— Если нужно, выньте исправные схемы и блоки из радиолокатора. — посоветовал капитан. Гарнье, дёрнулся, видимо, собираясь возразить, но Сернан успокоил его жестом ладони.
— Я всё понимаю, проф, но связь нам сейчас необходима в первую очередь, а без радара пока можно обойтись.
К моему удивлению, француз не стал спорить — пожал плечами и провалился в пилотское кресло.
— Мы пытаемся установить связь в оптическом диапазоне. — сказал Лиллье. — Подаём сигналы морзянкой, прожектором.
— С «Лагранжа» отвечают?
— Пока нет. Видимо, они нас ещё не заметили.
— Это как? — удивился висящий головой вниз монгол. — Простите, Камилл, что перебил вас, но «Энцелад» совсем маленький, любой крупный объект, тем более корабль, на его орбите — как на ладони. Должны были заметить, если, конечно, ведут наблюдение!
— Вот именно — если ведут. — буркнул из кресла Гарнье.- И если там ещё есть, кому замечать. Вращение ведь может продолжаться и автоматически, без участия людей…
— «Вite your tongue»[1], проф! — отреагировал капитан. — Накаркаете ещё… Связь с «Лагранжем» у Земли есть, хоть и нерегулярная — за сутки до нашего вылета поймали их сообщение, все были живы!
— Мы не знаем, как на них сказался наш прыжок. — глухо отозвался француз. — После такого сюрприза я уже ничему не удивлюсь…
— Вот и не удивляйтесь! — Сернан начинал терять терпение. — А пока вкратце доложите соображения насчёт случившегося. Они ведь у вас имеются, надеюсь?
Гарнье к моему удивлению колкость капитана проглотил. Он извлёк откуда-то пластиковый планшет с листками, сплошь исчёрканными какими-то символами и математическими формулами.
— Как известно всем присутствующим, на корабле установлена аппаратура для наблюдениями за «тахионными зеркалами». — начал он. Она и раньше использовалась при работе с лунным «обручем», и на время буксировки мы не стали её отключать. Конечно, в момент прыжка многие приборы пострадали, и виной тому всё тот же электромагнитный импульс, но наиболее важные данные телеметрии были зафиксированы, и я наскоро их просмотрел…
Он умолк и обвёл присутствующих взглядом из-под густых бровей, под конец вперив взор в капитана. Тот стоически выдержал это испытание, не дрогнув ни единым мускулом своей англосаксонской физиономии.
— Итак, я наскоро проглядел ленты с телеметрией. — продолжил Гарнье. На капитана он больше не смотрел. — И могу с полной ответственностью утверждать, что это был не свободный прыжок, а типичное перемещение «от двери к двери»!
По рубке пронеслись шепотки, удивлённые вздохи, обрывки фраз, сказанных вполголоса. Я недоверчиво хмыкнул — слишком уж неожиданным оказалось заявление астрофизика. Как известно, существует два способа совершать прыжки при помощи «тахионных зеркал». К первому, который Гарнье назвал '«свободным», прибегали достаточно редко, и только в случаях, когда в финиш-точке не имелось действующего «батута» — насколько мне известно, в последний раз подобный метод применяли ещё до исчезновения «Лагранжа», когда забрасывали к станции «Резолюшн». И, разумеется, тот же способ прыжка использовали тахионные торпеды, установленные на «Заре», которой предстояло как раз с их помощью отправиться к Сатурну. Увы — без нас с Юркой на борту.
Что касается второго способа, так называемого «от двери к двери» — он, наоборот, был широко распространён и заключался в том, что корабль, контейнер, или иной объект «полезной нагрузки», пройдя через стартовое «тахионное зеркало», возникал из другого, расположенного в финиш-точке скачка. При этом подпространственая «червоточина», соединяющая два «батута», был фиксированной, как тоннель в горе, который соединяет вход и выход, не имея возможности даже на йоту отклониться от заданной «траектории». Во первом же случае «червоточина» устанавливалась к заранее рассчитанной точке Пространства, и это всегда сопровождалось погрешностью, тем более значительной, чем больше дистанция прыжка. Я вспомнил письмо Димы Ветрова, в котором он описывал их прыжок с орбиты Земли к точке в Пространстве, называемой «точкой 'Лагранжа», где планировалось строить постоянную космическую станцию. На тот момент там находился только корабль-разведчик «Эндевор» — к нему-то и направился пассажирский лихтер с Димой и его спутниками на борту — причём разброс при этом прыжке оказался так велик, что лихтер ещё много дней добирался до «Эндевора» на слабосильных маршевых двигателях.
Оба эти способа хорошо известны всякому, кто хоть немного интересуется современным состоянием дел в космонавтике — и вот Гарнье только что заявил во всеуслышание, что здесь, в системе Сатурна, имеется по меньшей мере одно действующее «тахионное зеркало», через которое мы туда и угодили!
— Иначе говоря… — медленно произнёс кэп Сернан, — вы, проф, утверждаете, что и нас забросило сюда не случайно, а, так сказать, целенаправленно?
— Так говорят приборы! — Гарнье высокомерно вздёрнул подбородок. — А я привык им доверять.
Капитан недоверчиво покачал головой.
— Хорошо, допустим… Тогда, может ваши приборы объяснят, где именно возникло принявшее нас «тахионное зеркало? А то я пока вижу поблизости только батут 'Лагранжа» — а он, насколько нам известно, был отключен от трубопроводов жидкого гелия и токопроводящих шин сразу после того, как станция оказалась в системе Сатурна — а значит, сработать на приём никак не мог!
На этот раз тон Сернана был откровенно издевательским, и Гарнье с каждой его фразой багровел, наливаясь кровью.
— Или вы полагаете, проф, — продолжил капитан, словно наслаждаясь унижением астрофизика, — что «Тихо Браге» каким-то чудесным образом просочился сквозь недействующий «батут», причём без ведома тех, кто находится на «Лагранже», — а потом ещё и ухитрился за долю секунды отдалиться от станции на несколько сотен километров? В таком случае поздравляю вас, Гарнье — вы сделали крупное открытие, наука вас не забудет!
— Прекратите ваши шуточки, Сернан! — не выдержал физик.- Я не хуже вас понимаю, что моё объяснение гроша ломаного не стоит, но другого у меня попросту нет!
Динамик внутренней связи снова зашипел. Капитан нажал кнопку на пульте, зелёным цветом загорелась табличка «Шлюз I»
— Есть ответ! — доложил слегка задыхающийся голос, в котором я узнал техника систем жизнеобеспечения и, по совместительству, кока Семёна Булыгу. — «Лагранж» мигает прожектором. Кажется, это морзянка, кэп!
— «Овсянка… то есть морзянка, сэр…» — пробормотал я. К сожалению, сериал о приключениях знаменитого лондонского сыщика ещё только снимается на «Мосфильме», а до выхода в свет серий о собаке Баскервилей, откуда и позаимствована эта фраза, не меньше пяти лет.
— Что они передают? — спросил Сернан.
— Пока неясно. Гонят одну и ту же последовательность точек и тире, но у нас тут никто не знает азбуку Морзе. Пока просто записываем, если найдётся таблица — можно будет прочесть, а пока просто записываем…
Ага, вспомнил я, шлюз оборудован выдвижным блистером, и если устроиться там с достаточно мощным бинокуляром, то вполне можно, управляя одним из внешних прожекторов, беседовать с «Лагранжем» при помощи световых сигналов, обычной азбукой Морзе — при условии что кто-нибудь её знает. И этот кто-то явно не Семён — с его специализацией подобные навыки ни к чему…
— Астронавты! — Сернан постарался вложить в это слово максимум презрения. — И чему вас только учат?.. Парни, тут кто-нибудь читает морзянку?
Вопрос был адресован всем, находящимся в каюте. Вверх (или вниз, в зависимости от положения в пространстве) сразу взлетели четыре или пять рук — в том числе и моя собственная. Азбуку Морзе я неплохо знал ещё с «той, прошлой» жизни, а позже, во время практики по сварочным работам в открытом космосе, ещё больше набил руку. Руководитель нашей учебной группы, инженер-инструктор инструктор Павел Васильевич Папанцев, носивший прозвище «Попандопуло» обожал имитировать аварийные ситуации, во время которых отрубал связь, заставляя нас общаться исключительно перемигиванием фар, которыми были оборудованы наши «Кондоры» и «Пустельги».
