Пульсация в голове не дает мне открыть глаза. Я несколько раз пыталась найти выход, но слишком устала. Слишком слабая. Потеря крови отразилась на моем теле, и я, кажется, не могу оправиться самостоятельно.

Еще один крик пронзает меня, когда Сантьяго проводит клинком по моей обнаженной груди, звук отражается от холодных каменных стен. Он злится, что я сломала его идеальный нос. Ему понадобится немного удачи, чтобы объяснить это своему боссу. Кажется, мы шли к этому несколько дней, но я сомневаюсь, что это действительно длилось так долго. Он не выказал мне и намека на раскаяние, его глаза блестели злобой, пока он продолжал разрезать меня, по одному взмаху ножа за раз.

Несмотря на боль, пронизывающую мое тело, я отказываюсь доставлять ему удовольствие, видя, как я ломаюсь. Я сжимаю челюсти, сдерживая слезы и ища слабое место. Любая слабость.

— Твой дорогой муж никогда не узнает, что это его собственная мать просила отправить тебя обратно к нему по частям, — смеется он. — Точно так же, как она поступила с его отцом.

Чего ждать?

Мышцы моего тела напряглись, сжимаясь до боли, когда он провел лезвием по моему животу.

— Хм, — радостно мычит он. — Ты такая красивая. Голая и истекающая кровью ради меня, — он облизывает губы, его свободная рука тянется, чтобы погладить мою грудь. Если бы мои ноги не были привязаны к стулу, я бы пнула его по яйцам. — Я не могу винить Кензо за то, что он хотел тебя, — он наклоняется, его щека касается моей. — Так вкусно и… — он издает душераздирающий крик.

Я смеюсь, когда его кровь течет у меня изо рта, маленькая ушная раковина его уха болтается между моими зубами. Возьми это, ублюдок. Я выплевываю кусок плоти, а Сантьяго продолжает кричать, прижимая руку к уху. Металлическая дверь распахивается, и двое его людей вбегают посмотреть, из-за чего весь этот шум.

— Чертова пизда, — ревет один из мужчин, ударяя меня по лицу с такой силой, что я растягиваюсь на полу… вместе со стулом. — Босс, — он поворачивается ко мне спиной, чтобы помочь своему боссу, который кричит, чтобы они отвезли его в лазарет. Они настолько поглощены травмированным Сантьяго, что не удосужились поправить меня или проверить комнату.

Ирландская удача не имеет ко мне никакого отношения. Мой стул приземлился всего в нескольких дюймах от скальпеля, которым Сантьяго содрал с меня кожу. Очевидно, ирония — лучшее лекарство от боли, потому что я чувствую, что могу внезапно покорить мир.

Подлокотники деревянного стула ослабли, и мне удается просунуть правую руку сквозь веревки и схватить скальпель. Шестьдесят секунд спустя я свободна… и обнажена… истекаю кровью… и испытываю сильную боль.

Давай взглянем на светлую сторону, сука.

Хорошо. На какую?

Что бы сделал Кензо?

Отправился в перестрелку и убил их всех.

Звучит как план… но у меня нет пистолета.

У меня есть нож.

Вроде, как бы, что-то вроде.

Чувак, мне кажется, или комната кружится?

Фокус.

Я бегу к двери, благодаря всех богов, которых я знаю, за то, что они забыли ее запереть. Заглянув за угол, я обнаружила, что в коридоре нет никаких придурков.

Сладкий. Иди ко мне. Иди ко мне.

Верно. Фокус.

Я начинаю спринт так быстро, как только могу, что с тем же успехом могло бы быть черепашьим темпом, несмотря на то, на что я годна. Боль в моем теле прожигает меня, как лесной пожар, и я оставляю за собой кровавые следы. Плюс еще голая.

Не то чтобы это действительно так уж важно в данный момент.

Адреналин угасает, но я не могу остановиться. Я не остановлюсь.

Кензо. Мне нужно домой к мужу.

Скажи ему, что я люблю его.

Дай ему правду.

Чувак, это разобьет ему сердце.

Он единственное, что меня поддерживает.

Мое дыхание сбивается, а перед глазами размывается, пока я волочу ноги все дальше и дальше от залитой кровью тюремной камеры.

Я не сдамся.

Я не могу.

Просто продолжай идти.

Ха. РЖУ НЕ МОГУ.

Приводит ли потеря крови к истерии?

Одна дверь. Потом еще одна.

Солнечный лучик. Это ведет к солнечному свету.

Продолжай идти.

— Давай, маленькая пизда, — раздается голос позади меня. Двигай быстрее ногами. — Если ты заставишь меня гоняться за тобой, я трахну твою пизду до чертиков.

Ага. Нет. Не мой прикол.

Продолжай идти.

Чья-то рука сжимает мои волосы, и я кричу. Поменяв направление скальпеля в руке, я просунул его мимо головы, смеясь над истерическим криком мужчины позади меня. Скальпель выдвигается обратно.

Отлично.

Кажется, я вырезала ему глазное яблоко.

Еще один шаг.

Еще один.

— Эвелин!

Кто это сказал?

Нет. Продолжай.

Не смейся. Просто беги.

Раздается еще один смех, когда я спотыкаюсь и падаю на колени.

Ветер поднимается вокруг меня, и мое имя зовется с небес.

— Эвелин.

Боже, это ты?

Кензо

— Ты уверена, что сможешь это сделать? — я лаю на Джию, когда мы садимся в вертолет, направляющийся в государственный парк. Где-то в этом болотном месиве находится моя жена.

Джиа прижимается к Виталию, услышав мой резкий тон, но твердо кивает. Виталий протягивает ей ноутбук, когда мы усаживаемся на свои места в наушниках.

— Твоя мать не дала бы ей расческу, если бы она не имела значения, — говорит Джиа, печатая. — Во время Второй мировой войны у них не было устройств слежения, но времена изменились, изменилась и шпионская работа. Важно следить за активами. Ей не нужно было давать ей гребешок для опознания. На твоей жене было чертово свадебное платье, но если бы она хотела отслеживать свои передвижения, она бы это сделала. Мне просто нужно найти сигнал. Я отследила уникальную сигнатуру, которая в фоновом режиме сканировала ваши собственные вышки сотовой связи. Сигнал затухает возле болотистой местности штата. Чем ближе мы подходим, тем лучше я могу определить, откуда исходит сигнал.

Конечно. Хорошо.

Проходят секунды. Потом минуты.

Десять.

Двадцать.

— Понятно, — она указывает на карту, и Виталий передает информацию пилоту. Мы почти на вершине. Мои глаза осматривают землю внизу, ища какую-нибудь устойчивую структуру, не являющуюся болотом.

— Там, — я указываю на большое сооружение, спрятанное здесь, посреди пустыни. Если бы мы не летали, мы бы никогда этого не увидели. Это так хорошо спрятано.

— У нее кто-то на хвосте, — кричит Адриан.

— Несколько человек, — отмечает Виталий, толкая Джию дальше в вертолет и вытаскивая снайперскую винтовку. Один выстрел направляет пулю в голову намеченной цели. Потом еще один. Виталий разбрасывает их как мух. Они едва успевают открыть ответный огонь, как он их роняет.

Мое сердце колотится в груди, колотясь, как отбойный молоток, когда я наблюдаю, как один из мужчин догоняет ее. Он хватает ее за волосы, и я готов прыгнуть с чертового вертолета, чтобы добраться до нее, но она вооружена.

И опасно.

Нож в ее руке проскальзывает мужчине в глаз. Она в последний раз смотрит на кричащего от боли мужчину, лежащего на земле, прежде чем развернуться и снова начать ковылять прочь. Моя жена чертовски голая и истекает кровью.

Я вырежу глаза каждому ублюдку, который видел ее такой.

— Эвелин, — кричу я ее имя, когда вертолет начинает снижаться. Она не останавливается.

Она… смеется?

Она делает это снова, но тут ее ноги подкашиваются, и она падает на землю.

— Эвелин!

Я знаю, что она меня слышит, но не думаю, что она замечает то, что слышит.

Лопасти вертолета равномерно стучат, когда он приземляется на открытый ландшафт, и мы с моей командой высыпаемся на землю. Мы движемся быстро и стратегически, рассредоточиваясь по разным участкам местности, готовые устроить ад тем придуркам, которые осмелились похитить мою жену.

— Эвелин! — мое сердце сжимается при виде ее поникшего тела. Пули проносятся мимо меня, когда я бегу к ней, практически бросаясь перед ней, чтобы защитить ее от вреда. Когда я добираюсь до ее бока, она падает еще дальше вперед, и я скользю в нее, используя свое тело, чтобы защитить ее от удара о большой зазубренный камень.