— Отпусти меня, скотина! — кричит она, пытаясь вырваться из его хватки. — Я расскажу об этом мужу моей подруги.

— Я тот, о ком тебе следует беспокоиться, — отвечаю я холодным, расчетливым голосом, глядя на нее своими темными глазами смертельным взглядом. Кажется, что борьба улетучилась из нее, когда она заметила пистолет, зажатый в моей руке.

— Я-я не понимаю, — заикается она, пытаясь сделать шаг назад, когда я приближаюсь к ней. Хиро преграждает ей путь, заставляя оставаться на месте. Страх закрадывается в ее расширенные глаза, когда я сокращаю расстояние между нами с видом опасного намерения.

— Кого ты наняла для кейтеринга? — я лаю на нее, не обращая внимания на ужас, охвативший ее тело, заставляющий его дрожать. Оба мужчины были одеты в ту же униформу, что и кейтеринговая компания, а это значит, что компания была нанята с единственной целью — схватить мою жену. Либо люди смогли проникнуть туда, чтобы выполнить свою работу.

Хиро издает низкое рычание, слегка притягивая ее спиной к себе. Мой взгляд метнулся к нему, мои глаза предупреждающе сузились. Его глаза слегка округляются, прежде чем он склоняет голову. Он пытается защитить ее? Это осложнение, которое мне сейчас не нужно.

— Орлеанское гостеприимство, — говорит она. — Наша компания имеет договоры с несколькими различными кейтеринговыми компаниями города. Эвелин выбрала её, потому что там был самый широкий выбор блюд, и он соответствовал той эстетике, к которой она стремилась.

Сомнения по поводу моей жены закрадываются в глубине моего сознания. Неужели она выбрала эту компанию, а затем наняла этих людей, чтобы все выглядело так, будто ее похитили? Я выбрасываю эту возможность из головы. Я держал ее под замком с тех пор, как притащил ее обратно в город. Она находится под постоянным наблюдением. Невозможно, чтобы она смогла осуществить что-то подобное. Не без моего ведома.

— Кто еще знает, какую компанию она выбрала? — спрашиваю я.

— Эм… — девушка вытирает заплаканное лицо тыльной стороной ладони. Хиро закатывает глаза, вытаскивает носовой платок и протягивает ей. Она одаривает его благодарной улыбкой. — Только мой босс, твоя мать и мистер ЛаМонтань.

Это подогревает мой интерес.

— Почему Джерард хотел знать, кто обслуживает? — не то чтобы он вложил деньги на свадьбу. Ленивый ублюдок не хотел иметь с этим ничего общего, так как его дочь выбежала из первого же, за что он заплатил за руку и ногу. Если сравнить стоимость этой свадьбы с первой, то она будет существенно дешевле.

Первая свадьба, которую, как я узнал, организовала мать моей жены без какого-либо ее участия, обошлась почти в десять миллионов долларов. Оно было показным и ярким, а вот то, что выбрала моя жена, — это просто элегантность. Оно больше соответствует ее вкусу и обошлось мне менее двадцати тысяч.

Фактически, место проведения и питание были двумя самыми дорогими вещами из-за количества людей, которых нужно было пригласить.

— Он сказал, что хочет, чтобы его информировали о свадьбе, — говорит она мне, и я не вижу в ее глазах никакой лжи. — Я не дала ему никакой информации, потому что знала, что Эви этого не захочет, но он позвонил моему боссу и превзошел меня.

Все это не имело никакого смысла. Им нужна была моя жена, которая, кроме как выйти за меня замуж, не имеет никакого отношения к миру мафии. Я даже не думаю, что парень, который ее схватил, знал, за кого она выходит замуж. Казалось, он был удивлен, увидев меня и услышав, как я называю ее своей женой.

Связано ли это с человеком, который пытался ее изнасиловать, или это единичный случай?

Я не понимаю, что, черт возьми, происходит, но знаю, что докопаюсь до сути. Никто не портит то, что принадлежит мне, и не живет, чтобы говорить об этом.

Эвелин

— Это такой дурной вкус, — дуется моя мать, сидя на диване и допивая еще один бокал вина. В таком случае она будет слишком пьяна для приема. Есть идея. Может быть, мне стоит попросить кого-нибудь продолжать наполнять ее, пока она не потеряет сознание на диване здесь. Тогда мне не придется иметь с ней дело. — Провожу свадебный прием после той варварской сцены.

Варварство — один из способов описать это.

Ужасно другое.

Мои пальцы дрожат от остатков адреналина, физического проявления хаотического и эмоционального дня, который только что прошел. Мегуми сидит позади меня, ее умелые руки пробегают по моим волосам, укладывая их в мягкие и нежные волны. Она использует специальную палочку для завивки, позаимствованную у визажиста.

Моя собственная мать просто сидит и смотрит, на ее лице написано явное презрение. Однако это неудивительно. Она всегда была отстраненной и не интересовалась моей жизнью. Но сегодня, в день, который должен стать самым важным в моей жизни, мать Кензо активизировалась так, как моя никогда не сделает.

С того момента, как я вернулась в комнату, она была здесь, помогая мне снять платье и нижнее белье, а затем деликатно вынула свою булавку, испачканную кровью и мозговым веществом, откуда она удерживала мои волосы на месте во время развернувшихся трагических событий.

А когда мои конечности слишком онемели и ослабели, чтобы нести меня в душ, мать Кензо снова была рядом, предлагая свою нежную руку и поддержку, помогая мне отмыться. В тот момент я была очень благодарна за ее присутствие. Она оказалась больше, чем просто свекровью — она стала фигурой матери, о которой я даже не подозревала, что она мне нужна.

— Я отдам твое платье в химчистку, — сказала она мне, заметив, что я с тоской смотрю на него. — Оно будет как новое. Мой сын должен показать, что никакой акт насилия не остановит его, — сухо объясняет Мегуми. — Даже если твои друзья из общества не понимают, что произошло, они будут уважать то, что он не позволил этому помешать счастливому дню.

Моя мать фыркает, что для нее довольно неженственное качество.

— Пожалуйста. Половина людей там слишком пьяны или под кайфом, чтобы даже заметить, что произошло, а другой половине плевать на что-либо, кроме еды и спиртного.

— Брось, — шиплю я ей. — С каких это пор тебя это волнует? Ты никогда не упустишь шанс пообщаться с той подхалимской группой, которую ты называешь друзьями. Это не твоя свадьба. Это моя. Начни вести себя так или убирайся к черту.

Годы терапии ни к чему не привели на данный момент. Было приятно избавиться от всего этого. Я даже не смотрю на реакцию матери в зеркало, потому что, честно говоря, мне все равно. Половину своего детства я провела, пытаясь оправдать ее ожидания, но однажды поняла, что никогда этого не сделаю.

Позади меня раздается глубокое гортанное фырканье, и я практически чувствую, как оно давит мне на спину. Звук захлопнувшейся двери в ванную подобен раскату грома, эхо которого разносится по комнате. Как и раньше, реакция моей матери говорит о многом. Она терпеть не может, когда ее вызывают, ее гордость задета моими словами. Если бы мы были одни, я не сомневаюсь, что пожалела бы, что когда-либо произнесла их. У моей матери вспыльчивый характер, и когда она в припадке, ничто не может ей помешать. Тот факт, что ей удалось совладать с собой, пока моя свекровь была в комнате, только доказывает, насколько она боится осуждения женщины. Это страх, который глубоко укоренился и не дает моей матери наброситься физически. Но ее острый язык по-прежнему смертоносен, и я знаю, что скоро об этом услышу.

Если бы она только боялась меня так, как боится моего мужа и его мать.

Говорить о дьяволе. Я смотрю, как через несколько мгновений дверь в комнату открывается, и входит мой муж. Он выглядит уставшим, но в его глазах видна решимость, которая помогает ему идти вперед.

— Окаасан, — он приветствует мать с мрачной улыбкой. Мегуми кивает сыну и кладет щипцы для завивки, обязательно отсоединив их от стены.

— Мы здесь закончили, — говорит она ему.

— Спасибо.

Мегуми улыбается сыну и слегка чмокает его в щеку, выходя из комнаты, плотно закрывая за собой дверь.