза дошёл смысл предыдущей моей фразы — да так, что он, судя по стуку, выронил из рук микрофон.
— Говорите, в глубине «Провала» тахионное зеркало? Но откуда… как это возможно? Вы можете сделать фотогра…
Договорить он не успел — микрофоном снова завладел Леонов.
— Орбита — Первому. Категорически запрещаю приближаться к объекту для проведения фотосъёмок. Категорически, Первый! Как поняли?
На заднем плане раздались возмущённые вопли на французском. Гарнье, Так ему и надо, мстительно подумал я, а то фотографии, датчики — а на живых людей, значит, наплевать?..
— Вас понял, Орбита, к объекту не приближаться, фотосъёмку не производить. Собираюсь совершить посадку в двухстах метрах от края «Провала», чтобы произвести осмотр буксировщика Второго и его самого.
— Орбита — первому. Ваше решение одобряю, действуйте. И, после секундной паузы:
— Удачи вам, ребятки, берегите себя…
Светофильтр Димкиного шлема я сдвинул на лоб, когда извлёк его из кокона «омара» для осмотра, и мог теперь сполна насладиться сменой выражений физиономии — от недоумению к гневу и, наконец, к досаде. Он пришёл в себя после того как я, вскрыв коробочку на левом плече его «Кондора», сделал ему по очереди тонизирующую и обезболивающую инъекции. Вторая оказалась лишней — ни переломов, ни иных серьёзных травм у начальника нашей группы похоже, не было.
— Уф-ф… — он помотал головой внутри гермошлема. — чтобы я вас хоть раз ещё послушал…
— Да ладно тебе! — Леднёв уже успел прийти в себя и теперь преувеличенно бодрился. — Подумаешь, ну помяло твой «омар», ну сам ударился слегка, было бы о чём говорить! Доберёмся до «Лагранжа» — полежишь в каюте, таблеточку примешь. Мира тебе на скрипке поиграет, кота, опять же, потискаешь, говорят, помогает. Вот увидишь, всё как рукой снимет!
Я смолчал, ощущая, как внутри, в районе диафрагмы, формируется обжигающий ком. Если скажет ещё что-нибудь в этом роде, я отвешу ему пендель — прямо так, в скафандре, и плевать, что панцирь «Кондора» не позволить астрофизику ощутить весь накал моего гнева. Он что, не понял, что мы прошли по самому-самому краю, по очень острому лезвию? Тут поневоле задумаешься о весьма красноречивых аналогиях — и что-то слишком часто я на них натыкаюсь в последнее время…
… «Они уговорят друг друга нырнуть в Кольцо…» — вспомнил я. И не только нырнуть но и приблизиться, наплевав на опасность, к загадочному серебристому блеску, готовому скрыться в толчее каменных глыб, каждая из которых способна смять хрупкий космоскаф, как жестянку из-под пива…
А ведь и сейчас дело происходит в системе Сатурна — и снова, как в «Стажёрах», стоит в полный рост тот же самый вопрос: а стоят ли любые открытия того, чтобы ради них рисковать человеческими жизнями? Восемнадцатилетний Алёша Монахов в обеих своих ипостасях, и «тамошней» и «здешней», знал ответ на этот вопрос совершенно точно… но я-то далеко не восемнадцатилетний, несмотря на фотокарточку и дату, проставленную в паспорте и свидетельстве о рождении! За шесть десятков прожитых годков я в полной мере оценил правоту капитана Быкова. А вот Дима, хотя и старше Лёхи, на твердокаменного капитана «Тахмасиба» не тянет — он и сейчас в душе такой же стажёр, как вакуум-сварщик Юра Бородин. А ведь есть ещё и великолепный Юрковский, которым я, старый дурак, всегда восхищался — и вот он-то как раз не соглашался с Быковым и готов был рисковать и своей жизнью, и жизнью лучшего друга…
Да, на этот раз обошлось, мы остались живы. Но повезёт ли в следующий раз — которого, судя по всему, ждать недолго?..'
Пинать Леднёва я не стал. Вместо этого отмотал с барабана лебёдки метров двадцать троса, сложил вдвое и стал крепить к раме диминого «омара». Владелец аппарата следил за мной с возрастающим подозрением.
— Это ты что затеял? — спросил он наконец.
— Сам не видишь, что ли? Собираюсь взять твой драндулет на буксир. Маневровые дюзы сворочены набок, колпака нет, а из тебя -какой сейчас пилот?
Дима собрался, было, возразить, и даже открыл для этого рот — тут же захлопнул.
— В самом деле… — он хотел потереть лоб, но рука наткнулась на забрало шлема. — Фу ты чёрт… знаешь, ты, похоже прав. Что-то башка кружится и подташнивает, вроде…
— Сотряс. — поставил я диагноз. — Ничего страшного, но «омар» ты вести не сможешь, даже не спорь…
— Я и не собираюсь. — уныло согласился Дима. — Слушай, а ты-то меня вытянешь? Буксировщик, да ещё и с пилотом — это не ледяные бруски, может горючки не хватить…
Я перегнулся через кромку кокпита и секунд десять изучал приборную панель. Увы — с неутешительным результатом.
— Указатель топлива не фурычит, сдох. Но я и так помню — до того, как соваться в Дыру, я сжёг примерно половину. Должно хватить, но только-только…
Дима сделал попытку скептически покачать головой, но лишь скривился от боли. А дело-то плохо, забеспокоился я — похоже, сотряс у него сильнее, чем казалось…
— А со второго «Омара» топливо нельзя как-нибудь перекачать? — влез с рацпредложением Леднёв. — Ведь там ещё осталось, верно?
Дима отвечать не стал — глянул на астрофизика с таким невыразимым презрением, что тот немедленно умолк.
— Можно разгрузить твой «омар». — подумав, предложил я. — Клешни снять, блок движков отстыковать, это несложно. Всё вместе это не меньше половины массы…
— Проще его целиком здесь оставить. — сказал, немного подумав, Дима. — Перегрузок при взлёте, считай, нет. Прикрутите меня ко второй багажной решётке, и взлетаем!
