Открываю сообщение.

Несколько строк развеивают мои надежды и только распаляют негодование на начальника-самодура. Десятилетний «форд-фиеста» принадлежит некой Эми Джонс — весьма вероятно, это и есть покойница. «Ауди», хотя это уже и не столь интересно, записан на некоего Кеннета Дэвиса — либо больного старика, либо великана в джинсовом костюме, тут уж остается только гадать.

Тем не менее полученные сведения, вкупе с уже известным, моего любопытства не удовлетворяют совершенно.

Люди постоянно погибают в результате несчастных случаев, но крайне редко случайно закалывают себя ножом в грудь. А добавить к этому присутствие Хаксли — в тот самый день, когда его именем заходились передовицы! — и заговорщицкая искра раздувается в костер. Тут кроется какая-то история, вот не сойти мне с этого места!

В этот самый момент поступает еще одно электронное письмо, на этот раз от Дэймона.

Как и следовало ожидать, это суровое предостережение. Любое дальнейшее расследование касательно Уильяма Хаксли будет расценено как грубейшее нарушение дисциплины и повлечет за собой немедленное увольнение. С целью демонстрации серьезности угрозы Дэймон отправил копии письма в юридический отдел газеты и, подумать только, всему совету директоров.

Итак, все сводится к простому вопросу: что важнее, моя журналистская принципиальность или же выплата ипотеки? Долго раздумывать над ответом мне не приходится. Если только банк не захочет взять в качестве платы эту самую принципиальность, мне только и остается, что позабыть о событиях в «Кентонском конном дворе».

Как сказал однажды Эрик, некоторые истории лучше оставлять нерассказанными. Хотя не могу сказать, что полностью с ним согласна.

Килберн всегда считался той еще дырой. Уж точно в конце девяностых, когда я приобрела там квартиру.

Теперь же это дыра с неоправданно дорогой недвижимостью и избыточным количеством кофеен.

Трехкомнатная квартира, что я называю домом, досталась мне задешево по той простой причине, что во время покупки под ней располагалась кебабная. Через год санитарный отдел местного совета признал забегаловку не отвечающей гигиеническим нормативам и закрыл. Свято место заняла пиццерия, однако продержалась всего восемнадцать месяцев. Не приходится удивляться, что теперь я живу над кофейней под названием «Веселый бариста». По крайней мере, проникающий через окно спальни аромат свежемолотого кофе куда предпочтительней запахов шавермы или подгоревшей пиццы.

Вынужденная довольствоваться чашкой быстрорастворимого, я лежу в постели и дожидаюсь, пока принятая доза кофеина не возьмет верх над разбитостью.

Приканчиваю остатки и смотрю время на телефоне: семь тридцать. Нужно отправляться на работу, чтобы успеть к восьми, однако уровень моей мотивации пребывает на историческом минимуме.

В послерождественской хандре нет ничего необычного, но вот растянуть ее до апреля — это надо постараться. Возможно, я переживаю крайне жесткую форму кризиса среднего возраста, или, боже упаси, ко мне с опережением графика решил нагрянуть климакс. В общем, не знаю, почему в данный момент жизнь представляется мне такой бессмысленной, но вне зависимости от причины я отчаянно пытаюсь избавиться от этого ужасного ощущения.

И работа не помогает, это-то уж точно.

Дэймон все так же придерживается своего амплуа величайшего в мире говнюка, и возможности писать о чем-то стоящем выпадают крайне редко. Впрочем, как бы ни хотелось винить в этом ненавистного шефа, боюсь, проблема не в редакторской политике «Дейли стандарт», а в индустрии в целом.

Наша профессия меняется, и отнюдь не в лучшую сторону. Теперь миру подавай новости побыстрее — да погрязнее. Фейки стали делом совершенно обычным, и первые полосы слишком часто отводятся бессодержательным и неинтересным сообщениям, которые лет десять назад отправились бы с редакторского стола прямиком в урну. Вот только счета сами себя не оплатят, так что пишу я не из любви, но за деньги. Как ни горько признать, но я скорее шлюха, нежели журналистка.

Наконец, я встаю и проделываю все ту же рутину, все так же ничего не ожидая от еще одного унылого дня впереди. На автопилоте принимаю душ, запихиваю в себя завтрак и выпиваю вторую чашку кофе. Вяло оглядываю себя в зеркале в прихожей. Все, готова к выходу во внешний мир.

Однообразная дорога до работы тоже не наполняет меня оптимизмом, и в редакции первым делом я направляюсь к кофейному автомату. Разжившись стаканчиком коричневой жижи, плюхаюсь за свой стол и проверяю электронную почту. Время словно бы замирает, пока я перелопачиваю поступивший бессодержательный хлам. После тысячного клика по кнопке удаления ко мне заглядывает одна из коллег.

— Доброе утро, Эмма.

Я поднимаю взгляд и вижу, что визитом меня удостоила Джини Варма. Лично мне всегда казалось, что этой низенькой девушке с темно-карими глазами, блестящими черными волосами, неизменной улыбкой и беззаботным характером место скорее в детском садике, нежели в редакционной студии.

— Насчет утра не спорю, — бурчу я в ответ.

— Похоже, кое-кому пока недостаточно кофе, — смеется она.

Джини — милая девушка, и одна из немногих среди молодых сотрудников газеты, кого я хоть сколько-то выношу. В отличие от большинства своих ровесников, Джини добросовестна и не считает, будто ей все обязаны. За время нашей совместной работы она выросла в чертовски хорошую журналистку. За щенячьими манерами скрывается цепкость терьера: стоит ей взяться за репортаж, и спуску никому не будет, уж поверьте.

— Даже ведро кофе не сделает это утро лучше, — парирую я.

— Я могу чем-то помочь?

— Нет, но спасибо за участие. Так ты чего-то хотела?

Ее темно-карие глаза бегают из стороны в сторону.

— Это, хм, Дэймон хочет. Зовет тебя к себе в кабинет.

— Ну, вообще здорово. Чего ему надо, не знаешь?

— Он не сказал.

— Ладно, спасибо.

Джини удаляется, а я допиваю кофе и с неохотой направляюсь в кабинет главного редактора. Дверь у Дэймона нараспашку, так что обхожусь без стука.

— Хотел меня видеть?

— Есть работенка.

Он вручает мне листок бумаги. Это задание на интервью, и я быстро просматриваю текст.

— Дэймон, ты серьезно? — чуть ли не плачу я. — Скажи, что это шутка!

Сверкнув на меня глазами, мужчина огрызается:

— По-твоему, я похож на шутника?

— Но почему я?

Вопрос отнюдь не праздный. «Дейли стандарт» добилась права на эксклюзивное интервью у какой-то бездарной фифы из модного реалити-шоу, и для проведения его другой ослицы кроме меня не нашлось.

— Я даже понятия не имею, кто такая Стейси Стэнуэлл! — продолжаю я причитать.

— В том-то и дело! Мне нужно толковое и содержательное интервью о ее новой роли, а все остальные там, — он машет в сторону студии, — будут только блеять от восторга и как пить дать завалят дело.

— Что еще за роль?

— Главная в каком-то новом фильме. Выйдет в следующем месяце.

— Дэймон, но это ж ни хрена не новость!

— Новость то, что я назову новостью! У мисс Стэнуэлл огромное число подписчиков в соцсетях, и эксклюзивное интервью с ней привлечет на наш сайт толпы посетителей!

И почему я не удивлена? Нынче мы пишем единственно ради увеличения количества кликов на нашем сайте, чтобы рекламный отдел оправдывал свое существование.

— А может, это все-таки по части Джини?

— У нее другое задание.

— И ты решил свалить это дерьмо на меня?

— Насколько я помню, ты регулярно получаешь зарплату. Следовательно, мне и решать, чем тебе заниматься. Не нравится — ты знаешь, где у нас дверь.

Старая песня, однако Дэймон прекрасно понимает, что она про меня. Похоже, интервьюировать Стейси Стэнуэлл придется все-таки мне.

— Да, и еще, — продолжает редактор. — Чтоб без халтуры! Если интервью не произведет на меня впечатления, я прослежу, чтобы остаток своей карьеры ты писала гороскопы. Ясно?