Я выхожу на площадку третьего этажа и направляюсь по коридору к двум мужчинам, стоящим у последней двери справа.

— Эй! — кричит первый, потянувшись к куртке за оружием.

Я поднимаю пистолет и делаю два выстрела подряд. Телохранители падают на месте, демонстрируя одинаковые пулевые отверстия между глаз.

Дверь квартиры распахивается. Даже с глушителем звук выстрела не удастся полностью подавить, и он привлечет внимание. Я стреляю в парня, стоящего на пороге, затем переключаю прицел на следующего человека, проходящего через дверной проем. В тот момент, когда пуля находит свою цель, в моей правой ноге вспыхивает жгучая боль. Этот ублюдок умудрился попасть в меня. Я стискиваю зубы, превозмогая боль, и делаю шаг внутрь. Прижавшись спиной к стене и держа пистолет наготове, я двигаюсь по узкому коридору к двери в другом конце.

Брызги пуль пробивают деревянную поверхность передо мной, нанося несколько ударов по верхней части тела. Пошатываясь, я отступаю назад, давая себе лишь секунду на то, чтобы отдышаться, а затем пинком распахиваю дверь. Посреди комнаты стоит громила и меняет магазин в пистолете. Не раздумывая, я дважды стреляю ему в грудь. Он отступает назад, и его пистолет со звоном падает на бетонный пол. Еще один выстрел в лоб, и его мертвое тело тоже падает на пол. У одного из моих бывших коллег была поговорка: "Никогда не считай человека мертвым, пока у него нет дырки в голове". Это надежная мантра.

Я упираюсь свободной рукой в бедро и оглядываюсь по сторонам. Просторная студия пуста, некогда безупречные белые стены теперь забрызганы красным и украшены новыми перфорациями. Нигде нет следов моей цели или его партнеров. В воздухе витает запах свежей краски, но я все еще чувствую слабый, едкий привкус пороха, когда иду к ванной и пинком открываю дверь.

Три человека в костюме скрючились у туалета — их лица бледные, а глаза безумные. Я стреляю ближайшему в голову, затем расправляюсь с двумя другими в том же стиле. Убедившись, что мертвецы действительно были моей целью и его сообщниками, я нажимаю кнопку связи на наушнике.

— Вы, чертовы идиоты, сказали, что телохранителей будет только двое.

— Клиент… — раздается в трубке дрожащий голос, — …клиент заверил нас, что с объектом будут находиться не более двух сотрудников службы безопасности.

— А как же чертовы данные с наблюдения?

— Эм… Капитан Крюгер сказал, что на это нет времени. — Голос мужчины перешел на истерический тон. — Мне очень жаль. Это была срочная работа, мистер Мазур.

— Передай этому ублюдку, что если он хочет моей смерти, то пусть сам попробует меня убить.

— Да, я передам ему. — Парень прочищает горло. — Можете ли вы сказать мне статус миссии, мистер Мазур?

— Выполнена, блядь! — Я вынимаю наушник и засовываю его в карман.

Мои отношения с Ленноксом Крюгером, главой подразделения Z.E.R.O., всегда были неоднозначными. Он любит говорить, что спас меня, когда забрал из психиатрической лечебницы для несовершеннолетних, считающихся слишком опасными для общества. На самом деле ему нужен был питомец, которого он мог бы заставить убивать людей без угрызений совести. Что ж, он получил то, что хотел, и даже больше. Я уверен, что он уже избавился бы от меня, если бы я не был единственным оперативником, оставшимся от первоначального подразделения Z.E.R.O. После ухода Белова и Аза я остался последним из его приспешников-психопатов.

Когда-то наша неблагополучная банда братьев была собрана вместе с одной единственной целью: быстро уничтожать цели, не оставляя следов того, кто это сделал. После того как Аз исчез, а позже и Белов тоже, Крюгер решил оставить военную службу и стать независимым подрядчиком. Он собрал новые команды для выполнения правительственных и частных заданий. Защищать любого, даже высокопоставленного преступника, у которого достаточно денег, чтобы заплатить за беспринципные методы и не задавать вопросов. Даже уничтожать полевых командиров или правительства небольших стран, если цена была подходящей. И, конечно, убийства. В основном эти задания поручались мне. Я получал 50 процентов от стоимости контракта за каждое выполненное задание — неплохой стимул, чтобы продолжать работать на человека, который терроризировал меня на протяжении почти всего моего подросткового возраста. Но дело в том, что даже без набитого банковского счета я бы, наверное, продолжал это делать. Убийство — единственное, что я умею делать.

Капельки крови марают белую керамическую раковину и правую сторону зеркала над ней. Когда я смотрю на свое отражение, на месте моих глаз в стекле появляется большое красное пятно. Как кстати. Я кладу пистолет на стойку и начинаю расстегивать пиджак.

— Черт, — простонал я, расстегивая кевлар, который надел поверх рубашки.

Несколько пуль попали мне в грудь, из-за чего трудно сделать вдох. Я позволяю бронежилету упасть на пол и поднимаю рубашку, чтобы осмотреть рану возле бедра. Антибаллистическое волокно не спасло. Я стискиваю зубы и ощупываю пальцами кожу вокруг раны. Похоже, пуля попала не так уж глубоко. Препятствие в виде двери и моего защитного снаряжения определенно замедлило движение.

Выходя из квартиры, я не забираю ни жилет, ни куртку. Мое ДНК уже повсюду, поскольку я истекаю кровью, но его нельзя отследить по базам данных правоохранительных органов. Надеюсь, бригада Крюгера разберется с этим дерьмом. Если нет, то так тому и быть. Еще один неизвестный образец, который составит компанию всем остальным нераскрытым делам.

Первый удар задел мое бедро, причинив небольшое неудобство. А вот с тем, что у меня на боку, могут возникнуть проблемы. Я не планировал, что в меня сегодня будут стрелять, поэтому оставил машину в нескольких кварталах от дома. Преодолеть такое расстояние с пулей, застрявшей чуть выше тазобедренной кости, будет непросто.

Когда я, прихрамывая, пересекаю парковку, вокруг никого нет — только я, звезды и полная луна, заливающая своим светом пустынные окрестности.

Я на мгновение останавливаюсь и смотрю на небо. Когда я был ребенком, я часто пробирался на улицу, когда все в моей приемной семье засыпали, и забирался на крышу, чтобы посмотреть на небо. Мое внимание привлекли не темные просторы и не их кажущаяся бесконечность, а мерцающие точки далеких звезд. Они казались такими маленькими, но их сияние пронизывало темноту, словно маяки, освещающие путь любому заблудившемуся в темноте. Я протягивал руку и представлял, как беру одну из них в кулак, как будто могу удержать этот спасительный свет. Но, раскрыв ладонь, я обнаружил, что она пуста. Светило задерживалось в небе, искушая меня попробовать еще раз, но всегда оставалось недосягаемым.

В последний раз я пытался поймать звезду, когда мне было восемь лет. Мой приемный отец нашел меня на крыше и стащил вниз за волосы. Он отвел меня в подвал, где выбил из меня все дерьмо. После этого я даже не мог стоять. Он назвал меня имбецилом и оставил лежать в луже собственной крови, пока ходил наверх за бритвой. Я был уже слишком далеко, чтобы бороться с ним, когда он снова схватил меня за волосы и сбрил их.

Через два дня, когда я наконец смог ходить, я нашел ту же бритву, зашел в его комнату и перерезал ему горло. После той ночи я больше никогда не пытался поймать звезду. Думаю, это укрепило мою веру в то, что небесное сияние предназначено не для меня.

Я поворачиваюсь лицом к сияющему шару в темном небе и закрываю глаза, представляя, как хорошо было бы больше никогда их не открывать.

Светофор сменяется красным, я делаю музыку погромче и выглядываю в открытое окно. Папе не нравится, что я езжу через эту часть города, он считает ее опасной, но это гораздо более быстрый маршрут. Я часто хожу этим путем, потому что ветеринарная клиника находится в соседнем квартале, и в это время суток здесь все равно никого нет.

Я напеваю мелодию из радио, барабаня пальцами по рулю, когда мое внимание привлекает движение в переулке на противоположной стороне улицы. Похоже на мужчину, который медленно идет, опираясь рукой о стену. Он останавливается на мгновение, затем делает еще два шага, прежде чем его ноги подгибаются под ним.