Пока же настроение у меня было отличное. Причем больше я был доволен даже не тем, что покатался, а тем, что наконец‑то разобрался, как делать вычислительные устройства на основе инфомагии. Ничуть не проще оказалось, чем создавать у нас компьютеры. Благо я сам — и инженер, и программист, и завод по производству в одном лице.
Вернув паука — голема обратно на базу, проверил старика — он явно пошел на поправку. Внес мелкие изменения в его магический жилет, оптимизировав по потреблению магии и еще в паре мест, и поставив ограничители, чтобы воздействия на организм не выходили за пределы, ведущие к смерти. Спохватившись, украсил голема своим логотипом. Может, это гордыня, и 'паук' по большому счету не мой, но я посчитал, что мои усовершенствования тянут на то, чтобы можно было без зазрения совести поставить личное клеймо. А потом отправился 'домой'. Да, именно так — в кавычках.
==Широтон==
Первый помощник третьего советника императора обедал. Даже не так — вкушал. Самый дорогой ресторан Широтона мог предложить на выбор блюда не только привычные центральной части Оробоса, но и еду народов, составляющих единое целое с империей, а также деликатесы, доставляемые из Кордоса и из совершенно удаленных королевств, о существовании которых не всякий и знает. Рассматривая на просвет бокал с божественным напитком из марафиса западной части Кордоса, помощник вдруг выругался, когда неловкое движение официанта чуть не заставило пролить дорогой напиток на стол. Подняв гневный взгляд на официанта, он вдруг замер, зацепившись за черные точки зрачков незнакомого мужчины с необычной внешностью и широкой повязкой на лбу. Одновременно с этим в темя сидящего мужчины ударил столб света, не видимый даже для чародеев, по крайней мере, если они не готовы к чему‑то подобному.
Последствия этого воздействия привели к тому, что мужчина выгнулся, как от боли, а спустя краткий миг вернулся к прежнему занятию — рассматриванию вина. Об официанте он уже не помнил. Легкая заторможенность и раздрай в мыслях скоро пропали, а помощник советника императора пытался понять, почему обдумываемая во время обеда сделка с контрабандистами из Кордоса, долженствующая принести одну пользу империи, вдруг предстала с другой стороны, довольно неприглядной, и как он не мог с его‑то опытом ранее увидеть некоторые подводные камни этой сделки!? Камни, пусть даже не на первый, а на третий взгляд, но долженствующие существенно ослабить торговые позиции Оробоса в определенных областях на межимперской арене. А то и не только торговые, но и политические…
==Шойнц==
По одной из улиц Серебряного Кольца шел представительный мужчина в богатой одежде, в руке у него находилась украшенная серебром трость, служащая больше в качестве дополнительного штришка образа, нежели из необходимости. Мужчина шел, щурился на солнечные лучи и улыбался. Шойнц был доволен.
В связи с последними [недавними] событиями в его душе образовался неощутимый туман неопределенности. В политику он раньше никогда не лез, занимался интересным делом, и вот… Политика сама нашла его. Неопределенность пустила свои корни в его душе именно потому, что он привык считать себя патриотом Кордоса, а последние его действия несколько выбивались из привычной колеи. Профессор был умным человеком и понимал, что в этом мире нет ничего однозначного — все сложно, переменчиво и зависит от точки зрения. Тем не менее, даже понимая это, он вполне довольствовался той ролью, [вариант: Тем не менее, хотя он это и понимал, его вполне устраивала та роль,] которую ему приходилось играть — патриота, одного из лучших искусников специального назначения Кордоса. Часто бывая в Оробосе по делам службы, он не мог не пытаться понять то, чем живет население империи, о чем думает, о чем мечтает. Это и нужно было по службе, и само собой получалось.
Профессор никогда не признавался себе, что оробосцы ему нравились. Теперь он мог это признать. Искусство в Кордосе являлось тем, что проводит черту между обладающим даром и обычным человеком. Искусство выводило человека из огромного имперского социума и ввергало его в узкий круг таких же одаренных, как и он. Но в отличие от обычного социального разделения людей на аристократию и плебса, Искусство делало тебя одиноким. Да, почет и уважение выше, порой даже быть искусником лучше, чем аристократом, но все это относится только к тебе, не к твоему роду.
Большинство это устраивало, но не Шойнца, даже несмотря на то, что он сам был не из простых людей. Чем‑то его не устраивало это положение вещей. Вроде как все на пользу империи, а что‑то было неправильно. Поэтому профессор, будучи в отпуске от основных дел, скрывал, что является искусником. В Оробосе же все было иначе. Чародеи не стояли особняком. Да, они получали свою толику уважения, но воспринимались окружающими как нечто обыденное и само собой разумеющееся. Возможно, связано это с тем, что в той или иной степени большинство населения Оробоса является чародеями. Пусть слабенькими, пусть многие не осознают этого, но тем не менее это так. Как это влияет на самих людей, трудно сказать, но оробосцы намного дружелюбней и более открыты, чем кордосцы. И это нравилось Шойнцу. Поэтому все свои операции в Оробосе по устранению неугодных людей он проводил с тщательно скрываемой от себя толикой сожаления.
В Широтоне, впрочем, как почти везде в Оробосе у искусников были определенные проблемы со связью с Кордосом. Однако, когда профессор навестил посольство родной страны, его там уже дожидался кристалл с директивами.
Приказ мог показаться абсурдным — перейти во временное подчинение Недремлющему Оку до устранения внутреннего оробосского конфликта. Но это не вызвало у Шойнца негативных эмоций. Рагарос, приславший кристалл, понимал, что командир СИ не простой исполнитель, ему в такой ситуации нельзя просто приказать, поэтому потрудился дать кое — какие объяснения. Конечно, информация была строго дозирована и представлена в виде намеков и оговорок, но этого было достаточно, чтобы умный человек мог сделать нужные выводы. И эти выводы Шойнцу понравились. Тем более что его так или иначе используют по прямому назначению — для устранения кого‑то из местных чародеев. Вирхорт был уверен, что его действия направлены на сохранение стабильности в текущий момент и на положительную динамику в отношениях с Кордосом в будущем.
Услышав за спиной грохот колес повозки, разбивающей колеса о брусчатку, Шойнц отошел в сторону и проводил взглядом огромный воз тяжеленных бревен в пару обхватов толщиной. Заметив ослабший узел веревки, перехватывающей груз, он осуждающе покачал головой. Его осуждение получило продолжение, когда неожиданно веревка лопнула, и бревна покатились на дорогу. К сожалению, не обошлось без печальных последствий — шедшего чуть впереди Шойнца чародея с женщиной под ручку буквально смело. Возница, испугавшись содеянного, хлестнул лошадей и рванул вдоль по улице.
Профессор подбежал к пострадавшим и попытался оттащить пару бревен, придавивших мужчину. Ему на помощь пришли прохожие, кстати, тоже не из простолюдинов — не побоялись запачкать свои руки — еще один штришок в пользу Оробоса в глазах Шойнца.
— Перенесите женщину на ровное место — она меньше пострадала, — приказал он не терпящим возражений голосом. И его послушались. Сам же профессор наклонился над чародеем, у которого оказались перебиты ноги и руки и, кажется, сломан позвоночник. Несмотря на это мужчина оказался в сознании и с мукой в глазах смотрел на Шойнца.
— Что со мной? — выдавил он.
— Боюсь, дело серьезное, — покачал головой Шойнц и быстро оглянулся на отошедших помощников, пытающихся привести в чувство женщину.
— Что с женой?
— Она в порядке, — ответил Шойнц и, вздохнув про себя, незаметно нажал на теле мужчины на пару точек. — Давайте я помогу вам, — сказал он, пытаясь расположить руки и ноги мужчины в более привычном для них положении, а не в виде переломанных палочек. Чародей никак не отреагировал на его действия.
— Оставь его, — сзади подошел один из помощников. — Не видишь, он уже отошел.
