Поединок шел своим ходом, а обстановка вокруг сильно изменилась, ведь гуннов становилось все меньше и меньше, а готы заняли все пространство вокруг деревенской площади.
Идея Эйриха была в вооружении всех воинов копьями и щитами, что и было проделано. Когда всадники лишены возможности маневра, а вокруг полно копейщиков, расклад строится явно не в пользу всадников. Тактика беспроигрышная, ведь гунны не могли не то что организоваться для отпора, но даже использовать свои хваленые луки.
Ловко отбивая уколы щитом, Эйрих непременно пытался сократить дистанцию, делая вид, что это его единственный шанс на победу, а гунн Улдин пытался нанести укол хоть в какое-нибудь уязвимое место, потому что понимал, что у него не так много времени, прежде чем он начнет терять силы от потери крови. Еще и рана на ноге не помогала сохранять концентрацию…
Решив, что гунн достаточно ослаб, Эйрих выждал следующего укола и подставил щит под прямым углом. Наконечник скользнул по умбону и врезался в древесину, надежно там завязнув.
Не дав времени извлечь копье, он накинулся на гунна с серией рубящих ударов, поразив область левой ключицы противника. Улдин закричал от боли, но не отступил, а наоборот, бросился на Эйриха и завязал борьбу.
Они упали на землю, Эйрих чудом вытащил руку из держателей щита еще в падении, поэтому вцепился левой рукой в лицо гунна, пытающегося добраться до мальчишеской шеи. Топором достать врага не получалось, поэтому Эйрих отпустил обмотанную кожаной лентой рукоять и начал щупать свой пояс в области кинжала.
– Лучше бы ты не лез, сопля… – прохрипел Улдин.
Длина рук гунна не позволила Эйриху обеспечить достаточный упор для ослабления хватки на шее, поэтому надежда была лишь на кинжал, который лежал под неудачным углом, и его нельзя было вытащить без усилий. Воздух кончался, лицо Эйриха покраснело, а сознание начало постепенно затухать.
Он мог бы попросить помощи, ведь точно видел несколько воинов, наблюдающих за поединком, но это бы обесценило победу.
Наконец, кинжал был вынут и пущен в ход. Первый удар пришелся в подмышку гунна, а второй – в шею. И третий, и четвертый, и пятый – все последующие удары пришлись в шею гунна, обагряя Эйриха щедрыми порциями крови.
Хватка вражеских рук ослабла, Эйрих с усилием столкнул с себя истекающее кровью тело, часто задышал, хлебнув немного чужой крови, после чего прикрыл глаза и полежал немного.
За ход боя он не переживал, потому что руководил всем отец, поклявшийся действовать строго по плану.
Повалявшись несколько минут, Эйрих с трудом поднялся на ноги, поднял с земли свои топор и щит, после чего огляделся.
Вокруг было около пяти десятков воинов, все потрепанные, распаленные, тяжело дышат, но никто из них не был настолько залит кровью, как Эйрих.
– Как щедро ты ему… – произнес подошедший к гунну Ниман Наус, оценив количество отверстий в шее гунна.
– Эйрих Щедрый! – подхватил какой-то остряк из толпы. – Эйрих Щедрый!
– Эйрих Щедрый!!! Да-да-да!!! Эйрих Щедрый!!! – пришлось по нраву воинам новое прозвище. – Славься Эйрих Щедрый!!!
Неодобрительно покачав головой, Эйрих опустил топор и щит, после чего поплелся к деревенскому колодцу.
6 мая 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония
– …тот самый Улдин? – удивленно переспросил Эйрих.
– Мы все проверили и перепроверили, – покивал Наус. – Пленные говорят, что их вел сам правитель, потому что они собирались взять минимум четыре десятка деревень. Все они хотели сделать быстро и только успевать везти через Дунай добычу.
– Не верю, что они собирались сделать это только с помощью шести-семи тысяч воинов… – покачал головой Эйрих.
– И ты прав, – усмехнулся Ниман Наус. – Еще два отряда по четыре тысячи должны были прийти дней через пять-шесть, но теперь, после всего, что случилось вчера, их большой набег провален и продолжен быть не может.
– Это хорошая новость, – сдержанно произнес Эйрих.
Он чувствовал себя паршиво, потому что Улдин выбил ему один передний зуб, и десна воспалилась. Вступая в поединок, Эйрих ожидал порезов, проколов и синяков, но к выбиванию зуба он был не готов. Боль была слабая, но непрерывная. Неприятно и плохо сказывается на настроении, портя радость от успеха.
– Ты извини меня, – попросил Наус.
– За что? – недоуменно спросил у него Эйрих.
– Ляпнул о щедрости, не подумав, – объяснил Ниман. – Кто ж знал, что прилипнет как прозвище?
Более подходящим и приятным было бы прозвище вроде Храброго, Смелого, Сильного, но в готском обществе очень неохотно дают прозвища, потому что даже сам факт того, что ты удостоился прозвища, это особое отличие. Если, конечно, прозвище не несет в себе вечное напоминание о каком-нибудь проступке или физической особенности. Много в окрестных лесах ходит всяких Гувальдов Рыжих, Гарольдов Болезненных, а также Брантов Волосатых Задниц…
– Щедрый? – едва улыбнулся Эйрих. – Не хуже и не лучше других прозвищ. Зато люди сразу будут хорошо обо мне думать.
Ниман Наус ненадолго задумался.
– Ха-ха, а ведь так и будет! – засмеялся он.
– Но хватит об этом, – попросил Эйрих. – Что по потерям?
– Гунны бились отчаянно, поэтому мы потеряли семьсот шестьдесят два воина, – сообщил Наус точные цифры. – Ранения получили семьсот тридцать один воин, но некоторые еще умрут в ближайшие дни. Еще сорок девять из раненых точно будут жить дальше, но никогда больше не смогут быть воинами. Из гуннов лишь около тысячи сумели ускользнуть, а остальные полегли. Никогда не видел таких битв, Эйрих, а битвы я повидал…
В обычных сражениях реальные потери гораздо ниже, чем потом описывают летописцы: так или иначе, но большая часть проигравшего войска успешно сбегает с поля боя, но их все равно склонны записывать в потери, потому что некоторые из беглецов решаются навсегда покончить с неблагодарным воинским ремеслом. Возвращаются к нему потом, конечно, но уже в других воинствах, с другими людьми…
У Эйриха же, если вспомнить его прошлую жизнь, все было совершенно иначе. Здесь римляне придумали децимацию, то есть за серьезный проступок, например бегство с поля боя, казнят каждого десятого из преступивших воинский закон, а у Темучжина в войске казнили всех.
«Если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются», – припомнил Эйрих собственное наставление.
Монгольские воины не бежали, не сдавались, потому что знали, что великий хан их не простит. Все дерутся до конца, до последней капли крови, только так можно побеждать. Здесь еще слишком рано вводить столь строгие воинские законы, ведь всему свое время.
А еще у «варварских племен», к коим причисляли готов, плохо развита тактика и хитрые тактические приемы не в ходу. Возможно, Эйрих – первый гот, который настолько хитро подходит к организации засад и обману противника.
Ему точно известно, как погиб последний король остготов, Витимир. Тогда он нанял отряд гуннов, чтобы сокрушить аланов, еще одно племя кочевников, но потерпел поражение, потому что лично повел свою конницу в лобовой удар, предназначенный для рассечения боевого порядка противника. Ложное отступление аланов ввело короля Витимира в заблуждение, он развил атаку, а затем вражеский строй вновь сомкнулся, после чего конницу остготов взяли в копья.
Дальше было позорное бегство племени остготов через Дунай, потому что еще три дня назад дружественные гунны увидели, что открылась потрясающая возможность для покорения еще одного племени, неспособного дать отпор. Собственно, все это привело их к сегодняшнему дню. Короля у остготов нет, кавалерии мало, а гунны есть и угрожают остготам смертью.
– Нам придется побыть тут еще некоторое время, – сказал Эйрих, накрепко запомнив цифры. – А что с беглецами?
– Наблюдатели сообщили, что все они вернулись к переправе, но их не тысяча, а что-то около восьмисот всадников и пеших, – ответил Наус. – Хумул решил, что их слишком много, поэтому не стал атаковать.
