— Вернемся домой, — сказал Дмитрий, поудобнее укладываясь у костра, уже сонно жмурясь, — я тебе сам подберу, что читать. Нужны не только художественные книги, но и научные. Займусь твоим образованием.

Этот первый большой разговор вечером, у костра, под летним небом запомнился Дмитрию. Слушая Петра, он как бы схватывал одним общим взглядом всю салдинскую жизнь. Усваивал ее изнутри. О такой же вот беспощадной эксплуатации труда, в том числе и детского, пишет К. Маркс в «Капитале», книге, которую он сейчас читает.

Петр, пригретый искренним сочувствием петербургского студента, еще долго рассказывал внимательному слушателю не только о себе, но и о жизни соседей, о всяких заводских порядках, во всем ущемлявших права рабочего человека, о бездушном начальстве. Простая вроде трудовая жизнь раскрывалась в этом рассказе в разных поворотах, недоступных взгляду со стороны.

Сейчас Дмитрий по-иному, чем до отъезда в Петербург, воспринимал рассказываемое Петром. Опыт, приобретенные знания, помогали ему теперь взвешивать, анализировать социальное неравенство, беды народа, отчетливее видеть губительное зло. Ему хорошо становилось на душе, когда он думал, что писательство — это как раз тот путь, на котором он сможет принести пользу людям.

«Как страшно все разобщены! — думал Дмитрий. — Если бы петербуржцы, такие, как Долгушин, знали, что происходит здесь, «во глубине уральских руд», они специально говорили, — кричали бы! — об этом. Моя жизнь должна быть положена на то, чтобы открыть людям глаза, рассказать о скрытых от общества и потому особенно опасных язвах, изнутри подтачивающих силы народа. Жить для других, — размышлял Дмитрий. — Если исходить из этого, как из личного долга, то осмысляется и собственная жизнь. Вот что должно стать главным. Все остальное только подчинено главному, все другое не имеет смысла».

Засыпая, он думал, как несправедливо устроена жизнь. Почему, например, Петр, несомненно одаренный человек, должен биться в нужде и тянуться через всякие препятствия к крохам знаний? Разве нет прав у каждого человека на просвещение? И найдется ли сила для изменения существующих порядков?

К вечеру третьего погожего летнего дня охотники вернулись в Салду хоть с малой добычей, но с добрым настроением. Дмитрию тогда казалось, что он надышался лесным воздухом на год.

— Так заходи, как говорили, — напомнил Петру Дмитрий, прощаясь.

— Не позабуду.

За эти дни между ними возникли отношения, которые останутся светлыми для обоих на всю жизнь.

…У дома Маминых стояла запряженная лошадь.

Отец, собираясь в отъезд, только молча взглянул на Дмитрия.

— Далеко? — поинтересовался Дмитрий.

— Павла Степановича Важенинова на работе в рельсовой фабрике придавило. Отходит, бедняга… Сейчас дочка прибегала… Вот и еду, — сумрачно сказал он. — О, господи, тяжкую смерть принимает…

Петербург отходил в воспоминаниях все дальше, уступая место сильным впечатлениям каждого дня жизни на Урале. Урал все больше завладевал душою Дмитрия. Общая картина, сложившаяся в воображении в первые дни, словно дробилась на частности, поворачивалась новыми и новыми гранями, новыми подробностями и деталями, тесно переплетенными между собой.

Среди сильных впечатлений особое место заняла поездка в Ермаковский кедровый бор, знаменитый в окрестностях Салды. Поездку организовал управитель завода Константин Павлович Поленов. Ехать собрались еще несколько семей заводских работников, близких Поленову.

Поначалу Дмитрию, откровенно, не хотелось ехать, хотя вроде серьезных поводов для отказа не было. Роль здесь играло скорее всего уязвленно-гордое стремление сторониться людей, «власть предержащая». Но Наркис Матвеевич настоял.

— Не стоит тебе дичиться, — упрекнул он Дмитрия. — Ты знаешь, как Константин Павлович хорошо относится к нашей семье, ко всем нам. Без его вмешательства и помощи я так и остался бы в Висиме. Тут же, в Салде, хоть забот прибавилось, но и жить стало легче. Посуди сам, он помнит тебя по Висиму мальчиком, ему интересно с тобою взрослым познакомиться. И Марья Александровна о тебе вспоминала. Увидишь интересных людей. Ведь ты о литераторстве мечтаешь, — затронул Наркис Матвеевич даже эту тонкую струну. — Должен расширять круг своих знакомств. Володю захватишь, ему доставишь радость. Он дружит с детьми Поленовых.

По рассказам отца Дмитрий имел некоторое представление о тех, кто собирался ехать на пикник. Вероятно, самыми яркими и, по всему судя, незаурядными будут бывший управитель Нижне-Салдинского завода Яким Семенович Колногоров и надзиратель бессемеровской фабрики инженер Николай Иванович Алексеев.

Колногорова Якима Семеновича, сына крепостного, верного слугу Демидова, как о нем отозвался Петр Матронин, знали на всем Урале, по обе стороны его хребта. Видно, бог не обделил его талантами, коли из захудалого крепостного, заводского рассылки, самоучкой овладевшего грамотой, он сумел подняться на высокую гору — до должности помощника управителя всеми заводами Тагильского округа по технической части! В 1835 году он стал надзирателем, а вскоре и управителем Нижне-Салдинского завода. За три года до отмены крепостного права, за верную службу Демидовым, он получил от них вольную. Но говорят, что нет страшнее, когда свой же брат становится над теми, кто еще вчера был с ним на равном положении. Яким Семенович подтвердил это наблюдение. Про все забыл, став вольным.

Властью, которая пришла в его руки, он пользовался с наслаждением, круша и сгибая своих бывших сотоварищей, словно торопясь проложить между ними и собою непроходимую линию. Это он стал автором знаменитой, жестокой уставной грамоты, по которой тысячи мужиков зачислили в мастеровые, безжалостно отобрав у них землю.

Двадцать шесть лет выстоял Яким Семенович во главе Нижне-Салдинского завода, ревностно служа Демидовым, и вывел этот завод по технике в самые передовые и выгодные хозяевам. Тут он наладил пудлинговое производство металла, завел паровые машины, газовое освещение. В Нижней Салде в 1851 году, по заказу Николаевской железной дороги, начали катать рельсы. Было чему радоваться уральским заводчикам! В технических кругах Колногорова называли первым русским рельсопрокатчиком. Только забывали при этом умелых мастеров, которые стояли за станами, осваивая новое для России дело.

В Нижней Салде жил зять Колногорова инженер Николай Иванович Алексеев, надзиратель бессемеровской фабрики, женатый на его дочери Марии, отец троих детей. Человек он, судя по рассказам, тоже талантливый, друживший с управителем завода Поленовым.

Год назад Николай Иванович вернулся из многомесячной поездки на металлургические заводы Франции и Швеции. С ним ездили два практиканта — Михаил Васильевич Саканцев, чертежник 2-го разряда, и Анатолий Алексеевич Злобин, доменный надзиратель с Висимо-Шайтанского завода. Перед поездкой, дабы принести больше пользы, они получили двадцать уроков французского языка у госпожи Мейер — гувернантки в семье управителя Тагильских заводов.

Цель этой поездки — изучить передовые способы работы французских металлургов, поучиться у них уму-разуму.

Программу выработали обширную, она охватила весь металлургический цикл: доменное дело, сталеплавильное и прокатное. Особое внимание обращалось на «изучение бессемеровского железа и стали и выплавки для этого производства чугуна и ферромарганца». На обратном пути из Франции, где тагильчане работали на заводах фирмы «Терр-Нуар», Алексеев и два сопровождавших его практиканта побывали и на шведских металлургических заводах Нобеля.

Работу тагильчане проделали большую.

П. П. Демидов, князь Сан-Донато, в письме из Парижа на имя А. О. Жонеса де Спондевиль, французского подданного и своего главного уполномоченного в Петербурге, писал в мае 1876 года: