Всякая утварь, иконы, золото и деньги, несколько секунд летали по салону, пока экипаж наконец-то не выровнялся. К тому моменту один из артефактов, а именно мощи иссушенной руки какой-то мумии, абсолютно немыслимым образом оказался присоединён к месту, где пару мгновений назад был свежий обрубок. Просто чьё-то древнее проклятие, в суматохе, приросло ко мне так, что я того даже не заметил, пока бился о сиденья и потолок.

Но долго поразмыслить об этом я не мог. Ведь, когда карета пролетала мост над Фонтанкой, меня нагнали другие агенты Охранки, чуть менее рискованные чем тот, что отрубил мне руку. Но, тем не менее, яро настроенные взять меня живым или мёртвым. Один из них на ходу кинул гранату прямо под ноги впряжённым лошадям. Да так точно, что та разорвалась, заставив взлететь всю конструкцию на воздух.

Вместе с кучей дорогого добра я пролетел несколько десятков метров. Потом было жёсткое приземление, в результате которого я только чудом не сломал себе спину, хотя и точно повредил пару рёбер. Моим единственным желанием тогда было лишь не попасться вновь в царские застенки. Я знал, что меня там ждёт за что-то такое. А потому впервые, неосознанно, использовал только обретённое проклятие.

Я расщепил себя на облако частиц и улетел прочь. Трусливо и бесславно. Вскоре я уже плёлся нагой по переулку примерно в сторону трущоб на Сенной. В одной из подворотен я окончательно ослаб и упал на грязную землю.

В тот момент до моего уха донеслись выстрелы. Я знал, что они раздавались откуда-то со стороны Знаменской и значили лишь то, что мои сообщники вступили в перестрелку с Охранкой.

На следующий день я узнаю из газеты, что большинство из них было убито. Остальные оказались схвачены. За успешную операцию поблагодарят унтер-офицера Морозова, который смог спасти большую часть церковных богатств, за исключением таинственно исчезнувшей руки Иштвана Великого. Именно он спланировал молниеносную операцию, удавшуюся благодаря тайному информатору из числа революционеров.

Через неделю я увижу из окна своей убогой квартиры в трущобах, выходившего на Сенную, как царские полицейские, под гомон толпы и бодрый марш, повесят оставшихся в живых участников того ограбления. Я окажусь единственным, кому удалось избежать этой участи. Единственным, кто мог слышать перестрелку и видеть казнь, и при этом ничего не способным сделать.

В ночи, я выйду к виселицам и снова посмотрю на звёзды. И снова задам себе вопрос: а есть ли там, наверху, справедливость?

Третья печать - Голод

Мы с Феликсом вновь сидели на моей кухоньке и в очередной раз бессмысленно перебирали обгоревшие бумаги, спасённые нами из кабинета Морозова. Не то чтобы мы надеялись, что вот на четвёртый день поисков, в этих документах что-то появиться... Просто больше у нас не было никаких зацепок по поводу того, что за чертовщина происходила на наших глазах.

Конечно, можно было попробовать выйти на Марию и попытаться узнать что-либо у неё. Но сотрудничать с нами она теперь вряд ли будет, а перебороть её, даже вдвоём, не самая тривиальная задача. Всё же, умение взрываться, телепортируясь на большие расстояния, практически идеально для того, чтобы убегать от своих врагов. Да и без него, мы вряд ли сможем её найти, поскольку у нас нет и малейших предположений насчёт того, где она может быть.

– Пора признать. – сказал Феликс, досадливо бросив на стол исписанные цифрами листы, – У нас больше нет никаких подсказок! Все эти документы просто финансовые пересчёты! Те манускриптые книжки тоже не переводимы! Да ещё и чёртовы норы в подвале "Крыма" и на фабрике были кем-то старательно закрыты! Это невыносимо! – он с яростью стукнул кулаком по столу.

– Ты слишком остро реагируешь, друг.

– А тебя разве не вводит в бешенство то, что всё складывается ТАК? Что детали этого паззла, кажется, были взяты из совсем уж разных наборов и просто не могут сложиться во что-то целое?

– Меня бесит только то, что я не смог воплотить свою месть. То, что простое дело об убийстве зашло куда-то ни туда, меня не слишком удивляет. Возможно, это странно, что за этим стоит кто-то посерьёзнее той секты иштванитов и Синдиката, но не настолько, чтобы в это невозможно было поверить.

– А я вот не считаю это странным. Я считаю это всё иррациональным. Пока всё это выглядело как самоорганизация антибольшевистских элементов, которые убрали нашего лазутчика в своих рядах, у меня не возникало вопросов. Но сейчас, встретившись лично с тем парнем, Юмалой, я просто не могу понять происходящего! Если у нас есть кто-то ещё, кроме корчемников и секты проклятых. При том настолько могущественный, что может буквально за час послать за не самым безвластным человеком ассасина с чёткими инструкциями и без сомнений устранить того за саму возможность для нас попробовать вынюхать секреты. То каким образом этот некто мог позволить нам зайти настолько далеко?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, то убийство профессора. Если бы не оно, мы бы ничего не узнали. Если они его устранили, то почему так, чтобы позволить нам на себя выйти? Почему бы той же Марии не взорваться и не развеять нашего лазутчика на пыль? К чему весь этот цирк с проникновением через окно с палашём на перевес?

– А почему этого не мог сделать Морозов? Мы же ещё не сняли с него вину.

– У нас нет никаких доказательств его вины. Ровно, как и в случае с Матфеем. Мы можем, конечно, повесить убийство на кого-то из них...

– Может, так и сделаем? Важно ли теперь, кто убил этого Шарикова? Мы тут наткнулись на кое-что посерьёзнее.

– А если это "посерьёзнее" куда больше связано с убийством, чем нам кажется? Да и мне мои принципы не позволят оставить преступление без основательного расследования.

– Мне кажется, что всё это просто случайность. Я имею в виду, что скорее всего убийцей всё же был кто-то из тех двоих. Он неосторожно кокнул по каким-то причинам интеллигента, и, поскольку тот был кротом ЧК, мы взялись за дело и случайно залезли чуть дальше, чем кто-либо мог рассчитывать.

– "По каким-то причинам" звучит очень профессионально... Так расследовать нельзя.

– Феликс, мы не в книжках про сверхдетективов, которые по цвету и вкусу грязи на подошвах могут понять всё на свете. Мы обычные люди и, потому, не можем узнать про всё на свете и понять всю картину произошедшего. Мне, лично, достаточно того, что пока мы пытались понять, что произошло, было наказано самой высокой мерой по меньшей мере два ублюдка: черносотенец и хозяин лупанария. Которые, ввиду своего расположения далеко за границей, едва ли могли бы быть пойманы и наказаны при ином стечении обстоятельств. И сейчас, мы сможем дотянуться до кого-то ещё более скрытного и злобного. Разве тебе этого не хватает?

Феликс закатил глаза:

– Я готов буду смириться с бессмыслицей, касающейся убийства Шарикова, если мы действительно, в итоге поймаем "кого-то ещё более скрытного и злобного". Но для этого нам нужны хоть какие-то зацепки...

Вдруг, со стороны коридора раздался громогласный стук. Я оставил товарища в смятении, и отправился к входной двери, чтобы посмотреть кого это могло принести ко мне в гости. Не то чтобы после событий в "Аду" я слишком сильно ударился в паранойю, но предчувствие, что это дело само начнёт провоцировать вокруг нас неприятности, у меня росло день ото дня.

Поэтому я, без особого стеснения, открыл дверь, держа в руке взведённый маузер. У него на мушке оказался улыбающийся тилацин в широкополой шляпе, левое поле которой было прибито к тулье значком восходящего солнца. Не обратив внимание на то, что я целюсь в него из пистолета, юноша произнёс: