Эвелин

— Куриный сёю-рамэн и такояки, — бормочет шеф-повар, ставя передо мной миску с лапшой и шариками осьминога. Я жадно облизываю губы и хватаю палочки для еды и суповую ложку, чтобы закопаться. Я не ела так хорошо с тех пор, как сбежала из дома три года назад. Моя жизнь заключалась в том, чтобы оставаться вне поля зрения и жить как можно более экономно.

Мой отец с отвращением качает головой, когда я хлебаю лапшу из миски и поглощаю вкусную еду, как будто она моя последняя. Судя по тому, как на меня смотрят оба моих родителя, вполне возможно, что так оно и есть. Или это также может быть тот факт, что помощница моего мужа сидит на сиденье справа от него, а не на моем. Традиция гласит, что жена светского человека сидит справа от него, а его высший соратник — слева. Однако, когда я пришла на ужин, место, предназначенное для меня, уже было занято.

Позор, правда.

Мой отец бросил много очевидных многозначительных взглядов, его взгляд метался между мной и Ай, но вместо того, чтобы поднимать шум, я просто села рядом с ней, игнорируя ее самодовольный взгляд.

— Я вижу, что твой вкус в одежде улучшился, Ева, — критически говорит мама, глядя на мои длинные черные брюки и синюю блузку. — Где твой макияж? Не могла бы ты приложить немного усилий? Честно говоря, не стоит развлекаться с таким голым лицом.

Забавно, как моя мама может сочетать комплимент с набором оскорблений и при этом выглядеть так же, как оскорбление. Благотворительность ЛаМонтань много чего умеет — тщеславная, эгоистичная, ради собственного блага, — но она не известна своей щедростью. А это значит, что если она делает вам комплимент, то это не имеет в виду. Это всегда сочетается либо с оскорблением, либо с услугой. Наверное, мне повезло, что она не нуждается в моих услугах. Ей просто нравится втаптывать мою самооценку в грязь.

Хорошие времена.

— Сегодня я попросил дизайнера позвонить ей на дом, — говорит им мой муж. Он улыбается мне через стол, в его глазах мерцает веселье. Я не знала, что холодные, мертвые глаза могут мерцать. — Кстати, как все прошло? Я полагаю, ты получила все, что хотела?

Рамен, который я ела, внезапно камнем застрял у меня в желудке.

— Ах, да. Он мне очень помог, — говорю я несколько саркастически, откладывая палочки в сторону, уже не голодная. Мой контроль над своей жизнью постепенно ускользает. Мои отец и мать всегда были строгими, но я все еще имела некоторый контроль над тем, что я ношу и делаю, пока это не затрагивало их публично.

— Какой стилист тебе попался? — с любопытством спрашивает моя мать.

— Питер Маркс, — отвечает Ай с натянутой улыбкой. Мама от восторга хлопает в ладоши.

— О, он замечательный дизайнер, — восторгается она. — Монтгомери наняли его, чтобы переделать весь гардероб Аделаиды, поскольку ее мать не могла позволить себе одеть ее должным образом. Я так рада, что ты наконец-то улучшила свой стиль, дорогая.

Я издаю уклончивый звук согласия. Если Ай есть что сказать о моем выборе гардероба, я не получу ничего из каталога.

— Ты не выглядишь такой воодушевленной, жена, — Кензо с любопытством смотрит на меня. — Я думаю, ты будешь рада, если один из перспективных стилистов города разработает твой гардероб.

— Да, конечно, — невозмутимо говорю я. — За исключением того, что я не совсем уверена, чей это окажется гардероб. Моего или твоего личного помощника, поскольку она имела больше права голоса, чем я.

Челюсть Кензо сжимается. Он, наверное, злится, что я кричу ему, что его помощница превратила меня в ее мини-версию.

Подними задницу в комплекте.

— Перестань быть капризным ребенком, — отчитывает мой отец, отодвигая тарелку. — Ты не ребенок, который может одеваться во все, что захочет. Я уверен, что бы ни выбрала Ай, это поможет тебе представить мистера Накамуру так, как должна жена, а не ту уличную одежду, которую ты носила последние три года.

И вот оно. Проблема всегда возвращается к моему отцу. Это он продал меня еще до моего рождения. Это он организовал для меня брак с совершенно незнакомым человеком, лидером криминальной империи, и все это ради нескольких долларов и более высокого социального положения. Тем не менее, я избалованный ребенок, имеющий все права, потому что отказалась принять судьбу, которую он мне бросил. Я раздражительная, потому что хочу чего-то для себя, вместо того, чтобы меня постоянно бросали, как марионетку, или одевали, как куклу. Я хочу быть чем-то большим, чем просто симпатичный кусочек Китая, который несколько раз в году появляется на полках во время праздничных посиделок.

Оглядываясь назад, я понимаю, что лучше, чтобы Кензо нашел меня раньше моего отца. Кто знает, через какой ад ему пришлось бы пройти со мной, прежде чем вернуть меня Кензо, чтобы посадить под замок, как Рапунцель в ее великой башне. Интересно, сколько времени понадобится, чтобы мои волосы отросли настолько, что я смогу подняться на двадцать этажей? Сорок лет? Может быть, и больше, если это вообще возможно.

Я молчу, отказываясь общаться с ним. Мой отец ищет драки. Я могу дать. Ищет повод поставить меня на место, а я ему этого не дам. Вместо этого я отодвигаю стул от стола и встаю, моя рука случайно опрокидывает миску с рамэном и проливает ее.

Ай чуть не кричит от паники, когда уже теплый бульон проливается на ее юбку за две тысячи долларов.

— Упс, — я пожимаю плечами, изображая невиновность, прежде чем выйти из-за стола. Вместо того чтобы подняться по лестнице, я направляюсь прямо к лифту и нажимаю кнопку крыши. Дверь быстро закрывается, но не раньше, чем я вижу, как Кензо сжимает в руке шею моего отца, а грозовая туча пересекает его лицо. Я не слышу, что говорят, но испуганный взгляд отца говорит мне все, что мне нужно знать.

Он защищает меня.

И вдруг мое сердце немного согревается по отношению к мужчине, который заставил меня стать его женой.

Или это может быть просто расстройство желудка.

Да, это звучит примерно правильно.

Здесь нет трепещущего чувства тепла. Мужчина похитил меня и держит в заложниках в своем пентхаусе. Это не романтично, даже если он заступается за меня. Лифт звенит, двери открываются, и я выхожу на крышу. От этой сцены у меня перехватывает дыхание.

Крыша пентхауса — это отдельный мир. Зеленый оазис среди городской стали и камня. Его флора представляет собой смесь экзотических цветов и выносливых растений, высаженных в гармоничном беспорядке, оживляющих пространство жизнью. Горшечные растения с тянущимися к небу листьями ритмично покачиваются под легким вечерним ветерком. По краям свисают лианы, их усики тянутся по конструкциям крыши, словно нити зеленого кружева.

Цветущие растения цветут дико и беззаботно, беспорядочно разбрызгивая цвета с мастерством живописца: огненно-красные герани, залитые солнцем желтые нарциссы, неземные пурпурные цвета лаванды. Они наполняют воздух опьяняющими ароматами, которые сливаются воедино, создавая настолько уникальный аромат, что его можно почти осязать.

В центре этого цветущего рая находится лазурный бассейн. Его поверхность сияет, как полированное зеркало, в лунном свете, отражая разноцветные огни окружающих нас зданий. Глубина бассейна усыпана мозаикой, мерцающей под поверхностью. Им приданы замысловатые узоры: мифические японские морские существа и древние символы, которые трансформируются и меняются, когда рябь касается их контуров.

Большая часть крыши покрыта мягкой роскошной искусственной травой, которая щекочет мои босые ноги.

Если и есть способ описать рай на земле, то это он.

— Его спроектировал Генджиро Ватанабэ, японский дизайнер интерьеров, — ровный голос Кензо сотрясает воздух позади меня. Я была настолько очарована окружающей меня красотой, что не услышала звон лифта, возвещающего о его прибытии. — Я сказал ему, что хочу место, которое напоминало бы мне о том, откуда я родом. Место, где мои корни посажены и закреплены. Даже если мне вряд ли удастся туда поехать, это все равно то место, где я называю дом.