Дима как делал это всегда, остановился перед доской. Татьяна и Константин Панюшкины — супруги-планетологи, погибшие на третий день, когда шальной метеорит пробил служебный отсек. Рядом Толя Привалов — он был с ними, помогая монтировать аппаратуру, с помощью которой астрономы собирались сканировать атмосферу Сатурна. Следующим и крайним в верхнем ряду был Тимоти Сандерс, американец, инженер-техник по обслуживанию внешнего оборудования. Когда на девятнадцатый день «космической ссылки» сработали датчики контроля герметичности служебного кольца «Лагранжа», он, не дожидаясь команды диспетчера, облачился в «Кондор» и вышел наружу — один, не дожидаясь напарника. Повреждение оказалось пустяковым, но Тимоти об этом не знал. Он был уверен, что от гибели станцию отделяют считанные секунды — и, экономя время, не стал пристёгивать страховочный фал. Опытный монтажник, Тимоти потратил всего пять минут на то, чтобы поставить временную заплату из полимерной смолы — но на обратном пути к шлюзу сорвался и улетел прочь от станции. Стартовавшие спустя пять минут «крабы» старательно, но увы, безрезультатно обшарили близлежащее Пространство. Лучи всех станционных радаров ещё много часов ощупывали пустоту в поисках металлической пылинки скафандра; всем было ясно, что инженер уже мёртв, запас кислорода в ранце скафандра давно закончился, но и тела его обнаружить не удалось…
Шестой жертвой, с чьего портрета начинался второй ряд фотоснимков, стал Клод Леклерк, внук прославленного генерала Второй Мировой — чьим танкам в сорок четвёртом рукоплескал восставший Париж. первыми вошли в Париж. Он тоже погиб за пределами станции — распорол свой скафандр дисковой пилой, и умер, прежде чем товарищи успели доставить его к шлюзу. Дима тоже был в их числе — и на всю жизнь запомнил, как кровь, хлеставшая из пробитого «Кондора», застывала в вакууме и разлеталась фонтаном крошечных алых шариков…
Замыкал скорбную экспозицию Леонид Мартынов, техник систем жизнеобеспечения заменивший Васю Гонтарева, постоянного Диминого напарника, виртуозно управлявшего буксировщиками-«крабами». Сейчас Гонтарев был на Земле — он избежал путешествия к Сатурну', но и оставил станцию без второго водителя «крабов». Конечно, никто и не думал винить напарника за это — кто же знал, что так оно обернётся? — но замену нужно было готовить, причём срочно. Такой заменой и стал Лёня. Дима научил его управлять «крабом», и с тех пор они не раз они вместе занимались делом, от которого зависела жизнь всех и каждого на станции — пополняли запасы воды.
Для этого «крабы» опускались на ледяную поверхность спутника Сатурна, и Дима с напарником электрическими пилами вырезали большие бруски льда, которые крепили потом к рамам буксировщиков. Работа была не слишком сложной — тяготение у небольшого, диаметром чуть больше пятисот километров, планетоида почти отсутствовало, и лишь скромные габариты буксировщиков ограничивали размер груза, который можно было доставить на станцию одним рейсом. В результате вылазки за водой приходилось повторять довольно часто, и всегда вдвоём. Это продолжалось,пока один из «крабов» получил при швартовке к «Лагранжу» повреждения настолько сильные, что о ремонте не могло быть и речи, и волей-неволей пришлось летать на Энцелад в одиночку, по очереди. Это нарушало, конечно, все инструкции и наставления, категорически запрещающие работать в Пространстве без напарника и подстраховки, но выбора у обитателей станции не было: либо погибать от жажды и недостатка воздуха (кислород тоже добывали из воды), либо рисковать.
В тот раз была очередь Димы, но инженер-энергетик «Лагранжа» попросил его задержаться, помочь с проверкой системы охлаждения реактора. Дело это было не менее важным, чем добыча воды — без энергии обитатели станции погибли бы в течение считанных часов — и Дима согласился. Вместо него на Энцелад отправился Леонид — и погиб. Виной тому стал отнюдь не недостаток опыта; каждый из них знал о работе на поверхности планетоида не больше и не меньше напарника и хорошо представлял себе опасности, которые подстерегают там незваных гостей…
До сих пор учёные могли наблюдать Энцелад лишь в самые мощные телескопы, не имея иных способов собрать сколько-нибудь внятные данные об этом крошечном спутнике Сатурна. Но теперь, когда они могли рассмотреть планетоид с орбиты высотой всего в три с половиной десятка километров — и не только осмотреть, а сделать анализ доставленных «крабами» проб — выяснилась масса интереснейших подробностей. Поверхность Энцелада покрывал сплошной ледяной панцирь, испещрённый разломами, следами метеоритных ударов и нагромождениями ледяных глыб, и это дарило людям на «Лагранже» надежду — выжить, дождаться спасательной экспедиции, которую, конечно, уже готовит Земля…
Первые же исследования показали, что ледяным панцирем планетоида скрывается океан, состоящий из жидкой воды. Глубина этого океана, согласно данным, полученным при ультразвоуковой эхолокации, которую во время одной из вылазок провели Дима с напарником, могла достигать тридцати километров. Не менее двух третей этой толщи составлял слой льда, защищающий жидкую воду от мертвенной пустоты Пространства, а невероятная для такого скромного космического тела геологическая активность подогревала океан изнутри, не давая промёрзнуть до самого дна. Время от времени лед лопался, выпуская наружу столбы водяного пара, азота и углекислоты. Учёные «Лагранжа» ухитрились взять пробы из облака, порождённого одним из таких гейзеров, и пришли в восторг, обнаружив там следы некоторых солей, органические соединения и даже мелкие песчинки.
Это открытие породило массу споров о возможности жизни в подлёдном океане, но Диму и его напарника интересовало совсемдругое. Предсказать возникновение гейзеров никто не мог — то есть, можно было бы, наверное, расставить какие-нибудь сейсмические датчики, улавливающие возникающие в толще океанской воды вибрации и по ним составить прогнозы, но на «Лагранже» подобного оборудования не имелось, и изготовить его было не из чего.
Так что оставалось полагаться на удачу — и статистику, закон больших чисел, поскольку гейзеры прорывались сквозь лёд не так уж и часто. Со временем вокруг гейзеров сложился своеобразный фольклор в виде анекдотов и баек. Их сочиняли те, кому не доводилось поставить ногу на поверхность планетоида; Диме же с Леонидом было не до шуток. Дважды им случилось оказаться вблизи «сработавшего» гейзера, и только страховочные фалы, привязанные к вбитым в лёд стальным прутьям, не позволили струям пара и разлетающимся во все стороны глыбам льда сдуть с поверхности Энцелада, словно пылинки. Тем не менее, они научились жить с этой угрозой, и даже подшучивать над ней — исключительно между собой, — пока очередной гейзер не прорвался прямо под ногами Леонида. Дима наблюдал за катаклизмом с орбиты, из обсервационного купола «Лагранжа», и на миг ему показалось, что он увидел крошечную фигурку, кувыркающуюся в устремившейся к звёздам струе пара. Но это, конечно, было не так: расстояние до станции превышало сорок километров, и разглядеть такие мелкие объекты, как «краб» или человек в скафандре без мощной оптики, было, конечно же, невозможно.
В кают-компании было всего трое, и среди них — Валера Леднёв. Увидав Диму, он помахал ему рукой; тот ответил на приветствие, взял поднос с завтраком и сел за столик астрофизика.
— Что у вас на сегодня? — осведомился Валера. — снова охладители?
Дима кивнул.
— Да, выйдем наружу, надо проверить теплообменники.
Может, и я с вами? — предложил Леднёв. — А то у меня спектрометр сдох окончательно, делать ну совершенно нечего…
— Иди к Михалычу. — посоветовал Дима. — Онтебе подыщет работу, а нам экскурсанты ни к чему, уж извини…
«Михалычем» на «Лагранже» звали старшего инженера систем жизнеобеспечения, и Дима примерно догадывался, куда тот отправит страдающего от безделья астрофизика — установка по переработке отходов и «серых стоков» (так именовалось содержимое канализационных труб) нуждалась в постоянной чистке, и добровольцев для этой работы постоянно не хватало. Сам же Дима, с тех пор как станция лишилась последнего «краба», занимался исключительно обслуживанием систем внешнего теплообмена. Вот и сегодня планировался выход наружу для проверки решёток-теплообменников — эти нехитрые устройства служили для того, чтобы отводить избыточное тепло из внутреннего объёма станции в бункер, набитый ледяными брусками. Лёт растапливался, превращаясь в воду, а потом и в пар — и в таком виде рассеивался в окружающем пространстве. Так было раньше, когда недостатка в ледяных брусках не было — до постигшей станцию катастрофы лёд доставляли с Земли грузовыми контейнерами в любом потребном количестве — но здесь, на орбите Энцелада, воду приходилось экономить. Пришлось кардинально переделать всю систему отвода тепла — теперь горячий пар из неё поступал в пластинчатые теплообменники, установленные на внешней поверхности «Лагранжа», а те, нагреваясь, излучали избыточное тепло в окружающее пространство. Не слишком эффективная система; теплообменных пластин требовалось много, изготавливали их здесь, на станции, из подручного материала. В результате теплообменники постоянно текли — и, чтобы свести к минимуму потери драгоценной воды, приходилось постоянно контролировать их состояние, оперативно устраняя течи. Благо, найти их было несложно — белая струйка пара из прохудившейся панели сразу бросалась в глаза на фоне черноты Пространства…
