Разговор за столом переходит на инвестиционные планы, и Брио, другой капо, предлагает нам заняться гостиничным бизнесом. Он все время рассказывает о том, как отели могли бы увеличить прибыль.

— Я подумаю, — сказал отец. — В новом казино возникли непредвиденные убытки. Возможно, с расширением бизнеса придется подождать до следующего года.

— Почему? — Мужчина, сидящий рядом с Тициано, поворачивается к моему отцу. Он один из крупнейших инвесторов в предприятия семьи. — Денежные потоки показывают значительное увеличение доходов. Зачем ждать?

— Просто предосторожность, Адриано. Нам нужен более тщательный анализ гостиничного рынка, прежде чем вкладывать значительные средства в такой крупный проект. — Мой отец непринужденно машет рукой, но я замечаю взгляд, которым он обменивается с Батистой Леоне. Он быстро поднимается и говорит: — Боюсь, мне придется покинуть вас. Долг зовет. Девочки?

Я скрываю вздох облегчения от того, что мне не придется притворяться, что я ем еще больше странных блюд, и, попрощавшись, спешу за доном.

— Мы с Зарой возьмем такси. Нам нужно купить для нее несколько рулонов ткани, — говорю я, пока наш папа садится на заднее сиденье своей машины.

— Надеюсь, это будет что-то помимо черного или коричневого. — Он внимательно изучает бордовый наряд Зары — брюки с широкими штанинами и подходящий к ним блейзер.

— Не обращай на него внимания, — говорю я, сжимая руку Зары, пока мы смотрим, как лимузин выезжает на улицу.

Когда мы едем в противоположном направлении, легкое покалывание на затылке побуждает меня повернуться и осмотреться, но я не замечаю ничего особенного. Такое случается довольно часто — время от времени у меня возникает странное чувство, будто кто-то наблюдает за мной, но когда я ищу возможную причину, никого нет.

— Странно, — бормочу я, а затем переплетаю свою руку с рукой Зары. — Думаю, в конце улицы есть хорошая закусочная с бургерами.

Мы проводим остаток дня, поедая нездоровую пищу и лакомства, зависая в магазине тканей и примеряя одежду в небольшом магазине моды, но все это время я не могу избавиться от ощущения, что за мной следят.

ГЛАВА 6

Осень в Новой Англии. Пейзажи, может, и красивые, но не по сезону холодный ветер заставляет пешеходов прижимать пальто к груди, когда они спешат по тротуарам. Я жду, пока переключится светофор, и перехожу на другую сторону улицы, направляясь к ветеринарной клинике. Уже почти семь вечера, значит, они скоро закроются. Я должен был уже вернуться на базу и передать Крюгеру отчет о проделанной работе, но решил сделать небольшую остановку в Бостоне и еще раз проверить своего тигренка. Короткая восьмичасовая поездка туда и обратно.

Прошло уже четыре месяца с тех пор, как она нашла меня в темном переулке, а я все еще не могу выбросить ее из головы. Необходимость знать, что она в безопасности, поглощает меня. Это не просто навязчивая идея — это первобытное желание. То, что начиналось как быстрые проведывания каждые пару недель, теперь превратилось в многочасовые сеансы простого наблюдения за ней. Я не свожу с нее глаз, потому что ничто не может тронуть ее в мою смену. Никто не сможет причинить ей вред, когда я рядом.

В последнее время мне приходится больше следить за тем, чтобы не попадаться ей на глаза. Около трех недель назад она чуть не поймала меня на том, что я смотрю на нее. Я был чертовски ошеломлен, наблюдая за ней с другой стороны улицы, когда она примеряла платья в маленьком магазинчике со своей подругой. От одного взгляда на нее — такую красивую — у меня чуть слюнки не потекли, как у подростка. Я чуть не потерял голову и не забыл отойти в тень, когда она пронеслась взглядом по массивной витрине магазина. С тех пор мне приходится быть более осторожным и планировать свои "визиты" так, чтобы они происходили по вечерам, когда она заканчивает работу в ветеринарной клинике. Так я смогу проследить за ней до дома и убедиться, что она добралась в целости и сохранности.

Я останавливаюсь на тротуаре напротив клиники. Через стеклянные двойные двери мне хорошо видно, как женщина средних лет передвигается по приемной, собирая свои вещи. Мой тигренок стоит дальше, пополняя полки упаковками с кормом для животных.

Женщина что-то бросает через плечо, и они оба заливаются смехом. Мне хочется быть ближе, чтобы услышать ее. Я слышу счастье в голосе моего тигренка, которое переполняет меня. Ее улыбка сияет, а движения грациозны, поэтому я говорю себе, что должен просто радоваться тому, что она свободна. Свободна жить в свете. Свободна ощущать тепло этой жизни.

Другая женщина подходит к моей девочке и подталкивает ее локтем, что-то говоря при этом. Я немедленно переключаю внимание, готовый броситься к землеройке и свернуть ей шею за то, что она обидела моего тигренка, но моя девочка только хихикает. Почему она позволяет это? Почему она не сопротивляется, не защищается? Даже если это был всего лишь небольшой толчок, она должна ответить на него, иначе другие начнут плохо с ней обращаться. Ей определенно не следовало обнимать эту женщину, как она это делает сейчас.

Мои глаза сужаются, пока я пытаюсь проанализировать это странное поведение, но ничего не нахожу. Неужели я неправильно понял намерения этой женщины? Дайте мне цель, и я уничтожу ее меньше чем за двадцать секунд. Но это — обычные люди — я не понимаю.

Я жил в приемных семьях с самыми разными детьми. Много мальчишек, которые в то время были старше и крупнее меня. Сколько себя помню, я старался избегать общения с другими детьми, взрослыми — да кем угодно, — потому что им нравилось вымещать свое раздражение на тощем ребенке, которым я был. Неизбежно эти ситуации заканчивались не очень хорошо для другой стороны. Они причиняли мне боль. И я причинял им боль в ответ. Десятикратно. Может, я и был меньше и моложе, но у меня был большой опыт самозащиты.

Этот навык был приобретен быстро и прочно. Назовите это врожденным состоянием. Потому что, во что бы люди ни верили, факт остается фактом: жизнь — это гребаные джунгли, и в них есть только одно правило. Убивай или будешь убитым. В переносном или буквальном смысле — не так уж важно. Так уж устроен наш мир. Я приспособился жить в нем. Выживать. Я знаю об опасностях и угрозах.

Что я не понимаю, так это "нормальность" для тех, кто не видел уродливой изнанки нашего так называемого просвещенного общества. Поэтому, когда пожилая женщина уходит, а моя девочка остается, я отмахиваюсь от их общения, считая, что оно мне не по зубам. Я переключился на свою цель, на то, чтобы прислушаться к врожденному инстинкту.

Я наблюдаю за своим тигренком, как она протирает прилавок белой тряпкой, покачивая бедрами. Влево, потом вправо. Похоже, она танцует. И хотя я не могу расслышать мелодию, я уверен, что она не в такт. Закончив работу, она делает довольно неуклюжий балетный поворот, а затем бросает тряпку через всю комнату, прямо в корзину в углу.

С ней все в порядке. С ней всегда все в порядке.

Мне следует развернуться и отправиться обратно в Нью-Йорк, но я не могу заставить свои ноги двигаться. Что бы она сделала, если бы я вошел туда сейчас? У меня нет ни одной чертовой причины находиться здесь, и еще меньше — разговаривать с ней снова. И о чем мы вообще будем говорить? Я понятия не имею, как вести светскую беседу. Я не умею разговаривать.

Не сводя глаз с моего тигренка, я расстегиваю левый рукав рубашки и закатываю его до локтя, а затем хватаю нож, который держу в ножнах у лодыжки. Мои лезвия всегда остры как бритва, поэтому достаточно легкого нажима, чтобы проколоть кожу на предплечье. Целенаправленно, точно зная, что нужно сделать, чтобы не порвать мышечную ткань, я медленно веду кончик ножа от локтя к запястью. Кровь стекает по руке, как только я заканчиваю с этим ужасным делом, большие красные капли падают на тротуар и приземляются у моих ног. Порез неглубокий, но достаточно длинный, чтобы наложить несколько швов. Это достаточная причина, чтобы снова искать ее. Вернув нож в кожаный футляр, я отправляюсь на другую сторону улицы.