Когда же поднимаю взгляд, старик уже восстанавливает равновесие. Совершенно не обращая на меня внимания, он опускается на колени перед Клементом и лезет к нему в карман.

При любых других обстоятельствах подобная бестактность окончилась бы для него столь же плачевно, как если бы он додумался сунуть руку в капкан на медведя. Однако великан временно парализован, и Эрик беспрепятственно достает то, к чему все это время и стремился, — пистолет.

Поднимаемся на ноги мы одновременно, и старик не мешкая берет меня на прицел.

— Давай, пошла, — приказывает он.

— Куда?

Он машет пистолетом в сторону, где я буквально минуту назад созерцала отважный кораблик.

— Туда.

Меня разом охватывает паника.

Понятия не имею, сколько продолжается действие удара тазером, но теперь моя единственная надежда на спасение — Клемент. Мне необходимо выиграть время.

Я медленно поднимаю руки, однако остаюсь на месте.

— Эмма, даже не думай меня динамить, — едва ли не взвизгивает Эрик. — Живо пошла!

Он обегает вокруг меня и встает сзади. Я ощущаю, как меж лопаток мне упирается дуло пистолета.

Выбора у меня не остается, и я медленно делаю несколько шагов. Убирать оружие старик и не думает.

— Эрик, чего ты хочешь?

Ответа не следует. Может, он просто не расслышал из-за ветра, и я повторяю вопрос.

— Заткнись. Или пристрелю на месте.

Мы молча направляемся к краю лужайки. С каждым шагом полоска темно-бирюзового моря становится все шире. Я хочу повернуть голову и посмотреть, не зашевелился ли Клемент, однако Эрик давит пистолетом мне в спину еще сильнее.

Расстояние до конца лужайки неумолимо сокращается. Ветер крепчает, моя паника растет.

Шесть метров.

Пять метров.

Четыре.

Три.

Когда же мы подходим к самому краю, я наконец вижу, что за ним находится. И мне приходится собрать всю свою волю в кулак, чтобы устоять на ногах, поскольку находится там крутой обрыв высотой метров двадцать пять — тридцать. Под откосом тянется скопление каменных глыб, по меньшей мере вдоль всей лужайки, на которой мы сейчас стоим. Я в ужасе смотрю вниз. На полосу скал одна за другой яростно налетают бурные волны — такие высокие, что на какое-то время камни полностью исчезают под пенящейся водой. Море, куда ни глянь — сущий хаос из темных валов и белых гребней.

— Повернись, — приказывает Эрик.

Ни секундой дольше не желаю смотреть в жуткую бездну и потому разворачиваюсь даже с некоторой охотой — только для того, чтобы увидеть зрелище не менее ужасающее: целящегося прямо мне в грудь старика. Пока я созерцала пучину, он отступил шагов на десять от меня и теперь приказывает:

— Прыгай.

— Что?

— Что слышала.

Я оглядываюсь через плечо, затем снова смотрю на Эрика.

— Ты спятил? Это же будет… Самоубийство!

— Умничка. Смысл именно в этом и заключается.

— Что? Но почему… Ты же мог просто уехать… Зачем ты это делаешь?

— Потому что ты не оставила мне выбора. Правду о «Клоуторне» ни в коем случае нельзя раскрывать. Так что прости, Эмма.

— Да тебе-то что за дело до разоблачения? Ты уедешь в… куда ты там собирался. И потом, ты же сам сказал, что вечно правду скрывать не получится!

— А мне вечно и не надо. Вполне хватит достаточно долго, чтобы хорошенько оттянуться на пенсии.

— Но… Ты же будешь скрываться, на другом конце света!

— О нет, Эмма, все равно я не могу допустить разоблачения «Клоуторна». Ты даже не представляешь, какая волна мести поднимется, если ты попытаешься выдать членов клуба! Многие из них без борьбы ко дну не пойдут, а если в конце концов и пойдут, то уж постараются и меня с собой утащить.

— Я… Хорошо, я брошу расследование! Оставлю здесь все эти записи и больше никогда не заикнусь о «Клоуторне».

— Прости, Эмма, — повторяет он. — Риск слишком велик, а уж тебя-то я прекрасно знаю.

— Эрик, пожалуйста!

— Прыгай. Живо!

Мое мнение о бывшем наставнике и без того упало ниже некуда, но происходящее сейчас просто за гранью воображения. Он на полнейшем серьезе хочет, чтобы я сиганула с обрыва и убилась.

— Что с тобой произошло, Эрик?

— Я теряю терпение.

Старик делает шаг вперед. Мне отступать некуда — еще полметра, и я отправлюсь в последнее путешествие к скалам внизу. Бросаю взгляд через плечо Эрика на лужайку. Увы, Клемент по-прежнему лежит там же, где и отключился. В сумерках даже не разобрать, пришел он в сознание или нет. Нужно продолжать тянуть время, и мне только и остается, что попытать удачи в рулетке.

— Ну давай тогда! — ору я. — Пристрели меня!

— Думаешь, не пристрелю? Как ты совсем недавно выразительно дала понять, Эрик Бертлз мертв, так что можно смело сказать, терять мне нечего.

Старик поднимает пистолет дулом вверх и стреляет. Инстинктивно — и, надо полагать, неосознанно — я пригибаюсь, хотя он сделал лишь предупредительный выстрел, не намереваясь застрелить меня.

— Давай, прыгай. — рявкает он. — Мертвой или живой, ты все равно слетишь с этого обрыва.

Я медленно поворачиваю голову к бездне за спиной. По крайней мере, пускай решит, будто я обдумываю его безумный приказ. Окидываю взглядом камни внизу и еще раз убеждаюсь, что даже если мне и удастся выжить после прыжка — что, вообще-то, практически невозможно, — мои шансы удержаться на плаву в таком бурном море практически нулевые. Самое лучшее, на что стоит надеяться, — это мгновенная смерть от падения. Это уж точно предпочтительнее, нежели сначала переломать все кости, а потом захлебнуться.

— Пошевеливайся, Эмма! Я не собираюсь ждать всю ночь.

Несмотря на трагизм ситуации, его небрежная манера меня бесит.

— Пошел на хрен! — огрызаюсь я. — Давай поменяемся, и я посмотрю на твою решительность!

— Мне и здесь неплохо, спасибо.

Снова бросаю взгляд за старика, и он оборачивается посмотреть на предмет моего интереса. Затем безучастно комментирует:

— Он тебя не спасет. Но к твоему заплыву присоединится.

Поодаль на лужайке в сумерках все еще различается фигура Клемента. Я пытаюсь понять, изменилась ли его поза с прошлого раза, когда я смотрела на него. Если только самую малость, да и то неточно. Увы, это не тянет даже на проблеск надежды.

Эрик мерит меня взглядом.

— Ну так ты готова?

— Прыгнуть с обрыва и разбиться насмерть? Естественно, нет!

Похоже, у меня осталась единственная возможность. И я смогу ей воспользоваться, только если получится взбесить старика, как это когда-то удавалось Алексу.

— Я знаю, почему ты хочешь, чтобы я спрыгнула. Потому что ты гребаный трус!

— Что-что?

— Все мурыжишь и мурыжишь. Давно бы уже пристрелил меня да скинул труп вниз. Если бы у тебя были яйца!

— Вообще-то, Эмма, ты ошибаешься. Ты спрыгнешь, и полиция решит, будто ты покончила с собой. А если твое тело прибьет к берегу с пулевым ранением в груди, они начнут копать, чего мне не хотелось бы.

— Восхищаюсь твоей откровенностью.

— Вот только время уходит, так что выбора у меня не остается. Господи, Эмма, ты до самого конца остаешься геморроем!

— Мне жаль тебя разочаровывать, но я не стану прыгать.

Эрик злобно таращится на меня, однако я различаю в его взгляде ту же нерешительность, что заметила раньше в доме. Необходимо этим воспользоваться.

— Хладнокровное убийство — не твой стиль, верно? — начинаю я. — Ты предпочитаешь прятаться в кустах, пока грязную работу за тебя выполняют другие. Люди вроде Терри Брауна, Алекса Палмера, Томаса Ланга… И не будем забывать про Лэнса Нитеркотта! Трое из них мертвы — и все из-за твоей сраной трусости!

— Эмма, не надо передергивать. Один из них умер потому, что был пьяницей-нахлебником и не хотел возвращать долг. А двое других погибли, потому что ты сунула свой нос в мои дела.

— Нет, Эрик! Если я что и вынесла из расследования деятельности «Клоуторна» насчет носов, так это то, что ты ни разу не осмелился высунуть собственный! Какого черта, даже это идиотское имя Таллиман было лишь еще одним способом спрятаться! Не так, что ли?